Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ шестой. За океаномъ [Старая орфография]

— Если я приму ваше ученіе, скажите, какое лучшее средство для распространенія его между людьми.

— Лучшее средство и единственное, — сказалъ Томкинсъ, — чтобы люди вникли въ существо истины и послѣ всесторонняго обсужденія приняли ее по доброй волѣ сами!

— О да! — вздохнулъ Вихницкій. — Но какъ содѣйствовать этому?

— Никакъ! — сказалъ Томкинсъ. — Истина открыта для людскихъ глазъ, но нельзя помочь другому видѣть, какъ нельзя помочь другому ѣсть.

— Развѣ общественныя условія не имѣютъ цѣны? — тихо возразилъ Вихницкій.

Томкинсъ засмѣялся.

— О вы, бѣшеный демократъ! — сказалъ онъ. — Я говорю о лицахъ, а вы говорите о толпѣ!..

Онъ протянулъ послѣднее слово съ особымъ презрительнымъ оттѣнкомъ, который принимаютъ образованные люди въ Америкѣ, когда говорятъ о широкихъ низшихъ классахъ.

— Толпа есть человѣчество, — сказалъ Вихницкій, — которое по вашей теоріи составляетъ главный объектъ мірового прогресса!

— Объектъ прогресса есть прогрессъ, — сказалъ Томкинсъ. — Какое ему дѣло до человѣчества? Но даже для толпы міровые законы создали болѣе универсальное средство убѣжденія, чѣмъ рабочіе союзы и восьмичасовой рабочій день.

Вихницкій ничего не отвѣтилъ. Теперь онъ почувствовалъ, что мысль его движется въ другой плоскости, чѣмъ мысль учителя искателей.

— Это средство — перевоплощеніе, — сказалъ Томкинсъ, — самое лучшее, широкое демократическое средство. Пропаганда фактами лучше пропаганды словомъ, и главное, она универсальна и автоматична, какъ мировые законы!

«Неужели этотъ человѣкъ въ своемъ умѣ?» — промелькнуло въ головѣ Вихницкаго. Но искоса взглянувъ на лицо Томкинса, онъ тотчасъ же сказалъ себѣ, что изъ нихъ двоихъ уравновѣшенность, конечно, на сторонѣ искателя.

— Возьмемъ негра или индѣйца, — продолжалъ Томкинсъ — какъ можете вы ихъ убѣдить въ томъ, что жизнь бѣлыхъ людей имѣетъ превосходство. Но, если въ теченіе нѣсколькихъ поколѣній превратить индѣйца сперва въ татарина, потомъ въ нѣмца, потомъ въ англичанина, провести его по всѣмъ ступенямъ расовой лѣстницы, — въ концѣ своего переселенія онъ получитъ наглядное представленіе, объ общемъ назначеніи человѣческой жизни.

Онъ говорилъ о перевоплощеніи такъ же спокойно и увѣренно, какъ будто это были фазы превращенія бабочки.

Вихницкій не сказалъ ничего. У него пропала всякая охота разговаривать съ искателемъ объ этомъ предметѣ.

Они прошли сотню шаговъ въ совершенномъ молчаніи.

— Итакъ, вы ѣдете! — внезапно заговорилъ Томкинсъ, измѣняя тему и настаивая на своей прежней фикціи, что уѣзжаетъ именно юноша.

Вихницкій опять съ удивленіемъ посмотрѣлъ на спутника.

Въ его словахъ не было вопроса, они звучали, какъ признаніе факта, имѣщагося совершиться, и почти какъ предсказаніе… И въ то же самое время онъ почувствовалъ, что слова Томкинса спускаютъ въ его сердцѣ какую-то туго натянутую струну.

— Куда-нибудь уѣду! — горячо заговорилъ онъ. — Въ аравійскую пустыню, только бы уйти изъ Америки.

— Что такъ? — спросилъ Томкинсъ тѣмъ же тономъ. — Чѣмъ васъ обидѣла Америка?

— Я здѣсь, какъ рыба на сухомъ берегу… — горячо говорилъ Вихницкій. — Кругомъ сытые, проворные, невѣжественные люди. — Даже душу отвести не съ кѣмъ!

— Развѣ въ Америкѣ нѣтъ интеллигентовъ? — спросилъ Томкинсъ лукаво.

— Всѣ американскіе интеллигенты кривоумны! — сгоряча сказалъ Вихницкій и вдругъ запнулся. Послѣднее опредѣленіе было не въ бровь, а прямо въ глазъ его спутнику.

Томкинсъ весело разсмѣялся:

— Кривоумны, — повторилъ онъ съ разстановкой. — Славное словечко. Я, значитъ, кривоуменъ, благодарю, не ожидалъ!

— Вы исключеніе, — съ раскаяніемъ въ голосѣ возразилъ Вихницкій.

Онъ тоже сознавалъ, что новое, выдуманное имъ слово очень подходитъ къ Томкинсу.

— Вотъ вы какой! — качалъ головой Томкинсъ. — Собираетесь въ аравійскую пустыню, а я еще хотѣлъ васъ звать съ собою въ Индію!

Нѣсколько часовъ тому назадъ Вихницкій бросился бы навстрѣчу такому предложенію, но теперь онъ выслушалъ его только съ удивленіемъ и безъ особой радости. Индія, конечно, была очень далека отъ Америки и находилась почти на другой полосѣ земной оси физически и духовно, но юноша почувствовалъ, что общество этихъ американскихъ искателей истины принесетъ атмосферу кривоумныхъ идей даже въ монастырь Тиртанкара въ Дели. Между тѣмъ его тяготила не матеріальная обстановка, а умственная среда, и самые жгучіе его запросы не имѣли ничего общаго съ «источникомъ скрытыхъ чудесъ».

— Я хочу, чтобы вы прочли источникъ скрытыхъ чудесъ, — сказалъ Томкинсъ, какъ будто подслушавъ теченіе его мыслей, — тамъ вы найдете себѣ отвѣтъ.

— А что касается условій, — прибавилъ онъ, — мы могли бы сговориться. Мнѣ нуженъ секретарь. Или, если угодно, не нуженъ, — прибавилъ онъ черезъ минуту, — но можно выкроить средства на вашу поѣздку… Карсонъ тоже заинтересованъ книгой мудрости, — прибавилъ онъ съ прежней улыбкой. Это было имя одного изъ бруклинскихъ богачей, который интересовался оккультизмомъ.

— Я подумаю и дамъ вамъ отвѣтъ, — сказалъ Вихницкій.

— Ну, хорошо, подумайте! — согласился Томкинсъ. — А я вотъ думаю, о чемъ сказать почтенному «двадцатому вѣку»? Взять развѣ вашу тему о перевоплощеніи? Какъ вы думаете?..

Вихницкій промолчалъ, но Томкинсъ не ждалъ отвѣта.

— Ихъ, знаете, слишкомъ мало, — продолжалъ онъ, — сотня человѣкъ не вдохновляетъ оратора. Тысячи — это другое дѣло. Вы теряете индивидуальное воспріятіе вашихъ слушателей, и всѣ они сливаются для васъ въ одинъ живой организмъ, и вы говорите съ ними, какъ съ однимъ человѣкомъ. Съ такой толпой я ощущаю себя необычайно счастливымъ и постоянно чувствую и вижу, что надо сказать и показать ей.

Вихницкій опять промолчалъ, не зная, что сказать. Въ ряду многочисленныхъ совершенствъ, принадлежавшихъ вождю искателей, было недюжинное лекторское искусство, которое дѣлало его предметомъ постояннаго искательства со стороны всѣхъ клубовъ и обществъ Нью-Іорка. Самый тонъ его голоса, независимо отъ содержанія, сразу привлекалъ слушателей на его сторону. Томкинсъ любилъ свое лекторство и наслаждался имъ, какъ настоящій артистъ. Ему, очевидно, не приходило въ голову, что теоретическое презрѣніе къ толпѣ и практическое стремленіе имѣть аудиторію побольше заключаетъ въ себѣ противорѣчіе. Въ этомъ отношеніи онъ былъ вполнѣ подобенъ кругу американскихъ интеллигентовъ, которые, съ одной стороны, относятся свысока къ толпѣ, а съ другой — переѣзжаютъ изъ города въ городъ, устраивая публичныя лекціи и привлекая слушателей по платнымъ билетамъ.

Зала, въ которой собрался клубъ, была длинная, узкая, съ колонками по серединѣ и съ широкими зеркалами на узкихъ сторонахъ, которыя отражали обильные электрическіе рожки и прибавляли слѣва неправо безконечную перспективу длинныхъ, узкихъ, исчезающихъ въ туманѣ покоевъ.