Иван Наживин - Перунъ [Старая орфография]

Пока онъ говорилъ, Ксенія Федоровна не сводила своихъ сіяющихъ глазъ съ явно смущеннаго Андрея.

— Я очень переработалъ зимой… — сказалъ Андрей, не поднимая глазъ. — А тутъ еще эти бѣлыя сѣверныя ночи, безсонница, тоска…

— Но все таки сдѣлать что-нибудь удалось? — спросилъ Левъ Аполлоновичъ.

— Очень мало… — отвѣчалъ профессоръ. — Откопали любопытную вопленницу одну, лѣтъ за восемьдесятъ, но съ необыкновенной памятью. А потомъ у одного дьячка удалось пріобрѣсти любопытный апокрифъ начала XIX в., доказывающій тождество Наполеона съ предсказаннымъ въ Апокалипсисѣ Звѣремъ… Но я все же отлично проѣхался и отдохнулъ. А сюда затащилъ меня Андрей Ипполитовичъ знакомиться съ обрѣтеннымъ имъ Перуномъ… Это очень интересно…

— Ну, а вы какъ? — съ улыбкой обратился Андрей къ Лизѣ, чтобы отклонить разговоръ въ другое русло. — Все воюете?

— Все воюемъ… — сразу поднялся вверхъ хорошенькій носикъ.

— Eglise militants, значитъ, попрежнему?

— Никакой église тутъ нѣтъ… — изготовляясь къ стремительной аттакѣ, отвѣтила Лиза. — Причемъ тутъ église? Тамъ слѣпая вѣра, тутъ — точная наука…

— Не дай Богъ, если власть когда захватятъ ваши! — усмѣхнулся Андрей. — Если бы это случилось, намъ, вѣроятно, пришлось бы пережить не мало старыхъ страничекъ нашей исторіи. Появились бы новые Путята и новые Добрый и изъ вашего толка и стали бы, какъ и старый Путята и старый Добрыня въ Новгородѣ, ломать храмы старыхъ боговъ, жечь непокорные города, огнемъ и мечемъ внушать истины новой вѣры, — словомъ, какъ полагается…

— Странное представленіе о самой культурной, самой научной, самой передовой партіи! — вспыхнула Лиза. — Никогда я не…

— Да будетъ вамъ! — вмѣшался Сергѣй Ивановичъ. — Какъ только сойдутся, такъ пыль столбомъ…

— Пожалуйста! — задорно поднялся носикъ. — Можешь быть и умѣреннымъ, и аккуратнымъ и все, что угодно, но предоставь другимъ имѣть въ жилахъ кровь болѣе горячую…

Разговоръ разбился на группы и зашумѣлъ. Профессоръ, угощаясь, — онъ не разобралъ какъ-то, была ли это яичница-глазунья или творогъ съ молокомъ, или то и другое вмѣстѣ, — бесѣдовалъ съ Мэри-Блэнчъ и Алексѣемъ Петровичемъ. Англійскій языкъ онъ зналѣ великолѣпно, такъ, что безъ малѣйшаго затрудненія одолѣвалъ самые головоломные научные труды, но говорилъ ужасающе, чего онъ самъ какъ будто и не подозрѣвалъ и велъ бесѣду чрезвычайно увѣренно. На лицѣ Мэри-Блэнчъ стояло полное недоумѣніе и она не рѣшалась даже повторять свое «I beg your pardon…» И она очень ловко отступила и завладѣла Львомъ Аполлоновичемъ, а профессоръ обратился къ о. Настигаю.

— Конешно, конешно… — косясь на водочку, говорилъ о. Настигай своимъ мягкимъ говоркомъ на о. — Старины тутъ непочатый край, можно сказать… Да что-съ: можно сказать, что всѣ мы здѣсь — ходячая старина. Одна слава, дескать, что хрещеные… Вотъ на этой недѣлѣ является ко мнѣ одинъ поселянинъ: пожалуйте, батюшка со святой водой — домовой что-то расшалился… Ну, поѣхалъ смирять домового.

— И не усмирилъ… — засмѣялся Петръ Ивановичъ, который любилъ эдакъ прилично-либерально подтрунить надъ попикомъ. — Зря цѣлковый съ мужика взялъ… Въ эту же ночь «хозяинъ» такъ въ конюшнѣ развозился, что хоть святыхъ вонъ неси… Старики наши уговорили Матвѣвну, хозяйку, поставить ему за печь на ночь угощеніе получше, — ну, сталъ потише… Эхъ, ты, Аника-воинъ, съ домовымъ, и съ тѣмъ справиться не могъ… А «я — попъ»….

— А развѣ у васъ какія особенныя молитвы противъ нечистой силы есть? — спросилъ Левъ Аполлоновичъ, невольно отмѣчая про себя, какъ оживилась и просіяла Ксенія Федоровна, которая такъ тосковала все это послѣднее время.

— А какъ же-съ? Имѣемъ особыя молитвы…

— Но ты напрасно, папа, считаешь домового «нечистой силой»… — вмѣшался Андрей. — Домовой это покровитель домашняго очага изъ рода въ родъ, дѣдушка, хозяинъ, а совсѣмъ не врагъ. Это вина батюшекъ, что понятіе о немъ такъ извратилось…

Алексѣй Петровичъ удержалъ зѣвокъ.

Вечерѣло. Чай кончился. Разношерстное общество испытывало нѣкоторое утомленіе отъ напряженій не совсѣмъ естественнаго разговора. Даже Лиза притихла. Ей стало грустно: такъ тянуло ее повидать Андрея, но, какъ всегда, и теперь сразу же началась эта ненужная, въ сущности, пикировка. Профессоръ разсѣянно ѣлъ варенье изъ крыжовника и старался догадаться, что это онъ такое ѣстъ. О. Настигай, радовавшійся, что онъ попалъ въ такое образованное общество, все искалъ темы для занимательнаго разговора.

— Можетъ быть, господа, пока не стемнѣло, вы хотите взглянуть на Перуна? — проговорила Ксенія Федоровна. — Тогда милости прошу…

Всѣ зашумѣли стульями. Мэри-Блэнчъ вытащила откуда-то свой великолѣпный кодакъ, съ которымъ она не разставалась. И всѣ спустились въ тихо дремлющій паркъ и стрѣльчатой аллеей прошли на зеленую луговину, гдѣ, среди круглой, одичавшей куртины, надъ тихой Старицей, стоялъ, окруженный цвѣтушимъ жасминомъ, воскресшій богъ съ выраженіемъ необыкновеннаго покоя и величія на своемъ плоскомъ лицѣ. Профессоръ былъ въ полномъ восторгѣ. Другіе притворялись, что все это очень интересно. Мэри-Блэнчъ сказала что-то мужу.

— Господа, моя жена покорнѣйше проситъ всѣхъ васъ стать вокругъ… этого… ну, я не знаю, какъ это называется… ну, монумента, что-ли… — обратился Алексѣй Петровичъ ко всѣмъ. — Она хочетъ снять васъ…

И вотъ, подъ руководствомъ оживленной американки, всѣ съ шутками и смѣхомъ стали размѣщаться вкругъ воскресшаго бога: и замкнутый, усталый, далекій Алексѣй Петровичъ, и довольный собой и жизнерадостный Петръ Ивановичъ, и благодушно улыбающійся попикъ, который сумлѣвался, однако, подобаетъ, ли ему въ его санѣ сниматься съ идоломъ поганымъ, и вся теперь играющая жизнью и счастьемъ Ксенія Федоровна, и смущенно сторонящійся ея Андрей, и мужественно-спокойный и прямой Левъ Аполлоновичъ, и худенькій, не отъ міра сего, профессоръ, высохшій среди старыхъ текстовъ, и лѣсной отшельникъ, влюбленный въ свои зеленыя пустыни, Сергѣй Ивановичъ, и хорошенькая Лиза, только недавно прилетѣвшая изъ Парижа. А надъ ними, на фонѣ старыхъ великановъ парка, въ сіяніи яснаго неба, царилъ Перунъ, грозный богъ, милостивый богъ, съ пучкомъ ярыхъ молній въ десницѣ и съ выраженіемъ какого-то неземного величія на плоскомъ лицѣ…

И сухо шелкнулъ Кодакъ… И еще… И еще…

— Это весьма цѣнная находка и, конечно, московскій историческій музей съ радостью приметъ вашъ даръ… — говорилъ совсѣмъ оживившійся и даже разрумянившійся профессоръ. — Нѣтъ, нѣтъ, я давно думалъ, что, какъ ни интересны наши сѣверныя губерніи, намъ не мало работы и по близости. И эта работа еще интереснѣе, потому что труднѣе: тамъ вся старина лежитъ еще почти на поверхности народной жизни, а здѣсь надо итти глубоко въ народную душу, въ самый материкъ… И завтра же, чтобы не терять времени, Андрей Ипполитовичъ, мы проѣдемъ съ вами къ Спасу-на-Крови…