Иван Наживин - Перунъ [Старая орфография]

— Я?! — вспыхнула Дуняша. — Что это вы, Марья Семеновна? Я только кругъ дома разъ, другой обошла… Скажете тоже…

Марья Семеновна выразительно погрозила ей пальцемъ:

— Смотри у меня, дѣвка!

Въ знойномъ сіяніи быстро сгорали одинъ за другимъ лѣтніе, яркіе дни. Былъ уже августъ. Въ зелени деревьевъ уже мелькалъ мѣстами золотой листъ, улетѣли уже стрижи — они всегда убираются первыми, — и стабунились, готовясь къ отлету, ласточки. Тетерева взматерѣли и выпустили косицы. Вода посвѣтлѣла и стала холодной и прозрачной, небо поблѣднѣло и ярче стали звѣзды темными ночами.

И вотъ разъ по утру явился къ окну Ивана Степановича чѣмъ-то взволнованный Гаврила и до ушей запачканный черной, пахучей болотной грязью Стопъ.

— Ну, Иванъ Степанычъ, низвините, что мѣшаю, а только такой собаки, какъ Стопка, я еще не видывалъ… — сказалъ Гаврила восторженно. — Прямо одно удивленіе, истинный Господь: умна, позывиста, а чутье, чутье — индо глазамъ своимъ просто не вѣришь! Ну, и бекаса въ пойму много вывалило…

Иванъ Степановичъ ласково смотрѣлъ на молодого красавца, такъ напоминавшаго ему его славнаго дѣда, Крака II: та же стальная мускулатура, тотъ же крупный ростъ, та же общая красота линій, та же тяжелая умная голова съ нѣсколько свѣтлыми глазами и даже то же темно-красное, немного съѣхавшее на бокъ сѣдло на спинѣ… И было рѣшено сегодня же взять вечернее поле по болотцамъ Ужвы.

— Но только и Крака взять надо, — сказалъ Иванъ Степановичъ, которому не хотѣлось измѣнять своему старому испытанному другу. — А то старикъ обидится… Пусть такъ и работаютъ по очереди…

— Такъ что… — согласился Гаврила, вполнѣ понимая своего стараго хозяина. — Только этотъ горячиться бы не сталъ…

И тотчасъ же начались всегда немножко волнующіе даже старыхъ охотниковъ сборы. Ваня уперся, чтобы ему непремѣнно итти сегодня на охоту вмѣстѣ со всѣми, но такъ какъ въ бекасиныхъ мѣстахъ было топко, то дѣдушка, чтобы утѣшить внука, задумался, чѣмъ бы онъ могъ вознаградить его за отказъ. Чары сине-краснаго карандаша давно уже разсѣялись и огрызокъ его былъ затерянъ, уже погибла вслѣдъ за нимъ цѣлая баночка гумми-арабика въ безплодныхъ попыткахъ склеить удобообитаемый какими-то воображаемыми дядями домикъ, уже надоѣла вѣтряная мельничка, сооруженная Петромъ и безплодно вертящаяся теперь у палисадника, не возбуждая не только удивленія, но даже простого вниманія своего хозяина. Что же придумать еще? Старикъ былъ въ затрудненіи. И вдругъ геніальная мысль осѣніла его голову: какъ могъ онъ забыть такую штуку?! Только вотъ сумѣетъ ли?..

— Ну, идемъ… — рѣшительно сказалъ онъ, взявъ внука за руку. — Попробуемъ….

— А чего, дѣдушка?

— Экій ты любопытный, братецъ!.. Увидишь, подожди…

Забравъ послѣдній номеръ «Русскихъ Вѣдомостей» съ неснятой еще сѣрой бандеролькой, — Марья Семеновна не читала теперь газетъ, некогда было ей заниматься пустяками: она мариновала грибы, и доваривала варенье изъ яблоковъ, — и только что начатую баночку съ гумми-арабикомъ, дѣдъ съ внукомъ пошли къ Петро и заказали ему тутъ же выстрогать нѣсколько лучинъ поаккуратнѣе и надрать мочала.

— Дѣдушка, а что это будетъ? — приставалъ Ваня. — А, дѣдушка?

Но дѣдушка не слыхалъ его: онъ вспоминалъ, какъ дѣлается путля, и не могъ вспомнить. Но помнилъ, что это самое важное.

— Что? — разсѣянно отвѣчалъ онъ. — Ахъ, братецъ, погоди и безъ тебя умъ за разумъ заходитъ…

На тѣнистой терраскѣ, затканной нѣжнымъ розовымъ и лиловымъ вьюнкомъ, гдѣ въ тѣни дремалъ могучій Рэксъ, дѣдъ разложилъ на столѣ «Русскія Вѣдомости», отрѣзалъ отъ нихъ сколько было нужно, наложилъ на бумагу, какъ полагается, густо смазанныя клеемъ лучинки и, выставивъ сдѣланный щитокъ на солнышко, взялся налаживать хвостъ.

— А ты чѣмъ канючить, бѣги къ Марьѣ Семеновнѣ, — сказалъ онъ внуку, — и попроси у нея суровыхъ нитокъ, да побольше… Я знаю, у нея ихъ много… Но только побольше, смотри…

Взволнованный ожиданіемъ, ребенокъ убѣжалъ и скоро на террассу явилась сама Марья Семеновна, немножко недовольная: она не любила, когда у нея спрашивали изъ ея запасовъ чего-нибудь сразу много.

— На что вамъ нитки понадобились? — спросила она, останавливаясь въ дверяхъ.

— А вотъ мы змѣй хотимъ съ Иваномъ Сергѣевичемъ запустить… — отвѣчалъ занятый Иванъ Степановичъ.

— А какъ онъ оборвется да унесетъ нитки?

— У насъ не оборвется… — разсѣянно говорилъ Иванъ Степановичъ. — У насъ, братъ, на-совѣсть, крѣпко…

Марья Семеновна недовольно помолчала, постояла, ушла и скоро вернулась съ крошечнымъ клубочкомъ нитокъ.

— Да это курамъ на смѣхъ! — возмутился Иванъ Степановичъ. — Нѣтъ, ужъ вы будьте добры, Марья Семеновна, отпустите намъ ниточекъ по совѣсти…

— А оборвется?

— У насъ не оборвется… Будьте спокойны…

Марья Семеновна поколебалась и подала большой клубокъ, который она прятала за спиной.

— Вотъ это такъ, это дѣло… Но только вы ужъ оставьте намъ и тотъ, маленькій…

— Еще чего вамъ?! — возмутилась Марья Семеновна. — Мнѣ надо мѣшки подъ картошку чинить…

— Да вѣдь кы сегодня же возвратимъ вамъ все съ благодарностью….

— Да, возвратите… А если оборвется?

— Говорю вамъ: не оборвется…

Но Марья Семеновна не уступила и ушла.

Щитокъ между тѣмъ уже высохъ на солнышкѣ, Изанъ Степановичъ приладилъ къ нему длинный и тонкій хвостъ и, какъ только взглянулъ онъ на скрещенныя лучинки, такъ вся тайна путли разомъ стала ясна ему. Онъ торопливо дрожащими руками завязалъ, гдѣ было нужно, нитки и змѣй былъ готовъ. Воробей Васька, чирикая на карнизѣ, внимательно смотрѣлъ на всѣ эти приготовленія: онъ былъ чрезвычайно любопытенъ.

— А теперь пойдемъ на лужайку, другъ мой… — сказалъ дѣдъ, осторожно вынося свое произведеніе съ террассы и оглядывая небо.

Вѣтерокъ былъ не сильный, но ровный… Но нѣкоторое сомнѣніе все же тревожило старика: такъ ли все онъ сдѣлалъ? Полетитъ ли? Если бы змѣй его не полетѣлъ, авторское самолюбіе его пострадало бы, можетъ быть, не меньше, чѣмъ, бывало, при чтеніи какой-нибудь кислой рецензіи на его книгу.

— Ну, а теперь, братецъ ты мой, надо опять итти на поклонъ къ Петро… — сказалъ онъ, стоя весь залитый солнцемъ, посрединѣ луга, со змѣемъ въ рукахъ. — Я бѣгать ужъ не мастеръ, а ты, пожалуй, съ дѣломъ не справишься…

Весь разгорѣвшійся отъ нетерпѣнія, Ваня съ крикомъ «Петро! Петро!.. Скорѣе!..» полетѣлъ къ службамъ и скоро улыбающійся Петро уже держался за длинную нитку, Ваня набожно, съ испуганнымъ, ожидающимъ лицомъ поднялъ надъ головой змѣя, а Иванъ Степановичъ отдавалъ послѣднія распоряженія.

— Ну… — торжественно поднялъ онъ руку вверхъ.

— Разъ… два… три!

Ваня отпустилъ щитокъ, Петро, громыхая сапогами, бросился впередъ и змѣй красиво и плавно поплылъ вверхъ. Иванъ Степановичъ заволновался.