Александр Осипенко - Огненный азимут

— Значит, ясно,— подытожил человек с хитрыми глаза­ми.— А мы, грешным делом, по-своему все повернули. Вот, скажем, хлеб. Раздали его, и каждый припрятал — никакой черт не найдет. А если бы хлеб в амбаре лежал? Приедут немцы — бери. Думали, как лучше сделать, а получается, против власти пошли.

— И правильно сделали,— негромко, но уверенно сказал Баталов.— Наш товарищ не разобрался.

Валенда взъерошился. На переносице — пучок глубоких мелких морщин, тонкогубый рот перекосило. "Политики. На ухаб махнуло",— подумал словами Прусовой, но промолчал.

— Теперь еще одно дело,— щуплый человек уже обра­щался к Баталову, чувствуя в нем старшего начальника.— Будут после войны какие-либо перемены или все по-старому пойдет?

Валенда насторожился. Отложил в сторону вилку и Шпартюк. Старик ему не нравился. Лезет со своими вопро­сами. Теперь война, и главное сейчас не эти мелкие вопросы, а то, как немца бить. Прижать тебя — забудешь про пере­мены!

— О каких вы, дед, переменах? — спокойно спросил Баталов.

— Много у нас несправедливости было. Да ты, молодой товарищ, не злись. Мы люди темные, что на уме — то на языке. Вот, скажем, метээс. Хочешь не хочешь, а тракторы бери. В нашем колхозе две деревни. Ну, Выжерцы за лесом. А мы в лесу. Наши поля по бору раскиданы. Мы как тычки живем — ногу некуда поставить. Потому нашу деревню Тычкой и зовут.

— Ты, дед, короче...

— Это можно. Трактор по лесу пойдет? Нет. А, бывало, гонят трактор. Вскопает он кое-как поляну, а мы лошадьми допахиваем. Трактористы все лето работают: им что, лишь бы день отбыть. А мы потеем. Приходит осень. Трактористу на его трудодни — бах по четыре кило, хлебом хоть засыпайся. А нам хорошо, если по килу на день выйдет. Где же тут справедливость?

— Это, дед, мелочи, внутренние неувязки.

— Сейчас до главного дойду,— пообещал дед.— Жил я, скажем, единолично. Земли немного имел. А урожаи на на­ших землях собирал терпимые. Имел коров пару, коня, ове­чек, свинью. Выпасов у нас хватало. Теперь чего я в колхоз пошел? Вот вопрос! — Он помолчал, на минуту задержав взгляд на Валенде. Тот, набычив голову, мрачно слушал.— Я, может, не то говорю, но коль начал, так кончу. Не люблю в дороге слезать. Так вот, дорогие товарищи, пошел я в ар­тель потому, что уполномоченный наш, товарищ секретарь партии Лука Иванович Потехин, за сердце взял своими ре­чами. "Перво-наперво, говорит, забросите вы соху, плуг и прочую там борону, потому что все вам машины будут де­лать. Во-вторых, не надо будет вам на своем огородике ко­паться, свой борщ варить, потому все это в общественном масштабе на кухне сделают. В-третьих, начальства никакого не будет, каждый сознательный поработает, сколько может, и никто его не будет в спину гнать". Очень мне тогда понра­вились те слова, особливо про начальство. Мужик, он тоже свою выгоду чувствует. Жили мы, я тебе скажу, поначалу хорошо. Председатель наш вместе со всеми за плугом ходил и с косою также. Потом нашего председателя побоку. При­слали нового, и пошла наперекос жизня. Коровок всех пораздавал — все план выполнял, чтоб премию получить. Премию получил, а коровок не стало. Потом картошку продал — то­же на премию тянул. Все его, бывало, хвалили. В президиуме сидел. А колхоз вниз катился. Мало того, насажал у нас столько начальства, что дыхнуть нельзя. Бригадиры, фура­жиры, кладовщики, заготовители, заведующие фермами, звеньевые. И все себе работу находят. Один по полю с са­женью, козой по-нашему, бегает, другой в амбаре сидит, третий сено взвешивает. Пальцев на руке не хватает, чтоб всех пересчитать. Вот я и думаю: неужто там, выше, не знали про все это? Видать, знали, а слушать не хотели,— пото­му что, не успеешь рта раскрыть, кричат: враждебный эле­мент, вредитель, подпевала. А мы-то хорошего хотели.

Звонко задрожав, на столе подскочили бутылки. Валенда, яростно вытаращив глаза, еще раз грохнул кулаком по столу.

— Контра! Слабинку почувствовал!.. Советская власть тебе не по нутру. Скажи прямо и хвостом не виляй, как сука. Я такие речи слышал...— Он задохнулся, вдохнул на всю грудь воздух.— Что ж, граждане, зовите немцев. Они вас зе­мелькой наградят... А только прежде чем меня стукнуть, шесть пуль — предателям.

Баталов схватил Валенду за плечи, прижал к табуретке.

— Сиди и не рыпайся. Митинги потом будут.

В хате бессвязно зашумели.

— Позволь...

— Не позволю...

— Промеж собой чего не бывает, а немец всем поперек горла...

— Я не защищаю. Человек по лесу шатается, нервный...

— Жить хочется, а как — загвоздка...

— Иди ты, я сам с усам.

— Он тебе наговорит — подставляй уши...

Баталов уговаривал Валенду пойти спать. Чтобы как-то сгладить неприятное впечатление, примирительно сказал:

— Споры без шума, как борщ без соли. Только о серьез­ных вещах лучше на трезвую голову говорить. И вы, дед, по-своему правду сказали, только вы жизнь меряете по вашей Тычке, а Тычка эта — маковое зерно, не больше, а из-за од­ного червивого зерна весь мак в лужу только дурак вы­сыпает.

— Правду сказал, едрена корень,— согласился дед.— Негоже высыпать. Да я и без хитрости...

Люди расходились, продолжая оживленно разговаривать и во дворе. Баталов вывел Валенду из сеней.

— Чего тебя взорвало? — поинтересовался он.

Валенда понуро молчал, Вспышка гнева не отрезвила его. Тяжело дыша, он опирался на плечо Баталова.

Сквозь открытую дверь на улицу лег белый квадрат све­та — это вышла во двор хозяйка хаты, в которой остановился Валенда.

Шли втроем, спотыкаясь о корни. Над головой на облач­ном небе кое-где светили мутные звезды. Валенда рванулся из рук Баталова:

— Пойду в лес.

— Ты что, ошалел? Я тебя к нашим отведу. Не знаете, где тут наши? — спросил он у хозяйки.

— Рядом со мною один живет. Чернявенький такой, чу­батый.

"Саханчук,— подумал Баталов.— Вот хорошо. Гришка не даст ему фокусничать".

Саханчук, прижмурив глаза, играл на гитаре. На ска­мейках сидели девушки и Васька Дьячков. Баталов, уложив спать Валенду, вышел на чистую половину. Девушки подви­нулись, давая место.

Гришка шептался с русокосой девушкой, едва-едва ка­саясь пальцами струн. Потом он заиграл какой-то незнако­мый мотив, а девушка запела густым грудным голосом:

Не шуми, береза,

Не шуми, береза,

Не шепчи, береза,

Под моим окном,

Одари, береза,

Осчастливь, береза,

Успокой, береза,

Девку тихим сном.

Баталов недолго посидел и стал собираться домой, Небо опять затянуло тучами, и мелкий дождь моросил, шумел в ветвях деревьев. Баталов с трудом нашел дорогу, Постоял несколько минут на крыльце, прислушиваясь к печальной тишине, потом нащупал рукою засов, потянул дверь на себя. В глаза ударил яркий свет. Обдало теплым жилым запахом.