Александр Осипенко - Огненный азимут
- Название:Огненный азимут
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1969
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Осипенко - Огненный азимут краткое содержание
Оторванные войной от привычных мирных занятий, пять коммунистов остаются в тылу врага. Гитлеровцы обрушивают на подпольщиков ряд ударов. Но коммунисты выдерживают все испытания.
В романе дана широкая картина жизни и борьбы белорусского народа в жестокие годы фашистской оккупации.
Огненный азимут - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Комиссар говорит: надо избавляться от старых привычек. Не говорить, а работать надо.
Стоцкий торопливо закрыл совещание.
Назад ехали медленно. В спину дул влажный попутный ветер. Телега подскакивала на перевитой корнями дороге, густая глина липла к колесам.
— А вишь, как он их подсек, сукиных сынов,— обрадовался Делендик, вспомнив слова комиссара.— Что ты думаешь, может, и наведут порядки. Нашим вот какая рука нужна — железная.
— Эх, дядька, а главного вы и не услышали. Немцы хвастались, что Ленинград забрали, что армию нашу разбили, а получается обман. Слышали, что сказал этот комиссар? Застряли немцы в России.
— А видать, ты правду говоришь.
Михась вернулся домой радостным: во-первых, его не арестовали; во-вторых, хоть что-нибудь узнал о фронте.
Жаль, што Тышкевич не приходит. И он бы порадовался...
8
Война обострила человеческие чувства: ненависть и любовь, жалость и бессердечность стали более резкими и грубыми.
Туманными сумерками Михась Ланкевич вышел во двор. После первых холодных дождей потеплело.
В хате было трудно усидеть. Вязкая глухая тоска и одиночество, ощущение своей вины за те два выстрела, что едва не оборвали жизнь Коршукова, влекли к людям. После того как немцы забрали Коршукова и, ходили слу-хи, расстреляли в Иловском овраге, Михась не мог найти себе места. Получается так, что стрелял не по предателю, а по своему человеку...
По-стариковски заложив руки за спину, обходя лужи и ямы с водой, Михась шел по улице без определенной цели. Огней в хатах еще не зажигали — экономили керосин. Только на отшибе, там, где чернели приземистые и длинные постройки колхозной фермы, в хате Шлыченков тускло поблескивал огонек.
Михась свернул на сухую травянистую дорогу. Тут не надо было остерегаться луж, и Михась пошел веселей, почему-то с усмешкой вспоминая, как всегда его встречает Василиса, называя зятьком, самым серьезным образом сватая за свою худощавую, редкозубую дочку Нюру.
О Василисе до войны ходило много сплетен. Одно было точно известно: троих детей своих она родила от разных мужей, о которых говорила, что они, бродяги, собакам сено косят.
Собираться у Шлыченков было просто: бесись, сколько хочешь. Но Михась почему-то чувствовал себя здесь неловко. Пустые никчемные разговоры возмущали его, а Василисины намеки заставляли краснеть.
И все же там было легче, чем дома, где непрерывная суетливость матери, ее вечная забота о нем и горькая скорбь о потерянных днях наводили тоску. У Шлыченков не чувствовалось войны, горя, разрухи. Там целыми вечерами над чем-то хохотали, о чем-то беззлобно спорили и тут ще мирились, что-то говорили, но такое, что сразу же забывалось, что не требовало глубокого раздумья.
Сени были открыты. Рябая собака, испуганно тявкнув, выскочила оттуда и, поджав хвост, убежала в палисадник. Михась зашел в хату.
— А-а, зятек, заходи, гостем будешь,— приветствовала его Василиса, поведя черными тонкими бровями.
С печки свесила голову Нюра, протянула руку, обнаженную до плеча. В вырезе сарафана виднелись маленькие груди. Михась отвел глаза.
За столом сидели парни. Играли в буру, ловко тасовали потрепанные, засаленные карты. На Михася никто не обратил внимания. Присев на край скамейки, он наблюдал, как играют парни, шмыгая носами, морщатся, когда проигрывают, поплевывают на карты, чтоб везло. Сегодня и здесь было невесело.
Василиса согнала Нюру с печи, чтоб развлекала гостя. В маленькой спаленке, отгороженной от хаты печью и линялой цветастой ширмой, они сидели на кровати. Говорить было не о чем. Нюра зябко поводила плечами, словно от холода, опускала глаза, разыгрывая из себя скромную девушку. Михасю было смешно. Любопытно, отбивалась бы она, обними он ее сейчас? Наверное, нет.
Неожиданная мысль прилипла, как смола. И Нюра уже не казалась простенькой, слабенькой девчонкой. Михасю нравился ее быстрый, исподлобья взгляд и свежая пунцовость губ. Так и хотелось к ним припасть.
Несмело и словно ненароком он обнял ее за талию, ожидая, что она скажет на это.
— Ой, что это вы,— она засмеялась и, соскочив на пол, выбежала, но вскоре вернулась с черной толстой тетрадью.
— Напишите мне сюда что-нибудь.
Михась раскрыл тетрадь. На первой странице, в гирлянде из незабудок, васильков и еще черт знает каких цветочков, наискосок написано было четверостишие:
Наши дни пролетят незамеченны,
Юность милая тает как дым,
Розы тоже увянут сердечные,
Ах, зачем я рассталася с ним.
— Правда, здорово?
— Еще как!..
— А ты сверху вниз прочитай. Видишь — Нюра. Тут стихи — на все имена. Хочешь, твое найду?
— Стоит ли? — Михась обнял ее рукою за плечи. Она упала на подушку. Михась заметил, как мелькнули в воздухе босые ноги и медленно опустились, из-под натянутого сарафана показались острые шершавые колени. Нюра лежала притихшая, с широко раскрытыми глазами и сложенными на груди руками. В сумерках она казалась маленькой и глупой девочкой. Целовать ее не хотелось. Михась, вырвав прижатую Нюрой руку, сказал:
— Ну, я пошел.
Она встрепенулась, растерянно мигая глазами.
— Может, останешься, а? Хлопцы скоро уйдут. Мать тоже не будет сидеть дома.
"Сюда я больше не ходок",— мысленно продекламировал Михась и вышел за ширму.
— Ты куда, подожди! — остановили его парни.
Но он быстро попрощался. Теперь хотелось побыть одному.
Назавтра была суббота. У Нинки Васильевой собиралась молодежь. Ходили сюда те, кто не играл в карты, не пил водку. Михась слышал об этих сборищах, но с кончанцами не дружил.
Пригласила его Антонина Мамонька, низенькая, толстенькая, с печальными ласковыми глазами, сестра Клавдии Мамоньки, веселой вдовы-шляхтянки.
В чистой просторной хате с тремя фикусами и множеством цветов на подоконниках играл патефон. Довоенные, уже заигранные пластинки будоражили сердце. Девушки танцевали танго, медленное и, как в знаменитом фильме "Петер", замысловатое.
Потом играли в фанты, солидно и чинно, словно выполняли какое-то серьезное и очень ответственное дело. Главный судья игры, молоденькая, милая хозяйка Нина, не отличалась, однако, фантазией. В ее кодексе было три наказания за неправильные ответы. Чаще всего повторялось одно: поцелуй. Приходилось целоваться и Михасю. Дважды. И оба раза с Антониной. Первый раз они сидели спина к спине верхом на скамейке и вертели головами по команде, пока не встретились губами. Во второй раз их посадили на табуретку, и там, на виду у всех, они должны были трижды поцеловаться.
Разошлись рано. Михась, поддерживая Антонину под руку, молча шлепал по лужам. В серых сумерках тускло светились огни в хатах, смутно чернели деревья. Было сыро, глухо, как в колодце.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: