Александр Осипенко - Огненный азимут

Молча прошел мимо, чуть не задев торбой худого долго­вязого полицая. Тот выругался вслед.

Макар открыл первую дверь. Сильный, широкоплечий детина прижимал в углу девушку. Она хихикала, отбиваясь от него.

— Куда тут мне? Вызвали!..

Девушка убежала, закрыв руками красное разгорячен­ное лицо.

— А ты, хамло, чего не стучишь? — сказал рыжий де­тина.— Привыкли врываться, как к себе в хату. Кто вызы­вал?..

— Хрен их знает. Прислали подводу, я и поехал.

— А-а-а, Сидоренок. Тебя Сташевский вызывал.— И, ве­дя Макара по коридору, попросил: — Ты про то, что видел, молчи. Сам молодой был... Тебе сюда. Постучи сперва.

За большим столом сидел бургомистр, шевеля пышными усами. Поднялся, протянул руку:

— Рад вас видеть, Макар Левонович, садитесь,— лисливо улыбнулся.

"Видали мы таких",— подумал Макар. Сел, чтобы вторич­но не приглашали. Было у Макара мудрое правило: делай, что скажут, но в главном не поддавайся, тогда выживешь.

Сташевский говорил исподволь.

— Я, Макар Левонович, много слышал о вас и низко склоняю голову перед вашими страданиями. Человеку, как Христу, все положено вытерпеть. Вы свой терновый венец до конца несли и потому уважение от людей заслужили.

"Правду говорит,— думал Сидоренок,— терновый венец Коршуков на меня возложил. Такой венец, что всю жизнь не забудешь".

Слушал бургомистра внимательно, но понять не мог. Тог говорил обтекаемыми словами; кажется, ухватил, а оно вдруг выскользнет, будто картофельная клецка.

— ...Императора Николая Второго расстреляли. Думали, без царя заживем. Потом от бога отреклись. А народу пастух нужен. Без пастуха стадо разбредется по полю — не собе­решь.

Непонятная речь бургомистра мало трогала Сидоренка. Ожидал, когда тот скажет, зачем он, Макар Сидоренок, чело­век тихий и уживчивый, понадобился бургомистру. Сташев­ский в свою очередь ожидал от Макара какого-то слова бла­годарности или в крайнем случае согласия.

— Теперь поняли, зачем я вас вызвал?

— Никак не могу сообразить,— признался Макар.

— Нам, Макар Левонович, порядок надо устанавливать. Вот так. И вызвал я вас, чтобы предложить место в полиции.

— На это я не могу согласиться. У меня мать больна. Дочка. И, кроме того, хозяйство.

— У нас у всех хозяйство...

— Да и не люблю: полиция, шмалиция. Одно знают, что водку пьют и протоколы строчат. Мне по земельной части жить хочется.

Макар поднялся, посчитав, что разговор окончен: не согласился, так нечего зря время терять.

— Нет, вы подождите,— остановил его Сташевский.— Вы за кого?

— Ни за кого. За себя я.

— Вот и защищайте себя.

— Себя я защищаю. А в полицию идти у меня нет ника­кого желания.

— Может, подумаете? У нас... Эй, Кривошлык! — Никто не откликнулся. Бургомистр не по годам проворно подбежал к двери, еще раз окликнул какого-то Кривошлыка. Появил­ся тот долговязый полицай, которого Макар едва не сбил с ног.— Посади его, Кривошлык. Зачем человеку зря сапоги топтать, если завтра у нас разговор будет?

Сидоренка заперли в холодной каморке с маленьким оконцем.

Кривошлык долго возился с замком. Потом его шаги затихли в угрюмом пустом коридоре. "Вот чертяка, добреньким прикинулся",— беззлобно ду­мал Сидоренок, развязывая торбу.

Тюрьма ли, просто ли холодная, а есть надо. Откусывал зубами кусок хлеба, потом такой же кусок сала. Словно сердце чуяло, что еда потребуется. Сидел бы теперь го­лодным.

Разбудил его уже знакомый голос Кривошлыка.

— Эй, ты, спишь, как у жены под боком.

Сидоренок вскочил. Сволочи, поспать не дают! Мутными спросонок глазами зло посмотрел на длинного как жердь Кривошлыка.

— У тебя, может, что закусить найдется? — спрашивал Кривошлык, опираясь о притолоку двери.— Водки принесли, а закуски ни на зуб.

Макар достал из торбы хлеб, лук, огурцы, подал поли­цаю, потом подумал, вытащил кусок сала. Кривошлык, дер­жа закуску в подоле шинели, почему-то медлил:

— Слушай, пойдем к нам. Еще выспишься.

Пили вчетвером: Кривошлык, Семен Агрызка, Ефим Забудька, полицай с бычьей шеей, и Макар Сидоренок. В фарфоровом блюдце тускло горел фитиль, расплавленный стеарин тихо потрескивал.

Сидоренок охмелел от первого стакана, но все еще рас­суждал здраво. Вялый, пьяный разговор то затухал, то раз­горался с новой силой. Кривошлык дразнил Забудьку, и тот с пьяной настойчивостью доказывал, что ненавидит "тиллигентов", евреев и коммунистов.

— Мне тиллигенты вот как насолили,— набычив шею, кричал он Кривошлыку.— Бывало, на танец пригласишь — морду отворачивает. Ефим ей не пара. Я докажу ей, кто кому пара.

— Она и теперь на тебя косо смотрит.

— Кто? Маруська? Хочешь, я завтра ее возьму?

— Ну, это как сказать. Хвастаешься!..

— Я? Давай сейчас же пойдем, посмотришь.

— Посмотрю, как она тебя выгонит.

— Да ты что? Забудьку не знаешь? Я на ком хочешь женюсь. А то учителька... Тьфу! Пусть она только слово ска­жет, я ее завтра же к немцам спроважу.

— Под принуждением можно заставить собаку горчицу лизать. Анекдот знаешь? Помажь собаке горчицей под хвос­том — всю вылижет.

— Да ну вас, надоело. Выпьем.— Агрызка налил стака­ны, первым выпил до дна.

Потом Забудька с Агрызкой пели блатные песни, слы­шанные Сидоренком в тюрьме. А Кривошлык развлекал разговорами Сидоренка:

— Ты, чудак человек, не брыкайся. Я тебе прямо гово­рю. Сташевский, брат, если что надумал, не переспоришь. Знаешь, Макар, плетью обуха не перешибешь — так и тут.

— А он кто, этот Сташевский?

— Псих,— коротко и ясно ответил Кривошлык.— Вбил себе в голову посадить на царство какую-то царскую дочку. Свихнулся поп, вот и несет околесицу. На кой хрен мне эта царица? Но лучше не перечь. Знаешь, как у нас говорят: не трогай кучу — завоняет. Работа у нас не пыльная. Давай пристраивайся, веселей будет...

Макар не ответил.

Потом спали вчетвером на полу. Макар долго не мог уснуть. Слушал, как скрипит зубами Забудька, как сопит, чмокает губами Агрызка. "Убежать, может? — думал он.— Но куда ты убежишь? Свет велик, а спрятаться негде. И бо­роться с неправдой невозможно. Сломят. Тут надо быть или дубом, или лозой. Лоза гнется, а попробуй, сломи ее!"

Утром Агрызка сбегал в деревню, принес еще две бутыл­ки самогона. Опохмелились. Головы уже не болели, налива­лись свинцовой тяжестью.

— Ну, что надумал? — спросил Кривошлык.

— Видать, правильно: плетью обуха не перешибешь,

— Ну и лады,— ударил его по плечу Кривошлык.

10

Фашистская Германия напоминала огромный сейф, на­битый секретными учреждениями. Армия, расчищавшая им путь, решала только половину той программы, которую на­мечало национал-социалистское руководство.

В ставку генерала Крейкембона почти одновременно при­ехали доктор Густав Редлих, представитель управления им­перской безопасности, и доктор Аксель, известный антропо­лог из ведомства Грейфельта. Оба высокие, белокурые, чван­ливые. Оба с одним и тем же секретнейшим заданием.