Владимир Домашевич - Студенты последнего курса

— Еще как! — Он вскочил на ноги.— Пойдем! — почти резко бросил он и направился к лодке.

Галя пришла не сразу.

Молча сели в лодку. Русинович оттолкнулся от берега, на ходу прыгнул в лодку и взялся за весла. Галя по-прежнему была на корме. Она стала безразличной и скучной, и весь ее вид как бы говорил: «Скорее бы все это кончилось».

Русинович теперь сидел лицом на запад. Он видел, как солнце медленно скрывалось за серой пеленой тучи, кото­рая тихо, без гула и грома, двигалась вслед за ними.

Русинович по-прежнему налегал на весла, но лодка, казалось, стояла на месте — очень далеко они отплыли. Хоть бы успеть до дождя!

Галя несколько раз оглянулась, на лице ее появились тревога, беспокойство. И чем ближе подплывала туча, тем больше она мрачнела.

Первые капли дождя упали, когда они пристали к бе­регу на лодочной станции.

— А под лодкой было бы лучше переждать,— Руси­нович задрал голову и оглядел небо.— Помнишь «Сердца четырех»?

— Я согласна, но только одна,— не то в шутку, не то всерьез сказала Галя.

Русинович проглотил пилюлю, но после паузы, которая тянулась с минуту, все же нашел, как ему казалось, до­вольно удачный ответ:

— А я — только с тобой...

Дождь налетел так внезапно, что, пока они пробежали метров двадцать до павильона «Мороженое», промокли до нитки.

— Это за то, что ты не хотела купаться,— пошутил Русинович, вытирая мокрое лицо ладонями.

— Пускай я только...

Девушка не успела договорить: ослепительная молния располосовала небо, и тотчас ударил такой трескучий и резкий гром, что Русинович почувствовал, как по телу у него пробежал легкий ток. Галя, закрыв лицо руками, упала ему на грудь.

— Не бойся, это не в нас с тобою.— Русинович одной рукой прижимал Галю к себе, а другой гладил ее мокрые волосы.— Успокойся, сейчас утихнет.

Но гроза бушевала еще долго. Гром и молнии чередовались без конца, бешеный ветер готов был опрокинуть шаткий павильон, струи воды с его круглой крыши зали­вали их до колен. Они вымокли, как водяные крысы.

Незаметно смеркалось, вместе с дождем пришел вечер. Галя и Русинович стояли под крышей павильона, мокрые, близко прижавшись друг к другу. Но эта идиллия продол­жалась недолго. Едва только дождь перестал, Галя сказа­ла, капризно поджав губы:

— Ты напророчил дождь. Я на тебя сержусь за это...

Они шли по лужам, по влажной траве, мокрые и го­лодные.

— Послушай, Галка, не зайти ли нам куда-нибудь поужинать? Тут недалеко есть кафе.

— Как хочешь...

— Тогда идем...

В кафе людей было немного, только кое-где сидели за столиками любители поболтать после рюмки.

Русинович с Галей заняли столик у окна, недалеко от выхода. Он взял меню, полистал, передал его Гале:

— Выбирай, что хочешь...

Она выбирала, а он прикидывал, хватит ли денег, что были у него с собой,— специально одолжил у ребят. Если взять холодную закуску, на второе шницель или бифштекс и бутылку дешевого вина, то хватит, а если икру, мясной салат или лангет, да еще граммов триста коньяку, то он погорит со своими финансами. «Кавалер! — ругал себя мысленно Русинович.— У тебя никогда не было лишнего рубля за душой... Сам бы ты обошелся без такой роскоши. Но теперь ты должен думать прежде всего о ней... Чтобы ей не было с тобой скучно, чтобы ты, не задумываясь, мог заплатить столько, сколько надо... Ты ешь, чтобы жить, только чтобы не умереть с голоду, но не все же так де­лают, не забывай об этом...»

К ним подошла официантка, полная, невысокого роста усталая женщина. Русинович словно сквозь стену слышал ее разговор с Галей; увидев, что они замолчали и офи­циантка собирается уходить, сказал:

— Еще триста граммов коньяку.

Официантка кивнула головой и медленно, будто сон­ная, удалилась.

— Ты знаешь, как пировали римляне? — спросил он Галю.

— Не знаю и знать не хочу.

Она нервно теребила край скатерти, беспрестанно по­сматривала на часы, висевшие над дверью кафе, следила, идет ли официантка. Вокруг глаз у нее обозначились гус­тые тени, а лицо утратило свою прежнюю свежесть. Она как бы внезапно постарела.

Официантка удивительно скоро принесла заказ — хлеб, помидоры, салат, котлеты и графинчик с золотистым на­питком. И как бы между прочим рядом с хлебом положила счет. Русинович глянул на цифру в конце и растерялся. Не хватало пяти рублей! Всего пяти рублей. Какой он был дурак, что сказал тогда Ярошке — хватит и этих! А теперь надо будет занимать у девушки. Первый раз зашли с ней в кафе. Первый — и последний! Как это неприятно!

Он подумал еще с минуту, хотел уже спросить, есть ли у нее с собой деньги, а потом передумал. Нет! У нее он занимать не будет!

Он встал и направился к буфету, к своей официантке.

— Куда ты? — спросила Галя.

— Я сейчас... Ты посиди...

— Какой ты...

Остальных слов он не разобрал. Вот и эта девушка или женщина, кто ее знает... С чего начать? Как? Он был совершенно неопытен в таких тонких делах. Тронул офи­циантку за руку и несмело сказал:

— Простите...

— Что вам нужно? — довольно неприветливо спроси­ла она.

— Очень вас прошу... Я попал в неприятную исто­рию... У меня не хватает пяти рублей... Не могли бы вы... Я завтра принесу... Честное слово! Вот мой паспорт. Сами понимаете, бедный студент...— Он даже вспотел, пока го­ворил.

Официантке, видимо, стало жаль студента. Она улыб­нулась:

— Хорошо. Я верю вам и без паспорта... Я завтра работаю во вторую смену, как и сегодня...

У него будто свалилась гора с плеч. Возбужденный, веселый, он вернулся к Гале.

— О чем ты там шептался с ней? — Галя смотрела на его большую руку, в которой он держал маленькую рюмку.

— А, ничего... Давай выпьем...

— Ты не умеешь вести себя в общественных местах, — выговаривала ему Галя. — Ты как пришибленный, будто виноватый в чем-то... Вот ты разговаривал с официанткой, а со стороны казалось, что ты стоишь перед судьей, в ру­ках которого, по меньшей мере,— твоя жизнь.

Лицо Русиновича снова запылало огнем:

— Что же тут удивительного? Я рос далеко от всего этого...

— Надо уметь владеть своими чувствами, мимикой...

— Короче говоря, надеть на себя маску... Не быть самим собой...

— Не своди все к примитиву...

Русинович почувствовал, что вот-вот начнется ссора.

— Хорошо, не будем спорить,— примирительно сказал он.— Буду с завтрашнего дня тренировать чувства и ми­мику... Надо только купить зеркало, а то у меня его, признаться, сроду не было.

— То, что можно купить, купится. Но есть вещи, ко­торые не покупаются.

— Чего же, по-твоему, мне не хватает из того, что не покупается? — У Русиновича вдруг появилось желание поспорить, даже поссориться с Галей.

— Почему ты думаешь, что я о тебе? И почему у тебя глаза стали такими холодными? Улыбнись, Гриша! Мне даже страшно.