Владимир Домашевич - Нимфа

— Да, хотел поговорить...

— Извините, так уж вышло... Газетчики, как вы са­ми понимаете, не засиживаются в кабинетах. Мне говори­ли в отделе... У вас интересный материал?

Живулькина в упор смотрела на Корицкого и уже не улыбалась. В глазах ее была усталость, хотя лицо все еще оставалось молодым, как и прежде. Казалось, она совсем не изменилась за эти восемь лет, а если и измени­лась, то в лучшую сторону...

Корицкий с трудом сдерживал радость и ужасно боял­ся за себя. Казалось, вот-вот поднимет Нимфу на руки, закричит на весь мир: «Люди, я нашел ее! Вот она, смо­трите! Теперь уж никому ее не отдам! Никому!..»

Наверное, в ту минуту он выглядел смешно, потому что Вероника посмотрела на него настороженно: не пьян ли человек?

Корицкий повторил ее вопрос:

— Интересный ли у меня материал? Как вам сказать? Видно, дело вкуса...

— Можно ли по вашим наблюдениям написать статью, поставить важную проблему?

— Можно... Это — проблема честности, ответственно­сти перед своей совестью и людьми...

— Ну что ж, пройдемте в редакцию.

Они поднялись на четвертый этаж и узким коридором направились в дальний конец здания.

Корицкий вдруг замедлил шаг и нерешительным тоном произнес:

— Боюсь, что отрываю вас от дела...

— Журналисты всегда заняты делами, И тут уж ничего не поделаешь.

— Я могу рассказать коротко, могу подробно.

Они задержались у окна, недалеко от ее кабинета,

— Я вас слушаю.

— Мне бы очень хотелось побеседовать е нами после работы, если вы, конечно, позволите,— и Корицкий бросил на Веронику умоляющий взгляд.— Беседа наша зай­мет немного времени. Главное, чтобы без свидетелей...

— Почему? — В глазах у Вероники проснулось любо­пытство.

— Потому, что это касается меня самого... Не каждый может выворачивать себя на людях...

— Но ведь я тоже... — пожала плечами Вероника.

— Вам я верю.

— Ладно. Договариваемся так: в пять приходите в ре­дакцию. Пойдем в школу за моей дочкой, по дороге и по­говорим.

— Согласен. Сердечно благодарю...— Он повернулся и хотел уже уйти, но вдруг вспомнил, задержался; — По­клон вам от Марии Соснович, учительницы.

Вероника радостно оживилась, глаза ее заблестели.

— Вы с ней знакомы? Когда ее видели? Где? — за­сыпала она капитана вопросами.

— Познакомились совершенно случайно. Разговори­лись на улице... о вас...

— Как это?

— Да очень просто. Ведь вас я тоже знаю...

Живулькина глянула на него вопросительно: ничего, мол, не понимаю.

— Когда-то вместе учились на филфаке.

— Вот это здорово! — воскликнула Вероника.— Вы не перестаете меня удивлять!

— Ничего удивительного... Вы были на первом кур­се, я — на втором.

Корицкий хотел было напомнить о бусах, но потом пе­редумал.

Живулькина задумалась о чем-то, стала серьезной. Оба помолчали. Затем она повторила:

— Итак, сегодня в пять в редакции. Тогда и погово­рим... обо всем.— И она крепко, по-мужски пожала его руку.

В этом ее пожатии Корицкий уловил искренность и прямодушие. Человек, безразличный к судьбе другого, так руку обычно не жмет.

Спускаясь по лестнице, он впервые за весь день почув­ствовал усталость, как будто до этого таскал непосильный груз и только сейчас его сбросил.

Собственно, так оно и было: с его души слетело непо­мерное напряжение — наконец-то он нашел ту, которую так упорно разыскивал. Вроде бы ничего лишнего ей не сказал. Хорошо, что вспомнил Марию Соснович. Этим сразу пробудил интерес к себе. И уж совсем неожиданны­ми оказались слова о том, что он ее знает. Может, напрас­но признался?.. Первый курс... Она почему-то сразу по­мрачнела. Видно, не только для него он был невеселым...

Ровно в пять Корицкий переступил порог кабинета Вероники, но ее на месте не оказалось. Парень с девуш­кой, уже знакомые ему, собирались домой. Они велели капитану подождать — Живулькина с минуты иа минуту должна прийти. Ее пальто и шапочка висели на вешалке.

Первым ушел парень. На прощание он сказал гостю:

— Желаю удачи!

Минуту-другую спустя, прикрыв вязаной белой шалью пышную прическу, ушла и девушка. Улыбнулась капита­ну многозначительно:

— Успеха вам!..

Корицкий недоуменно пожал плечами: чего это они?

А время бежало. На улице стало смеркаться.

Но вот в коридоре послышались быстрые мелкие шаж­ки — женские. Широко распахнулась дверь, и на пороге появилась улыбающаяся Вероника. Она была в вязаном бордовом платье, подпоясанном тонким пояском того же цвета.

— Была у редактора... Собираемся отмечать юбилей нашего известного педагога. Получила задание написать статью. Не управилась еще с судебной хроникой, а уже новая тема... — Она прошла к своему столу и пригласила его садиться.— Ну, а что у вас?

Корицкий смущенно пожал плечами, не зная, с него начать. Потом, собравшись с духом, сказал:

— У меня все очень коротко. Это просто повод, чтобы повидать вас, Вероника — Ника — Нимфа...

— Как? — Она даже привстала на стуле,— Вот это сюрприз! Учились вместе?..

— Так точно.— Корицкий достал из кармана кителя завернутую в ситцевый лоскуток бусинку, развернул его и положил на стол перед Вероникой. — Помните молодежный вечер, танцы?..

— Неужели это вы? — вскрикнула она удивленно, глядя то на Корицкого, то на граненую смарагдовую бу­синку. Потом взяла ее, поднесла ближе к глазам. Без электрического освещения бусинка не сверкала, как обычно, не переливалась живыми красками...— Имя ваше, кажется, Паша?.. А вот фамилия...

— Корицкий.

— Да-да, Паша Корицкий... А знаете, что видеть во сне бусы — это к слезам? Старики так говорят... Я рас­сыпала бусы, вы собрали... Готова видеть в этом что-то символическое, честное слово...— Она глубоко вздохнула и перевела разговор на другую тему: — А где и как вы познакомились с Марией Соснович?

Корицкий рассказал, как стоял в очереди, как услы­шал ее имя.

— Но ведь вы не знали, что я в Минске.

— Совершенно случайно увидел вас, когда ехал трол­лейбусом в центр.

— Выходит, не забыли меня?

— Выходит, не забыл...— улыбнулся Корицкий.

Вероника опустила голову и снова стала вертеть в пальцах бусинку. А ему хотелось говорить и говорить, хотелось до конца излить ей душу. После долгой паузы на­конец решился:

— Мне становится не по себе при мысли, что я опять могу потерять вас из виду...

— Не надо усложнять себе жизнь. Все течет, все из­меняется... Разве можно что-то исправить?

— Можно.

— Вижу, вы большой оптимист.

— И все ж хочется рассказать об одном эпизоде из своей семейной жизни...

— Если он интересен для газеты — пожалуйста.

— Мне кажется, да.

— Я вас слушаю.

— Полк наш был на маневрах. Где-то в самый разгар учений командир полка вызвал меня и приказал срочно отвезти пакет в штаб дивизии...