Цви Найсберг - Диалог глухонемого со слепцом

Поскольку те люди явно черпали все свои духовные истоки именно из ослепительно ярчайшего отрицания простых и вовсе-то безрадостных реалий, уж как есть возникшего именно на почве дичайшего несоответствия низменности и простоты всего этого физического мира и всяческих и всевозможных о нем литературных сказаний, в которых зачастую великородно царствовала излишествующая вычурность…

Ну а если кое-кто весьма стоически рассматривает буквально всю нынче имающуюся действительность только через кривое зеркало литературы, мир в его глазах точно ведь тогда станет полностью двухмерным, а не трехмерным и такие люди будут жить в плену иллюзий и совершенно напрасных и слепых надежд.

И вот как раз-таки на этой почве при том самом весьма и весьма яростном столкновении со всеми теми дикими жизненными казусами с ними подчас и происходит именно то, что до чего непременно еще случается со всяким же лососем, идущим на нерест через речные пороги.

К концу пути его и узнать нисколько нельзя, до того его и впрямь расплющивают все те встреченные им в пути препятствия, которые ему между тем явно этак волей-неволей приходится таранить именно головой.

37

Со свободолюбивыми людьми XIX столетия, безусловно, происходили в точности те донельзя трагические перемены, причем именно во всей той наиболее до чего еще самой ведь заглавной их задушевной сути.

А как раз, поэтому вся их духовность и потеряла все свои исконные, самые еще изначальные свойства, обращая добродушных, да только чересчур наивных идеалистов в лютых корифеев теоретически весьма же «верно и праведно» выверенного злодейства.

И, главное, еще ведь всецело и таковых, что, будучи окрылены идеями всеобщего и вездесущего равенства, были именно к тому до чего уж всегдашне совсем этак более чем непоправимо готовы…

То есть, сколь неизменно были они именно вот всемогуще до чего еще прямодушно на редкость всецело настроены – умертвить миллионы и миллионы во имя одних только тех безумно дряхлых от всей их самой же естественной и явной фактически первоначальной несвежести, изрядно ведь донельзя подгнивших идеек-прохиндеек.

38

Эти бесславные, бессмысленные и беспочвенные отбросы мыслительной жизнедеятельности попросту весьма этак надежно приняли, в чьем-либо совершенно уж напрочь омертвело пламенном воображении истово так прямолинейную форму ярой борьбы за святое и до чего искрометно правое дело.

Да вот, однако, сам по себе довольно-то неблизкий путь к нему более чем непременно отныне разве что только и мог оказаться проложен по одним лишь бренным телам ближних своих, зачастую до чего беспощадно и массово мобилизованных и попросту ведь совсем без счета «гибнущих за некое донельзя пресловутое народное счастье»…

Однако все те донельзя простодушные, всем-то умом своим серые массы вовсе и не могли взять себе в толк, что уж и вправду существует полностью как есть исключительно так неотложная необходимость более чем на редкость самого долгожданного их совсем незамедлительного освобождения от всех тех до чего подлых вериг навеки проклятого прошлого.

39

Но их резво же подтолкнули к самому неожиданному пониманию данного факта безумно суровой силой воинственно демагогического убеждения…

Мир всего того нового бытия кое-кто попросту до чего смело и впрямь-таки тогда решил построить именно что на тех и впрямь уж в том самом суровом отчаянии начисто сломанных и непримиримо вот спешно раздробленных костях мира старого.

Причем борьба за новую жизнь более чем нелепо тогда предстала именно в виде факела, сжигающего все былое в крематории безвестности и забвения, безо всякой так связи с тем, было ли оно плохо или хорошо.

Главное было – освободить место для всего того, что никак не было запятнано тенью прошлых барских времен.

Да и вообще – это весьма странное устремление к свету сколь еще неизменно вкривь и вкось шло одной лишь строгой дорогой возврата во времена древнейшего средневековья.

Ну, а это, в конечном итоге, и обернулось более чем полновесным возвращением к общественным ценностям того самого исключительно зловещего иезуитского мракобесья.

Запутанность данного парадокса, собственно, и объясняется простой и общеизвестной народной поговоркой «За что боролись, на то и напоролись».

И это более чем обычная история всякой пальбы-борьбы, ведущейся насильственными методами внутри всякого совершенно же полностью единоутробного общественного организма.

40

И, разумеется, что данные слова были бы совсем никак нисколько необоснованными, если не сказать хуже оскорбительной ложью, кабы в подобном ключе кому-либо и впрямь довелось сколь недальновидно коснуться даже и самым краешком своего нечестивого и рабского сознания всех-то на всем этом белом свете тех или иных случаев какой-либо ярой борьбы.

А между тем есть и вполне предостаточно более чем достойных примеров самого неподдельного геройства и самопожертвования во имя светлого грядущего, что, непременно, когда-нибудь затем действительно еще наступит, скажем, так, без засилья бесчинствующих австрийцев на землях благословенной солнечной Италии.

Борьба за свою любимую родину, если она, прежде всего, направлена против интервентов и их предателей, прислужников, – это всегда самая что ни на есть святая борьба.

Нечто совершенно иное – это та сколь яростная битва во имя «доблестного осуществления» каких-либо чисто абстрактных идеалов лучшей жизни, которой явно полагалось именно что самой по себе ко всем нам спешно прийти после бескомпромиссно испепеляющего всякую несправедливость изощренно последовательного изничтожения буквально-то всего, что сковывало народ веригами безумно ужасающей праведные души несвободы.

И главное, тут, прежде всего то, что все это разом всецело уж подлежало на редкость до чего еще обезличенно ожесточенной суровой ликвидации, причем как раз ведь этак разве что вместе со всем неизменно всегдашне его сопровождающим холуйством и до чего уж никак неправо сытой «святой» праздностью.

41

Попросту крайне уж необходимо сколь еще полновесно разом отобразить всю ту, между тем, и другим до чего еще однозначно бескрылую, но зато никак этак вовсе не обезглавленную… наиболее главную разницу.

Всякий воюющий за свободу своей родины – герой (если, конечно, он воюет против солдат).

Ну а террорист, убивающий неугодных ему господ – прежде всего, кровожадный фанатик.

И это так еще и потому, что вместе с господами он, нисколько себя тем и близко совсем не стесняя, направо и налево убивает довольно немалое число людей из совершенно ведь простого народа.

То есть явно приносит он на алтарь того самого грядущего всеобщего и неминуемого счастья кое-кого из той необъятно широкой и простоволосой когорты неимущих людей, во имя которых он вроде бы со всею старательностью и устраивал то и впрямь леденящее душу смертоубийство, яростно при этом всячески уничтожая наиболее лютых классовых врагов.