Петр Альшевский - Вахта Барса

А я на тебя заявлю.

Если я тебя оставлю?

Именно. Если моя голова еще не вконец задница.

У тебя не она. Она у тебя, но не там. Я там, я купаюсь с акулами, и он выпирает, у меня небольшие провалы. Булочки с марихуаной не печете?

Шли бы вы отсюда, товарищ клиент…

В интеллектуальном отношении вы меня не превосходите. Это тревожит, и я постепенно привыкаю. После автогола заштатного противника великий тренер сэр Алекс Фергюсон прыгал от радости, как макака – что требовать от вас. Чего ждать от меня. Пока я за себя отвечаю, но ich habe genug, с меня довольно, я не скрываю смятения; ад тому, кто подобно Энею не сможет удержать тень своей Креусы.

Дети повзрослеют и умрут, через десять световых лет на Камчатке будет двести миллионов волков, этот сон взбодрил темную сторону моей личности. У животных болит сердце. Едва ли от любви. В моей жесткой подушке не утонешь, взлеты не сменяют падения, с рейса из Якутска я, криво оскалившись, вышел в носках и бумажной треуголке; в полете я о многом передумал, у сидевшей рядом со мной дамы сильно болталась голова, ее сжирал безотчетный страх, и за ней приходил дьявол, от ее природной грации остались жалкие крохи, лишенная изящества шея молила о веревке, я держал на вытянутых потолок самолета, на него давило из неведомых далей, коньяк. Рахманинов. Отдохновение.

Андреас Киборгссон грыз ногти перед сексом, грустил после него; попав под дождь, зарылся в снег, текло и валило отовсюду, промок? замерз? Промок. Но ноги теплые. Даже носки дымятся. Треуголку спас – будь уверен. Будь уверен, финка боли в правом боку, будь уверен, на втором плане карканье воронья, будь уверен, рифмованные стихи напоминают детский лепет.

Вытащил сонливку, и за ней вытек глаз. Чувственность во мне усыхает, военный оркестр выдувает для меня шизофренические пассажи, придирчивый патруль обыскивает у священника крестильный ящик, и батюшка приглашает их на бесплатные православные курсы, зовет помыкать возвышенного горя; удаляясь скользящей походкой, лежать и вспоминать, ему представляется, что все надо делать нормально. В его храме скребут пол.

Отскребают жвачку.

До начала службы есть время сходить в парикмахерскую – опрокинув стаканчик и пройдясь по сатанинскому городу в хилых лучах серого солнца; сними же напряжение, облегчи судьбу, о ты, смачная блудница с низкой жо… услышь мой хриплый говорок. Здравствуйте, славная девушка. Проявите услужливость. Меня укусил тарантул.

В последний раз вы стриглись месяца четыре назад?

Может, четыре. А может, и десять. Я выделяю на стрижку сто рублей в год, но вы с тройным усердием сделаете меня красивым.

Вас уже сделали. На этот бок зачесываетесь?

Смотря, какой рукой.

Ушки открывать?

Ха. Мои здоровенные уши впервые назвали ушками. От неподобающего мне волнения у меня свело живот… возбуждение не оставило возможности для маневра; на весеннем балу согбенных людей с ограниченными умственными способностями трещали, плюясь искрами, свечи: фотографируйте их огонь, заваливайтесь со мной в ванну и через двенадцать этажей смотрите на звезды, я не намерен быть в стороне; давая старт забегу, Пасханалий Стартер выстрелил мне в грудь, в его Гипер-Биг-Мак чего-то не доложили… прелые запахи типичной незадачливости, сдвиги, осложнения, пестрота, в домах сдвигают шторы, они меня не ждут, я протестующе дергаю кадыком, непрерывно теряя в безмятежности, шипучая водка не сплачивает.

Филипп Осянин подавал ее с пузырьками, изумительно чувствуя блюз: между ним и шальным удмуртом Ижаем существует телепатическая связь. На что положил жизнь, друг Филипп?

На то, чтобы научиться на нее класть.

В тебе укореняется злость; тебя готовят, готовят в жертву, не поддавайся.

Мне нужно только здоровье и тишина. Притаптывая на ветхом мостке над болотом, я не орал со слезами в мобильный. Ненасытно осмысливая происходящее, отклонялся от крупных снежинок и язык прилип. К нёбу? Нет…

Страшно. Ничего страшнее не слышал. На воде поднос, на нем рыбья голова, Иоанн Предтеча – символ смерти и безмолвия, лопоухий поп опутан кабелями, на смену Богу… кто придет Ему на смену? кто пришел, кто подмял под себя, ловя в измельчавших потоках Глобального Сознания бьющих током угрей – мы извивались. Просто так не давались.

На узких дорожках между засыпанных могил, в зимнем лабиринте Даниловского кладбища у меня сперло дыхание, прояснился внутренний взгляд, приходи в мои сны. Поговорим. Дымя затухающей трубкой, я в любой момент могу добавить, наслушавшись обрывков речей с далеких планет: «правда жизнь твоя… правда твоя жизнь… меня от вас тошнит… взойди на костер, перестань общаться в вашей колонии обезьян… шур-ду-ба… чур-ду-хо…»; по подиуму бродят унылые модели, вперемешку с матросами гуляет щетинистый ветер, следуй Всевышнему… находи с ним компромисс – это цветы под окном, это жуткий мороз, это облачные пейзажи, создающие неопределенное настроение в закоулках смотрящей в пол столицы; прочищая горло, заорал жареный гусь – верно говорят, что все только начинается.

Ты, Максим, отстаешь. А? Праздник давно идет. Мы едем к трепещущим подругам, и нас, наверное, не впустят; Петровка дышит нам в спину, в здании правительства Москвы Семен «Ракета» думает открыть пиратскую радиостанцию, где, опираясь на кулаки, он сдавленным голосом призовет никого не бояться, ни о чем не мечтать, никому не давать себя использовать; рожденные жить вырываются в космос, ремнями стянуты не исключительно бесноватые – мы мирное население.

Они бросят против нас войска. Входите, не стесняйтесь, концентрируйтесь в теплых павильонах, приобретайте портфели для документов и устанавливайте современные непрозрачные окна: оформим и обслужим, новейший препарат поможет вашему мозгу, в нашей стиральной машине ваши расчлененные куски не ощутят дискомфорта; весь мир здесь. Я люблю тебя, Господь! Я капитально схожу с ума! Дальнобойность идет не от Канта, от копчика до загривка ходит волнами кожа, забиваются поры души; Филипп Осянин стоит на подоконнике, ковыряясь в носу, и его прогревают лучи Атона, увлекают метафизические задачи, ему с детства день за днем, час за часом снится страшный сон.

Home, sweet home. Растерзанные газетные ящики, готовый рвануть лифт, грустное шоу с участием перепившего студента – стань снежным человеком, сынок. Уходи отсюда, не оглядываясь. В горах и дремучих лесах тебя не заставят сидеть у компьютера, заниматься бухгалтерией, чистить канализации; твоя девушка перешептывается со своей матерью о стильном белье: она глупа. Она противна. Это вписывается в нашу схему, в наш план на игру; катились слезы размером с палец, заговаривался не торопящий события сотрудник МВД: «Мое звание, звание… как же тут пахнет ногами, я счастлив, но не чувствую, мое звание, звание, я лишь размышляю, китайцы лезут во все щели, в щелях их глаз неприкрытая вражда, могу ли я назвать себя свободным? Да. Так сразу? Да. Мое звание, звание… мое звание майор!».