Петр Альшевский - «Малая кровь»

– Тем, что ты перемещаешься, а я сижу. В ящик гляжу. Сесть около меня негде, но на ногах ты этот фильм посмотри. Тебе же все равно Леонида Семеновича дожидаться.

– А фильм-то про что?

– Боевые единоборства, – ответил Котишевский. – Мне оно в тему.

– Занимался?

– Собирался. До армии подходящей секции не нашел, но служить меня направили в десант, и я думал, что там-то меня поднатаскают. Но и там ничему не выучили. Ты кино смотреть будешь?

– Смотря с середины, я что к чему, не разберусь, – сказал Желтков.

– Оно всего минут семь, как идет. В нем пока лишь завязка. Ты подходи, не тушуйся!

Виктор Желтков идти не хочет, но, покривившись, идет и без желания помещает взгляд на экран.

ЭМОЦИОНАЛЬНО распаленный Виктор распахивает дверь в комнату прилегшего сына.

– Ты фильм «Не отступать и не сдаваться» видел? – спросил он у Паши.

– Чего-то не вспоминается, – ответил сын. – Ты ко мне из-за фильма?

– Он о парне, который страждал стать каратистом, но это ему не давалось. Его избивали! И он воззвал к духу Брюса Ли. О Брюсе Ли ты знаешь?

– Дрался он круто.

– Брюс и учить умел! Давно умерев, он явился к тому парню, как наяву, и натренировал его до того, что парень превратился в кого-то всепобеждающего! Для нас с тобой тут шанса ты не улавливаешь?

– Ты о вызове духа какого-нибудь великого теннисиста? – спросил Паша.

– Угу! – воскликнул Виктор. – И один из них у меня уже на примете. Артур Эш.

– А он…. он великий?

– Он негр.

– Негр-чемпион?

– Нет, обыкновенный негр! Работал в пиццерии, выходил во внутренний двор мячиком об стенку постучать… Артур Эш выигрывал турниры Большого Шлема! Ты осознаешь, через что в прошлом веке надо было пройти негру, чтобы настолько преуспеть? Мне кажется, что если какой дух вызывать, то его. И не заклинаниями. Искренне попроси, и он придет.

– В мою квартиру? – спросил Паша.

– Он проявится исключительно перед тобой, – сказал Виктор. – Твоя мама с ним в твоей комнате не столкнется. Теннисные успехи тебе нужны? Свою жизнь ты без них не представляешь?

– Его имя я запомнил, – кивнул Паша.

– Артур Эш! Когда я покину твою комнату, ты, сынок, не сквозь зубы, а взывающе молви: Артур Эш… приди. Артур Эш… наставь. Артур Эш… ш-шш…

Чуть слышно шипящий Виктор вроде бы уже чувствует чье-то бестелесное присутствие.

НА РАБОТЕ у Олега Аринина базарные крики – в рассчитанном на Аринина и Малетина словоизвержении связки напрягает Петр Петрович Краюшкин.

– И это меня! – крикнул он. – Меня обвинять в нечистоплотности! Говорить, что я в обход компании дела веду! Никто бы не поверил, но наш приболевший шеф в эту клевету вцепился и меня ею третировал, думая, что я весь сникну и себя изобличу. Но я дяденька ершистый! С искаженным лицом я пошел прямо на него.

– А шеф? – спросил Малетин.

– Отпрыгнул от меня, как от змеи лягушка, – ответил Краюшкин. – Других вариантов у шефа не было. Улик, он сказал, у него нет, беседа между нами состоялась профилактическая, на вашем месте, Петр Петрович, мог быть и Олег, и Сергей… а чего же он вызвал не вас, а меня? Он болтает о профилактике, но по-моему ему на меня все же кто-то стукнул. Свистящим шепотом я осведомлюсь – не ты, Сергей?

– Левых делишек я за тобой не подмечал, – промолвил Малетин. – К тому же поймай я тебя на чем-то запретном, я бы двинул не к шефу, а к тебе. Повелительно сказать, чтобы ты мне отстегнул.

– Как бы ты поступил, будь я нечист на руку, мы выяснили, – кивнул Краюшкин. – А если я чист? Тогда-то тебе не ко мне, а к шефу… из расчета меня перед ним очернить и перехватить у меня мои направления – меня он с них снимет, тебя на них поставит, это же сладкий сон! Но сном, Сереженька, кличут и смерть… крепкий сон. Глубокий сон. Непробудный сон.

– Кубинский сон, – промолвил Аринин.

– Кубинский? – удивился Краюшкин.

– Песенно-танцевальный.

– Когда трупы поют и танцуют?

– Я не о том жанре, – сказал Олег. – Жена мне говорила, что на Кубе распространен песенно-танцевальный жанр, имеющий название «Сон». Такие уж языковые особенности.

– Выдал ты, Олег, – промолвил Краюшкин. – Сон! Песни и танцы! Сказав, что ты сидишь здесь сонной мухой, я выскажусь обширнее, чем я думал. Но где бы ты внутри себя ни плясал и ни спивал, ты на работе, и происходящее на ней тебя, куда бы ты ни заныривал, затрагивает. Обо мне ты что полагаешь? Химичу я или нет?

– Мне… да плевать мне. Наплевать и растереть. Растирать я не буду – плевать, что не растерто.

С ОСЛОЖНЕНИЕМ в понимании собственного места в мироздании Олег Аринин заходит в пивной бар.

Привалившаяся к стойке официантка Щеглова кокетливо глядит на бармена Янбаева.

Перейдя взглядом на вставшего рядом с официанткой Олега Аринина, бармен в благодушии не теряет.

– Кружку «Альтмюллера», – промолвил Аринин.

– Зажевать что-нибудь возьмете? – осведомился бармен.

– Я волью чистяком.

– Вы проходите в зал, пиво вам принесут, – любезно сказал Янбаев.

НА ТЕЛЕВИЗИОННОЙ панели, занимающей немалую часть стены, громкий отечественный клип.

Сев к нему спиной, глохнущий Олег не скрывает своего омерзения.

Официантка Щеглова несет Аринину пиво.

– А вырубить это можно? – спросил он.

– Никак, – ответила официантка.

– А переключить на другой канал?

– У нас лишь этот.

– На весь телевизор один канал? Что вы тут говорите? По-вашему, перед вами кто? Чабан?

– Многоканальность у телевизора, конечно, есть, – сказала Щеглова, – но для публики канал у нас один – этот. По нему клипы.

– Пиво под ваши клипы в меня не полезет, – промолвил Аринин. – Приятно было у вас побывать.

ПО УЛИЦЕ Олег Аринин шагом, без спешки, его никто никуда не гонит,

в мозгу Аринина нет ничего из того, что давало бы ему хоть какую-нибудь подсветку, на Олега Аринина смотрит бомжеватый, заросший Хароновский – в драных ботинках и вещмешком за плечом он выдвигается на Аринина.

– Бездомному панку на алкогольное отдохновение не подадите? – спросил Хароновский.

– А что, – пробормотал Аринин. – Сам не пьешь – дай выпить кому-то еще… у меня в баре не пошло, но всех собак я на бар не вешаю. Войди я в него в настроении позитивном, меня бы игравшая в нем музыка назад бы не выдавила. Ты-то на грудь где принять думаешь?

– Ну не в баре же, – сказал Хароновский.

– Тебя из него, и к стойке подойти не успеешь, как попросят, – кивнул Олег. – А под синим небом, если будешь легавых остерегаться, условия для тебя сложатся. «Пью, курю, но предохраняюсь!». Живший в нашем дворе Димка Судачев так говорил. В двадцать три года у него были уже такие тени под глазами, будто бы он подкрашивается… в двадцать шесть он помер. Но ничем венерическим не болел. И женский пол необдуманно не брюхатил. Тебе на выпивку сколько выделить?