Петр Альшевский - Блокноты Гоа

Мужчинам с ней становится дурно. В постели выматывает до затрудненного, почти отсутствующего дыхания, беседуя, загоняет в логические тупики и вырывающимися со словами дуновениями делает твои основы трухлявыми, в нантском женском монастыре она обучение. Со дня поступления трахаться и мыслить в нем учат. Преподавательский состав – несколько демонов, прикормленных блюдами, чье изготовление велось по сатанинской книге рецептов Асфалио Фундмица, творившего в Нанте кулинара и алхимика начала семнадцатого века.

Шедевры, мне представляется.

Пожевать бы чего-нибудь со страницы примерно сто пятьдесят девятой.

У меня был экземпляр.

Ничего себе не готовил?

Сказать, что меня вывернуло – крайне приглаженно сказать. Две трети кишок, имелось чувство, через рот вышло.

Не на Гоа. На Гоа бы не купился. Вдохновляющий Гоа, ты – плывущий в сезон ливней укуренный слон.

Сначала была точность.

Первая капля попала в кончик моей сигареты и потушила.

Затем сила.

Вторая капля выбила сигарету из моей не самой слабой руки

Заливаемыми потоками, проскочили император Павел и поросенок Фрикбрик.

Лепешку порви и в лепешку заверни. Экономичная лепешка с начинкой. Поднимающийся со мной Облезлый Оборотень просит позволения подержать меня за горло. Трагическая эпоха индийской истории.

Театральный модерн?

Растрачивающие мудрость на недостойных застрянут в лифте, везущем их на этаж поджидающего душегуба. Независимые люди ползают не перед кем-то, а злоупотребив. Бугры интеллекта. Они срезаются экскаватором фирмы Психотроп.

Мимо аптеки я на отрастившем ноги корабле, аптекарь, наверное, шепчет, что сломанная мачта для меня ерунда.

Перестань мучить апельсин. Все без остатка ты из него выжал.

Я встал, полицейская машина за моей спиной тоже не двигается, снижая накал, откинусь к ним гимнастическим полумостом. Зареву партию Тристана. Она призналась в любви, и меня повело. Признание в далеком прошлом, а ответная реакция сейчас. Не повтор случившейся ранее – тогда я воспринял совершенно хладнокровно. Она меня любит, заглядывает в глаза в расчете на те же чувства, допускать помутнение сознания мне не из-за чего. Повзрослев, оценил, рома, конечно, выпил, но смешно считать, что я пьян и в неуправляемый полет с нещадной тряской меня потянули не воспоминания, а алкоголь, вылаканный мною подле храпящей Сушиллы. Меня и она любит. Через пятнадцать лет осознаю, застыну в поликлинике перед дверью уролога или окулиста, меня любили и больше не любят. Весьма жестоко. Называйте нам буквы, показывайте омертвевший член, жизнь определенно прошла. Я объездил полмира, меня любило несколько женщин, на человека ужасной судьбы не похоже. С врачами посмеюсь над анекдотом о матерящемся из Стены Плача Создателе, умением вести разговор расположу угостить меня спиртом, к закату буду идти несломленным.

Ты бесконечно позитивен.

Дух в тебе живой и чуть ли не животворящий.

Манделой нам тебя не окрестить?

Переносить тюремный режим мне бы помогли письма от сумасшедших поклонников. Вкладываемые женщинами фотографии вдохновляли бы не так.

Вас обожаю, вас понимаю, если до ноября вас не освободят, и на Каблогурдан я улечу без вас, место капитана будет у меня свободно. Руководство экспедиции я осуществлю вашим скромным помощником. Колумб желал получить с Изабеллы десятую часть, а вы урвете шестую. Ожидайте грузовую машину с деньгами. Добивайтесь перевода в просторную камеру, в маленькую миллиарды наличных не влезут.

Сдуваемое с веток белье.

Закрываемые обстоятельствами темы.

Я бы просушил и надел, наскакивающий с океана ветер сделал из меня очнувшегося и прячущегося нудиста, какие бы на Гоа ни были нравы, голым по улице не пойдешь, в тени и цветах прилечь подремать – не ошибка, но зачем я к плавкам шорты повесил?

Избавлялся от лишнего. Чистым обнаженным телом объединился с природой.

Тяжелый Боксер побывал в офисе. К воде в кулере не притронулся. Заблудший пугливый друг, последнее дело в Индии на работу устраиваться.

Да не пропадает он материально, от свободы измаялся и какую-то занятость ищет.

Воздушное отношение.

Моя улыбка во всю стену от угла от угла. Такие фотообои не только Сушиллу бы придавили.

К ней ближе.

Ближе окно? Окно видишь? Податься на заработки в Мумбаи? С лекциями в бильярдной Шестнадцатого Восьмого выступать? Истинную личность его кличка в нем выдает. Пьянство у себя не допускает, для перепивших и расшумевшихся игроков у него залитый свинцом кий-охладитель, умным людям, помимо предоставленного слова, за старания в донесении мудрости тысяча рупий.

Пиво импортное.

Блюда овощные.

Вегетарианцам я доверяю, своей системой питания сомнения в их адекватности они во мне не поселяют, без изумительных отношений с полицией свинцовым кием он бы никого безнаказанно не избивал, а дружба с правоохранительными органами – это уже сомнительно. Я бы завел о происхождении Вселенной, ему, приверженцу иного подхода, мой рассказ бы не понравился, и он рассвирепел, попытался бы вырвать у меня пивную кружку, чтобы ей разбить мне голову, между ним и его женой тринадцать лет разницы? Смысл его клички не проясняет. Жена старше, я почему-то сразу подумал, что так, Освальдо Ноттингем заговорил о покупке домашней библиотеки гостиничного техника Дебдана.

Всего девять книг.

Зачитанные?

Обещает выбросить, смешать с мусором, немного потратив, книжки выручу, раздам на пляже кому придется, от возможного вышвыривания огражу действенным запугиванием, внушающим вечное закрытие глаз. Прочитал – кому-нибудь передай. Не захотел читать – передай опять же. Не передашь, а швырнешь – умрешь. Следующего в цепочке об условиях не оповестишь – смерть неминуема в той же мере. Ты почему взгляд к тропинке скосил?

Рисую в сознании перспективы. Креативное мышление тренирую. Тропинку ты заметил, но меня, убегающего по ней от собственного тела, тебе не увидеть, на тайской вечеринке быстро беднеющего тайца Хонгсавана столь же голым духом рядом со мной не расхаживать, на нетрезво завалившейся махиле там учились оказывать первую помощь, остекленевшего бугая хлопали по плечам с татуировками «Роберт» и «Плант», и он не отвечал ни усмешкой, ни демонстрацией вздутого на публику бицепса, проблевавшаяся фифа из управления соцзащиты проблеяла с позиции сегрегации. Неплатежеспособные местные налево, а вы, белые со средствами, идите направо, идите ко мне, поддерживаемая правительством программа анального спаривания стартовала. Я курил в стороне. Сигареты подсохшие, восхитительные.

Атеистическая тенденции крепнет.

Мужчина, заходящий к любовнице за рисом с лепешкой, не вправе считать себя романтиком.