Петр Альшевский - Оставь компас себе

Печатную продукцию помимо кроссвордов почти не берут, однако у меня разные игрушки, машинки, из-под полы могу и поллитровку продать. Ночами алкоголем не торгуют, а у меня, в ночную смену трудящегося, для жаждущих, так сказать, припасено. Обернутыми в фольгу они у меня покупателей дожидаются. Приглядевшись, бутылочную форму, разумеется, разглядишь и меня привлечешь, но чтобы ею не светить, как поступить прикажешь? шикарно бы в коробку из-под куклы, но куклы продаются в коробках, и пустых коробок у меня не остается. Куклу без коробки, а в коробку бутылку – при таком типе продажи тревожился бы я меньше, но кукла и ее коробка составляют комплект и извлечение куклы из коробки…

В пакете бутылку продавай, утомленно Гоберидзе промолвил. За ручки его передавай, и никакая ищейка не заподозрит, что у тебя в пакете.

Я пробормотал, что ты, Нугзар, подошел по-умному, в сознание мне к месту внедрил, бутылку я в пакет и что в том пакете? что-то противозаконное? в глаза не бросится. От беспокойства я все равно не уйду, но не увольняться же из-за волнений. Вот ты, Нугзар, на кухне ты нет, нет, да и согрешишь? Элитную говядину сопрешь, трюфели какие-нибудь… будет тебе, Нугзар, оскорбляться. Найденный мною мячик вы с сынишкой еще не просрали?

Сынишка у него Павлико. Вверх особо не растет, но пузо наел отцовское. Размер штанов – и на слоне застегнутся. Когда я его видел, он, оперевшись на клюшку, слезы размазывал. Здесь же, во дворе, и папаша – со свесившимся животом в снегу ковыряется.

Поисками чего, господа, занимаемся? – осведомился я беспардонно.

Скосив на меня лицо интеллигентное, лоснящееся, старший толстяк сказал, что красный мячик он ищет. Обмениваться фразами мы продолжили и из обмена вытекло, что сын у него осатанелый – клюшкой по мячу невоздержанно бьет. И мяч улетел. В хоккей они не шайбой, а мячом – мячом для хоккея с мячом, мячом твердым, плетеным, попадая в отца, синяков он ему наставил, но запропавшим в снегу, отца он огорчает сильнее, чем когда в тело вонзался: не будет преувеличением сказать, что мой Павлико в истерике, а ребенку в ней делать нечего, моя супруга в ней, как рыба в воде, а сыну в ней неполезно, она его поглотит и выплюнет назад мужчиной сомнительным, всем организмом не только от возбуждения дрожащим, придем, Павлико, домой, я тебе полтаблетки успокоительного…

Давай мне, папа, целую!

Твой мячик привязал тебя к себе узами неразрывными, но чем бы он для тебя ни являлся, его исчезновение не причина тебе, ребенку, целую таблетку…

Ты, папа, повар! Ты, мать твою, не врач!

Орущего на своего отца мальчика я, пожалуй, огрею. Клин клином истерику из тебя вышибу!

Первое побуждение – друг другу закипевших грузин предоставить. Наличие обоюдоострого нрава вылилось в конфликт, и вы, господа, пылайте, а я налаживать быт пойду. Дамочку я в свою квартиру переселил, но торшер, что возле кровати, у меня не работает, и возжелай моя девочка возлечь на кровать для чтения, уютного освещения она не получит. Газетного и журнального дерьма из киоска я ей натащил, и низкосортное любопытство ее, вероятно, поборет и повалит. На кровать завилится, в статью про обнаруженную в отряде космонавтов педерастию уставится, неработающий торшер теперь навсегда? – угрюмо у меня поинтересуется.

Нам бы с ней в атмосфере любезности, но мне о подобном даже не помечтать. Дамочка она невоздушная, по обслуживанию железнодорожного полотна, я на вокзале и она – сослуживцы мы, да. Она неумна, а я не в себе… побродить по платформе вышел, ее, нагнувшуюся, усмотрел и завелся.

По завершению не слишком длинных ухаживаний я с ней переспал, но не отпустило. День за днем деру ее и деру, но мало мне почему-то!

Ночных вбиваний мне недостает. Разбуженная напряжена, и я в нее, как в кирпич – кирпичная пыль на нашем ложе; я бы и в ночных сношениях себя проявил, но у меня преградой смены ночные – ночами я зачастую в киоске. Газетки у меня в нем, водка само собой, к скудному жалованью чуть-чуть прибиваю и от холодного пола простужаюсь, в киоске, что на улице Мухачева, он, я слышал, подогревается, а у меня, наверно, экономичной модели киоск.

Припоминаю, что дамочку из ее жилища, я отталкивающе чихающим перевозил. Сейчас, сейчас… сейчас лопну… и лопаюсь. Чих-чих-чих! Я раздуваюсь, а дамочка, отодвинувшись, носом в стекло.

На пойманной машине к большой радости ее я препровождал.

Уже определившимся – ночные смены я сокращу, материально убудет, но секса у меня… социологи говорят, меньше доходов – меньше секса?

Практикой докажу, что выявленной закономерности я не подтверждение.

Бесстрастность партнерши желание у мужчин отбивает?

И снова не мой случай. Она от меня отстраняется, но ствол эрекции этим не истоньшается, пора нам с тобой, девочка, любовью заняться, говорю я ей, от возбуждения задыхаясь.

А поступления от трудовой деятельности до граничащих с неприемлемыми сползли! ночную водочную подработку я оставил и живем мы стесненно. Очаровательную, по ее мнению сумочку, я ей не купил. Она на меня надулась и в сексе окончательно камнем стала.

Ну ничего, удовлетворился я неплохо. Пальцем ей в щеку потыкал, но она против обыкновения не огрызнулась. Я от нее отвалился и, пожалуй, я удручен – ладно от секса тишина, но после секса звуки она всегда издавала. Покряхтит, о нашей несовместимости глухо буркнет, перейдя в режим гробовой, на меня давящий, не подлежит ли она, интересно мне знать, выселению?

Мужичок—стоячок с девочкой-немалолеточкой, по-видимому, разъезжаются – я-то никуда, а она поедет. Но поспешно я ее не спроважу. Десять дней на примирение нам даю. Былое вернем – как пара, не умрем. Она с работы, со вкалывания на полотне, и я к ней прикасаюсь, засовываю в нее руку…

Ты пытаешься меня возбудить?

Спросила, значит, заговорила. Моя девочка заговорила, и я без разговоров в постель. Ух, славная, ох я тебя, еще чего-то говоришь? Ты бы вообще-то не увлекалась. Сказала, миру между нами поспособствовала и достигнутое не губи.

Насчет сумочки мне передумать?

Я ради тебя своей водочной карьерой пожертвовал, а ты мне про сумочку… ах, такое у тебя предложение. Не тебя по ночам трахать, а водку в киоске продавать? я полагал, что на огне моего жертвенника мы сварим связывающий нас клей, а ты меня от себя обратно в киоск.

Ночными сменами в нем наше обеднение я бы приостановил, но что для меня существеннее, я, милая, поразмыслю.

Не отмахиваясь от мыслей, тащусь по двору и думаю о ней, о неисправном торшере, хоккеисты-грузины попались, собачье дерьмо на снегу. Двойная куча. Тут-то куча, а сразу за ней… чересчур округлая. Мячик их потерянный! Они из-за брезгливости вглядеться на подошли, а я подобрал, рассмотрел и папаше вручаю. С сыном Павлико он ругается и пихается, но обретение мяча их образумило, моторность телодвижений они утешительно для будущих отношений перенесли в сферу игры, клюшками мячик водят и на задержавшегося меня не глядят.