Александр Белов - Последняя тайна Варяжской Руси. Мифы и правда о русской цивилизации

Вряд ли с такой версией согласились бы шумеры, ведь они стали первым народом Змеи, чей культ законодательно закрепил самый известный вавилонский царь, аморейский (западносемитский) правитель Хаммурапи.

В. Н. Топоров и В. В. Иванов небезосновательно усматривают в образе демона Валу явление, отмеченное корнем val– / vel– как первоначальное отрицание, служившее у индоевропейцев признаком причастности к культу смерти. Отсюда – имя древнего божества мертвых в альбанских традициях древних римлян: Вейовис (Веловис) звучит как «Отрицающий Юпитера» (Ve-Jovis). Он был вытеснен Оркусом. Это явление, отмеченное общим звучанием «вел» в разных родственных языках, непременно указывало на причастность к культу мертвых. Оно сформировалось в тесной связи с «полями смерти» и соответствующим духом этих полей.

Самым экзотическим персонажем, перехватившим идеи индоевропейцев относительно демонизма vel-персоны, стал иудаистский демон Велиал – дух небытия, лжи и разрушения, возникший во времена становления учения, дошедшего до нас главным образом в виде митраизма. Но это учение только повторяло более раннюю каппадокийскую версию, которая до текстовой мифологии не дошла.

Язык (речь) – важнейшая опора сознания. Фактически язык и есть сознание. Эта аксиома в отношении ильменских племен не сработала. Они усвоили мифологические штампы из совершенно другой языковой среды – через «испорченный телефон» многовековой устной передачи – из шумерской традиции.

Их Велес, однозначно понимаемый варягами в образе черта, не мог гостеприимно встретить Перуна на берегах Волхов-реки. Местные сказители создают контрадиктив, называя самого Перуна Драконом, «богом Коркоделом». Этот прием переворачивания смысла с точностью до наоборот хорошо известен мифологической культуре. Так, у древних иранцев Индра является демоном мрака.

Велес – владыка не только земных пастбищ, но и мира мертвых. Не случайно, что в архаичном литовском языке периода формирования аукштайтского и жемайтского наречий (эта форма языка не имеет специального определения), наиболее близких праиндоевропейскому, слово «veles» означает «тени усопших». И хотя балтийская мифология совершенно однозначно трактует его образ, ильменские словене традиционно использовали свой мистический портрет этого божества. Однако они проглядели то обстоятельство, что «пастырь мертвых» умерщвляет все, к чему прикасается. У иных богов даже мертвые становятся живыми, а у него – живые превращаются в мертвецов.

В русской традиции образ Велеса вполне прижился. Он даже покровительствовал сказителям и волхвам. В первом случае – как сторож «источника мудрости», во втором – как надзиратель над судьбой. Правда, в этом последнем качестве Велесу недолго пришлось тешить собственное тщеславие: языческие мудрецы на Руси как-то очень быстро сообразили, что явление судьбы отходит к так называемому Миру Первичности, а он, в свою очередь, стал безраздельным владением бога грозы. И волхвование, то есть предугадывание, предсказывание, отошло к жрецам культа Перуна.

И дальше:

Кстати, древнеиндуистический конфликт между демонами и Громовержцем, спорящими о коровах, связан именно с попыткой определить, кому принадлежат души умерших. По этой логике Громовержец тоже должен выступать в роли пастыря, но такой его функции мы не знаем. Хотя… В формате исторической истины, то есть исключительно фактографического материала, говорить об этом сложно, и сложно именно потому, что смыслы историй всегда вынесены за границы прямого текста. К примеру, немецкий лингвист русского происхождения Макс Юлиус Фридрих Фасмер, которого я уже вспоминал в этой книге, хорошо разбирался в лингвистических законах, но, кажется, совершенно не знал, какие идеи стоят за мифологическими коллизиями. Раз уж я заговорил о Мире Первичности, приведу в пример его высказывания относительно Ирия – места пребывания Перуна. Фасмер этимологизировал это слово как «южные края». Он не знал, что радуга называлась «мостом Ирия» (мост Бифрест в скандинавской мифологии). А на древнегреческом радуга звучит как «ирис» – «ἶρις». Кстати, химический элемент иридий назван благодаря окраске своих солей. Цветок ириса не случайно является символом Ирия. Видимо, Фасмер никогда не слышал и об иридиевой оболочке глаза, которую чаще называют радужной оболочкой.

В мифологии древних саксонцев был столб, поддерживающий радугу. Он назывался Ирминсуль. И конечно, всем известно из христианской мифологии, что белый голубь, пущенный с Неба (а не с юга), несет «благую весть». Именно об этом говорит Владимир Мономах фразой, смысл которой для многих остается тайной: «И тому подивимся, как птицы небесные из ирья идут, и прежде всего к нам в руки; и не поселяются на одном месте, но и сильные, и слабые расходятся по всем землям Божиим повелением, чтобы наполнились леса и поля» («Поучение Владимира Мономаха», 1117). «И прежде всего к нам в руки…» – так считает боголюбивый киевский князь. Прежде всего потому, что в XI веке символическое значение животных гораздо важнее природного.

Дракон не был бы драконом, если бы не пытался дотянуться до радуги. Но мы не станем задерживаться на этой теме.

Культ Велеса нельзя считать достоянием славянского боготворчества, скорее – мифологическим недоразумением. Не случайно, что ему не нашлось места в так называемом киевском пантеоне князя Владимира.

В славянской истории Змей отразился вполне ощутимо. Ему поклонялись, например, дреговичи. Или «болотные славяне». Под именем другувитов они были известны византийскому императору Константину Багрянородному. Милоградская культура эпохи раннего железа находит им предшественников – народ, называющийся неврами, живший у истоков Днепра.

По сообщению Геродота, эти невры, «преследуемые змеями», были вынуждены переселиться куда-то на север Русской равнины.

Новый духовный символ Древней Руси. Что такое Правило? Когда появились славяне? «Возьми все, что тебе надо, этим мечом…»

Когда христолюбивый Владимир Мономах еще был смоленским князем, на Руси стал набирать силу новый культ… Перуна. Это не шутка.