Айзек Азимов - Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы

Даже величайшие враги Катерины признают, что она была виновата только в одном: эта женщина не смогла родить здорового сына.

Пришел черед Анны Буллен сделать то же самое. Пятый акт начинается словами сэра Томаса Ловелла, которые обращены к Стивену Гардинеру, епископу Уинчестерскому:

Королева,

Как говорят, лежит в тяжелых родах.

За жизнь ее боятся.

Анна Буллен не заставила долго ждать появления потомства. Она забеременела сразу после заключения тайного брака; возможно, именно это заставило королевскую чету поторопиться с официальным браком и коронацией. После того, на что пошел Генрих ради обзаведения наследником мужского пола, он не мог позволить, чтобы кто-то усомнился в законности происхождения его отпрыска.

Поэтому в начале сентября 1533 г., через семь месяцев после официального бракосочетания (но за два с лишним года до смерти Катерины, описанной в предыдущей сцене), у Анны начались роды.

Услышав новость, Гардинер желает ребенку счастья, но не пытается скрыть своего враждебного отношения к королеве и двум ее сторонникам, Кранмеру и Кромвелю.

Естественно, король Генрих очень волнуется, ожидая появления долгожданного наследника. Он появляется на сцене и рассеянно разговаривает с присутствующими, включая Кранмера; он проявляет внимание лишь при появлении старой леди (видимо, присутствовавшей при родах королевы). Король восклицает:

По взгляду твоему я догадался…

Ужели королева разрешилась?

Скажи, что да! И мальчиком, конечно?

Однако управлять судьбой Генрих не мог. 7 сентября 1533 г. у него родилась дочь, и король ужасно расстроился. Конечно, он не мог предположить, что четверть века спустя эта девочка унаследует трон и станет величайшим монархом в истории Англии. Генрих понимал только одно: опять девчонка!

Старая леди, прекрасно знавшая, что эта новость никого не обрадует, постаралась позолотить пилюлю. Она подтверждает слова короля, но потом объясняет:

Хоть это и девчонка, но она

Мальчишек вам в дальнейшем обещает.

Увы, ее пророчество не сбылось. Девочке, родившейся в тот день, не было суждено иметь ни сыновей, ни дочерей. Она всю жизнь оставалась незамужней и, согласно легенде (впрочем, может быть, и правдивой), сохранила девственность. В истории Елизавета известна под именем Королева-Девственница (the Virgin Queen); это выражение было настолько популярно, что в ее честь один из американских штатов назвали Виргинией.

Поэтому Елизавета не оправдала честолюбивых надежд отца на продолжение рода и стала последней из династии Тюдоров, основанной Генрихом VII. Эта династия находилась у власти всего 118 лет и насчитывала лишь три поколения. Тем не менее Яков I, который стал преемником Елизаветы I, был правнуком (по матери) сестры Генриха VIII и, следовательно, праправнуком Генриха VII. Все английские монархи, начиная с Генриха VIII, были потомками Генриха VII, но (не считая Елизаветы) не потомками Генриха VIII.

Две следующие сцены описывают попытку Гардинера уничтожить Кранмера. Гардинер обвиняет архиепископа Кентерберийского в ереси и пытается добиться, чтобы это подтвердил Государственный совет. (На самом деле это произошло в 1540 г., хотя пьеса заканчивается крещением маленькой принцессы, состоявшимся в 1533 г.)

Гардинер указывает на опасность ереси и описывает ее последствия:

Начнется смута, бунт…

Над государством

Нависнет беспрестанная угроза.

Недавно нам немецкие соседи

Напомнили об этом очень ясно.

Об этом память все еще свежа.

Гардинер имеет в виду крестьянскую войну в Германии 1524–1525 гг. Лютер повел яростную атаку на церковь и преуспел в этом. Беднейшие крестьяне Верхнего Рейна восприняли его пропаганду как призыв к свержению власти, которая причиняла им неслыханные мучения и довела их до положения рабов и животных, и подняли восстание.

Когда восстают угнетенные и необразованные массы, не имеющие опытных вождей, это обычно приводит к анархии и бессмысленному разрушению, от которого страдает множество невинных и беспомощных людей. Поскольку крестьяне стремились отомстить своим аристократическим хозяевам (которые были наиболее грамотной частью общества), их действия описывались как неслыханные зверства. Когда крестьянское восстание наконец подавили (по-другому в истории не бывает) и начали безжалостно наказывать восставших из расчета десять за одного, это мало кого возмущало, ибо никого не волнует судьба бессловесных роботов, находящихся в самом низу экономической пирамиды.

Как бы там ни было, но крестьянская война привела Лютера в ужас. Он полностью зависел от поддержки германских князей, которые считали, что разрыв с Римом усилит их политическую власть и (как в случае с Генрихом) позволит присвоить богатства и земли церкви. Но те же самые князья быстро смекнули, что, когда начинается революция, остановить ее трудно. Грабить церкви легко и приятно, но кому понравится, если после этого тебя станут грабить собственные крестьяне?

Естественно, церковь пришла к выводу, что революция — болезнь заразная (именно эту точку зрения сейчас выражает Гардинер), и Лютер, не желавший, чтобы его учение погибло из-за измены напуганных князей, решил пересмотреть свои доктрины в угоду правящей верхушке. Он обрушил на крестьян невероятные проклятия и призывал подавлять их восстания, прибегая к самым крайним мерам. Это позволило Лютеру сохранить доверие протестантских князей, но зато доверие крестьян он утратил. Области, в которых бушевало крестьянское восстание, остаются католическими и по сей день.

Несмотря на оппортунизм Лютера, крестьянская война осталась ужасным примером для тех, кто считал себя сторонником ереси. Если в европейской стране не было сильной королевской власти (как в Англии или Скандинавских странах), тамошняя аристократия предпочитала не бунтовать, помня о восстании против власть имущих. На первых порах казалось, что лютеранство без труда завоюет всю Западную Европу, однако вскоре выяснилось, что оно имеет свои пределы и ограничивается главным образом немецкоговорящими странами.

Гардинер обвиняет Кранмера в сочувствии доктринам Лютера (и, видимо, в желании подвергнуть Англию опасности крестьянских восстаний). Он говорит Кранмеру:

Не знаю разве я, что эту ересь

Вы поощряли?

Кранмеру грозит арест и заточение в Тауэре, но тут входит Генрих, решительно вмешивается в происходящее и спасает архиепископа.