Герда Грау - Марахси

— Пару часов, — с удовлетворением повторил Саммю, разворачиваясь к Шаману, но краем глаза зацепив и Быка. — Там доза на взрослого, ему с головой хватит.

Другой экран, стоявший рядом, отразил какую-то громкую возню в камере, и Бык перестал притворяться, подошел ближе. Причиной свалки оказался медведь, которого дети в камере практически вырвали у победителя из рук — игрушек в бараках не водилось, разве что какой-нибудь умелец вырезал из войлочного корня нечто похожее на человечка.

— Моё! — верещал зайцем самый младший, которого подростки постарше пинками отгоняли от дележа игрушки. — Я перший зловил!

— У тя ущо нос не срос, — презрительно отозвался один из обидчиков.

Из-за роста младший мог только подпрыгивать за спинами старших, те же уцепились за лапы медведя и перетягивали его каждый в свою сторону, злобно пыхтя и лягая противников черными пятками. Младший догадался пролезть между ногами и дернуть яблоко раздора на себя вниз. Противники столкнулись лбами и зашипели как разъяренные гуси. Назревала уже настоящая драка, но хозяин игрушки внезапно издал такой резкий и повелительный свист, что медведь плюхнулся на пол и сиротливо остался там лежать.

— Вот, держите, — врач оторвал Быка от монитора, сунул в руку простой железный ключ с кольцом на конце. — Вернете потом лично мне. Лазарет знаете?

— Примерно.

— В самом конце прохода есть тумбочка, в верхнем запертом ящике — снотворное.

— Андроиды там нигде не прячутся? — неловко пошутил Бык, чувствуя на себе взгляд Саммю, от которого начинали гореть уши.

Врач поморщился.

— В лазарете только лежачие. Одной таблетки на восемь часов хорошего сна хватит. Можете взять целый блистер, если такое дело, но принимать аккуратно.

Бык зажал в кулаке ключ и поспешно ретировался, чтобы не идти рядом с Саммю и Шаманом, которые дружно покинули насиженные места. Он прошел мимо униформистов, поднимающих наверх следующую партию кассинов, ускорил шаги и первым свернул в тот отсек, который вел к лазарету. Саммю и Шаман, не обратив на него внимания, проследовали дальше к медблоку.

Входной двери в лазарете не было, а боксы отделялись от прохода занавесками, наподобие тех, что вешают в ванных комнатах — дешевая синтетика, которую легко отмывать от любых брызг и грязи. Стенами боксов были перегородки из фанеры, покрашенной в серый цвет, Бык помнил эту краску, которую покупали еще при заводе, а потом остатки использовали на дверях в бараки. Перегородки не доставали до потолка, тот представлял собой природную поверхность и потому ровным не был, между ним и стенами оставались зазоры, где-то больше, где-то меньше.

При его движении волна стоячего воздуха шевельнулась, занавески зашуршали, наэлектризованные составом его одежды, одна из них приподнялась и прилипла к рукаву, как верная жена, открывая неприглядное нутро бокса из каких-то трубок и проводов, в середине которых угадывался человек. Бык брезгливо стряхнул ее с себя, прибавил скорости, нашел тумбочку, воткнул ключ в скважину словно нож, и замер, глядя на содержимое ящика. Снотворное оказалось довольно известным сильнодействующим препаратом, который обожали стареющие кинозвезды.

Он решительно сгреб горсть упаковок, сколько смог захватить. В его пальцы поместилось не то шесть, не то восемь блистеров, острые края кололи ладони и торчали между пальцами. Постояв так над ящиком несколько секунд, он выдохнул, медленно разжал кулак и позволил лишнему упасть обратно.

Ближайший бокс был пустым: лежанка стояла без постельного белья, тумбочка была голой, мониторы отключены. Бык сел на кровать, вытряхнул на ладонь пару таблеток, закинул их в рот и только после этого сообразил, что нужно чем-то запить. Но никакой воды в боксе не было. Кривясь от горечи, он заглянул еще в пару пустых отсеков, но только в одном нашел небольшой кулер с полупустой бутылкой. Лежанка здесь была поприличнее первой, но точно такой же голой.

Нацедив в стаканчик ледяной жидкости, он проглотил крошево во рту, поставил остаток воды на тумбочку и, недолго думая, вытянулся на кровати. Какая разница, в сущности, где спать, если собираешься проспать сутки? Слева за перегородкой кто-то тяжело дышал, буквально исходил хрипами, справа мерно попискивали аппараты. Бык закрыл глаза, но тут же открыл их — занавески в его боксе издали волнообразное движение и легли обратно.

— … попрощаться, — услышал он.

Бык вытянул шею вперед, стараясь не дышать и не шевелиться. Расстояние и полотнища глушили прямой звук, в бокс долетали только обрывки фраз.

— … когда поправишься… покупатель тебя заберет… безопасно… обезболивающее… по одной штуке из коробки… на арену больше нельзя…. оставлю в кармане жилетки… публика не захочет такого поединка…

Ответов Старухи Бык не слышал, не то она была слишком слаба, не то слушала молча.

— … больше не увидимся, Тарси.

Некоторое время Бык продолжал лежать без дыхания и с колотящимся сердцем, но не слышал больше ничего. Как не было ни шагов, не колыхания занавесок. Не выдержав, он поднялся, пересек проход и застыл невидимкой, скосив глаза в прорезь чужой ткани, вовремя вспомнив о камере. Предосторожности были излишни, Старуха лежала, глядя в потолок сухими глазами, ее рука сжимала коробку с леденцами. В ногах лежанки притулилась знакомая жилетка, из кармана которой торчало надкушенное угощение Саммю. Бык тихо отступил, вернулся на свою кровать и сел. Снотворное начало действовать, стены дрожали и двоились, он торопливо вытянулся во весь рост и закрыл глаза.

Сон ему приснился странный. Начался как самый обычный кошмар, в котором переплетение черных коридоров уводило его далеко от безопасного места, но он упрямо двигался вперед, потому что знал, то где-то там его ждет такая добыча, ради которой нельзя сдаваться. И он тянулся, лез по наклонным ходам, отполированным сверлом давно сгинувшего проходчика Дэвида Марахси, пачкая брюки и ладони, и, наконец, вывалился на свободное пространство, круглое, как мячик для пинг-понга. Откуда-то в этом круге был свет, Бык задрал голову, чтобы понять, что его может давать — прибор или звезда вроде Солнца, но отверстие сверху не позволяло себя разглядеть. Оно жарило лучами и слепило таким сиянием, что Бык зажмурился от слез. А когда смог разлепить глаза, увидел, что в пещере он уже не один. Вокруг антрацитовыми кольцами, выходящими из стен, уходящими в полированные дыры, свивался огромный змей, чья шкура отражала свет и казалась мерцающей. Голова змея была плоской и острой одновременно, а из пасти свисал язык. Мокрый, влажный, язык казалась отдельным от змея органом — он выстреливал вперед, втягивался назад, опускался вниз и облизывал морду, загибаясь наверх.