Герда Грау - Марахси

— Там санитарные условия получше, — пробормотал Бык.

— Очень интересно, — прокомментировал Саммю. — А вы не спрашивали у Вигго, как он выбирал себе помощника из этих шестерых?

— Спросил ради интереса. Он сказал, что включал им на телефоне кусочек трека прослушать, а потом велел повторить мотив. Простой, несколько нот, но из шестерых справился только один, остальные смотрели как бараны.

— Хороший слух?

— Видимо, да. Вигго притащил его наверх, а дальше мы знаем. Поэтому возвращаемся назад. Если он не рабочий завода, то может быть либо местным урожденцем, либо взят с Мумбаев при очередной вербовке. На местного он никак не похож, я его хорошо тогда рассмотрел перед первым боем, их тогда как раз отмыли. У коренных марахсийцев черная пыль в порах лица, у завербованных через год-другой она тоже уже не смывается. У него ничего такого не было. Исходя из слов про отца и мать, которых он похоронил, я решил, что они втроем прилетели сюда не больше, чем полгода назад, а осиротел он где-то месяца три-четыре как.

— Вы обратились к спискам вербовщикам, — предположил Саммю. — И никакой семьи из трех человек не нашли, верно?

— Да. Тем более христианской. Такое бы запомнили, на Мумбаях религия исключительная редкость. Но все, кого забирали оттуда в этот промежуток, были одиночки. Вербовщики обычно коротко записывают свой улов, примерный возраст, пол и место, откуда взяли. Потом грузят в трюм и сдают уже приемщикам на Марахси, а те распределяют по запросам. Если эмигрант никому не нужен, то его просто отпускают на все четыре стороны, и больше им никто не интересуется, сам выживает как умеет. За последние полгода привозили всего троих подростков в возрасте до четырнадцати лет, и всех отпустили на подножный корм ввиду отсутствия надобности.

— Забавно, — протянул Саммю. — Говорит он как коренной марахсиец, а сам, получается, без году неделя на планетоиде.

— Имитировать речь коренных жителей Марахси не так уж трудно, но в целом да, это говорит о некоторых лингвистических способностях.

— Даже если он мумбаец, — деланно равнодушно подвел итог Бык. — Что из того? Как это объясняет возможность расшифровывать сложные послания?

— Никак, — ответил Шаман. — Разве что у него есть какой-то другой чип, о котором мы не знаем. Плюс хороший слух, хорошие языковые навыки и способность лгать уверенно и артистично. Детей обычно поймать на вранье легко, но нас он сумел провести.

— Занятный мальчонка, — медленно сказал Саммю. — Мне все больше хочется с ним поболтать наедине в медблоке. Потому что у меня уже давно большие подозрения, что украденные препараты и убитый андроид тоже его рук дело.

— А это каким образом вытекает из сказанного? — Бык постарался, чтобы его голос звучал насмешливо.

— Помните, когда пропали препараты, техник сказал, что на чипировании у него были только дети? Потом этот дурак пошел провожать свою пассию, а мальчишка мог вернуться и взять то, что успел увидеть.

— Техник сказал, что закрыл замок.

— Сказал. Но если даже и в самом деле закрыл, открыть замок, имея новенький чип и подсмотрев, каким кодом его закрывают — раз плюнуть. У техника чипа нет, он делал это руками. Горо с замком тоже справился с первой попытки.

— Но гормональные препараты не аспирин, — напомнил Бык. — Не всякий врач возьмется вот так, на глаз, колоть себе химию неизвестной дозировки и концентрации, а тут ребенок без образования. Чушь какая-то.

— Гормоны не яд, — Саммю покачался на носках по своей привычке. — Экспериментальным путем можно на себе проверить каждый, и дальше использовать по результатам. Если учесть, что на тот момент он не выступал, то мог сделать это для кого-то из сокамерников, кто слишком боялся или страдал от боли. А насчет андроида я сразу предполагал, что преступник знаком со Старухой, ее приемчики. Мальчишка все это время жил с ней в одной камере, болтал с ней ночами, ходил смотреть бои по ее просьбе, которую вы, Бык, легкомысленно удовлетворили. Так что еще до первого боя мог узнать теоретически очень многое. А потом решил перейти к практике.

Бык потер шею, на которой выступили капли пота, едкие и жгучие, спохватился и вопросительно взглянул на Шамана.

— Вы в это верите? Чтобы ребенок так себя вел в незнакомом месте в окружении враждебно настроенных взрослых? Лазил по подземным ходам, ставил на себе медицинские эксперименты, бродил в абсолютной темноте по незнакомым коридорам, играл с роботом-убийцей?

Тот пожал плечами.

— Проще спросить у него самого, как все было. И осмотреть его хорошенько, возможно, у него есть еще один имплант.

При последних словах он взглянул на Саммю, и получил молчаливый кивок в качестве одобрения. Бык хотел сказать, что без разрешения Ромула сделать этого не даст, но Шаман вдруг придвинул кресло к столу и схватился за манипуляторы.

— Есть, — сказал он, глядя в экран. — Передача пошла.

На мониторе прыгала и дергалась кривая, которая тут же дробилась на фрагменты, растягивалась и превращалась в какие-то цифры. Красные точки, окружавшие зал по периметру, выпустили по лучу и заскользили ими по залу, охватывая различные сектора и пересекая арену. Иногда они пересекались между собой и снова расходились, шаря по залу, не останавливаясь. Через пару секунд на экране вспыхнула яркая точка, линии собрались к ней, как рыбы к приманке, но она погасла и возникла снова, но уже дальше и левее.

— Он перемещается, — сказал Шаман, скидывая со стола мешающее ему барахло в виде каких-то обрезков провода и микросхем. — Передает кусок, отключается и перемещается на новое место молча. Мерзавец.

— И нельзя понять его траекторию? — встревоженно спросил Бык.

Следы точки соединились ломаной линией, и Шаман покачал головой. Новое появление точки сделало из линии кривую петлю.

— Делайте одновременно с определением снимок зала, — предложил Саммю. — На потолке есть камеры. Посмотрим, кто из людей был там в этот момент, может быть, кто-то будет повторяться или приметы какие-то будут.

Шаман исподлобья взглянул на него, ничего не возразил, напротив, развернул какую-то программу, до то этого момента спавшую в трее, и начал щелкать указателем. Сделанный снимок появился на другом экране, туда Бык и развернулся — изображение арены и зала было ему понятно. На экран выпала еще одна фотография. Недостаток фронтальной камеры был очевиден — вид сверху мало что мог сказать о лице человека, разве что определить приблизительный цвет волос и одежды. Однако снимки продолжали появляться с периодичностью в десять-пятнадцать секунд, но из-за количества людей в зале выделить там кого-то одного и повторяющегося было невозможно. На всех изображениях кишело невнятное месиво — поднятые руки, запрокинутые перекошенные лица, открытые в возбуждении рты.