Николай Феофанов - Таганай

Листровский, выслушав врача, снова помахал рукой перед глазами Коробова. На этот раз никакой реакции не последовало.

– Записи свердловских врачей, следивших за ним, у вас? – спросил капитан.

– Да, и даже его детская карточка.

– Детская карточка? – решил уточнить Шакулин.

– У пациента уже в семь лет появились некоторые психические расстройства, – на лице Моляки снова появилась его легкая хитрая улыбочка, а-ля «я кое-что знаю, ребята!». – В принципе, уже в детстве у Коробова проявилась склонность к эпилепсии, у него присутствует так называемый эпи-фактор.

– Он эпилептик? – уточнил Листровский без толики удивления в противовес Шакулину, по всему виду которого было очевидно, что он явно озадачен новыми данными.

– Нет, он не эпилептик, – Моляка улыбнулся чуть шире и сделал шаг вправо, расположившись теперь с другой стороны кровати больного, относительно чекистов. – Эпи-фактор – это далеко не обязательно эпилепсия в прямом понимании слова. Это лишь означает, что человек может быть ей подвержен. – Листровский и Шакулин смотрели на доктора взглядами, требовавшими объяснений. – В данном случае у Коробова наблюдались частые приступы дежа-вю, иногда очень жесткие. Вы знаете, что такое дежа-вю?

– В некотором роде, – без эмоций сказал Листровский и перевел взгляд на больного, занятого своим милым делом. – Это когда кажется, что где-то ты уже это видел. Я прав?

– Ну, в некотором роде, – специально повторил Моляка, усмехнувшись. – Однако изредка подобные явления сопровождаются ощутимыми головокружениями, тошнотой и потерей сознания, часто до двух-трех часов.

– Как у Коробова? – снова спросил капитан.

– Да. Судя по записям, его дежа-вю были постоянными, в определенные периоды жизни они затихали. Например, на период войны. Хотя, скорее всего, он просто не обследовался.

Листровский подошел к окну у изголовья кровати. Вид был неплохим, справа и слева ветви деревьев внутрибольничного сада обрамляли картинку, в которой можно было увидеть дальний забор территории, к которому вела ухоженная аллея из кустарников. На улице сегодня было хорошо, светило не жгучее приятное августовское солнышко, в небе висели частые перистые облака.

– Ну, а что успели выяснить ваши свердловские коллеги, пока он был в более нормальном состоянии? – Листровский продолжал смотреть в окно.

– Хм, понимаю, к чему вы клоните, – Моляка бросил взгляд на Шакулина. – Вы хотите знать, говорил ли он что-нибудь о дне, когда было совершено нападение на него и его товарища.

– Да, именно это я и хочу узнать от вас, – Листровский повернулся к Моляке лицом. – Так как от его товарища я вряд ли что-то услышу в ближайшее время.

Стопы Коробова затормозились. Все тут же обратили внимание на это. Но буквально через две секунды больной продолжил свою антитерапию.

– Мои свердловские коллеги говорят, – Моляка открыл медицинскую карточку Коробова, все это время находившуюся у него в руках, – … что три раза, перед тем как принять успокаивающее на ночь, Коробов как бы вдруг, разговаривая, вроде сам с собой, начинал причитать, дословно: «Я же слышал в тот день голоса! Они же говорили, что не надо идти! Они же говорили, чтобы мы убирались!»

Листровский продолжал задумчиво наблюдать за Коробовым, а Шакулин как будто снова и снова проигрывал по памяти фразы больного, пытаясь выявить их смысл.

– Вы как-то можете улучшить его состояние? – осведомился Листровский у Моляки.

Тот снова вернулся на свой первоначальный пост и оперся руками о спинку кровати.

– Могу, – чуть подумав, ответил доктор. – Но сначала лучше последить за ним, возможно, есть варианты, как обойтись без крайних методов.

– Сколько вам нужно за ним последить? – продолжил капитан.

– Неделя – точно.

Листровский с Шакулиным вновь переглянулись.

– Это очень много, доктор, – отметил Листровский и снова повернулся к окну.

– Ну, допросить его по полной форме вам в любом случае будет нереально. Поймите, психика больного ныне очень далека от адекватной. – Моляка схватил правую стопу Коробова, но ничего не произошло, теперь стопа больного двигалась вместе с рукой Моляки.

– А если их привязать? Я имею в виду ноги. – Шакулин наглядно продемонстрировал, за что конкретно можно привязать стопы сидевшего на кровати больного.

– М-м-м, не стоит, – Моляка отрицательно покачал головой. – Когда он спокоен, это много лучше, чем ночью.

– А что, кстати, происходит с ним ночью? – Листровский резко оторвался от созерцания обстановки за окном.

Доктор смотрел на лицо Коробова. Тот с отсутствующим видом продолжал взирать на свои дрыгающиеся ноги.

– Этой ночью он так и не заснул, видимо, переезд сказался, – начал Моляка. – Из карточки, и, по словам моего друга, наблюдавшего Коробова в Свердловске, по ночам он периодически впадает в припадок, кричит или даже скорее рычит, корежится всем телом, но при этом находится как бы в бессознательном состоянии. Он спит в это время, точнее, его сознание спит, а тело вытворяет такие вот вещи.

– Понятно, – Листровский переключил свое внимание на дверь, выводящую из палаты. Последние сведения его нисколько не заинтересовали. У Шакулина сейчас смотревшего на своего начальника возникло ощущение, что Листровский как бы мысленно поставил крест на Коробове, мол, от этого субъекта толка нам не будет.

Капитан отошел от подоконника.

– Я надеюсь, Алексей Алексеевич, если в состоянии больного произойдут положительные изменения, вы нам об этом сообщите? – в этом вопросе-утверждении можно было разобрать легкое предупреждение, чтобы Моляка даже не вздумал что-то утаивать, если Коробов начнет поправляться.

– Само собой, – ответил Моляка, и его лицо озарила фирменная немного ехидная улыбочка. – Я ведь теперь носитель государственной тайны.

– Об этом вы тоже не забывайте, – как бы мимо ходом заметил Листровский, уже начавший направляться к двери.

– Подождите, Евгений Палыч, – приостановил Листровского лейтенант, – Алексей Алексеич, я бы хотел поприсутствовать ночью здесь как-нибудь. Любопытно увидеть, что будет происходить с больным.

– Не вижу особых препятствий, – ответил Моляка, правда, в его голосе большого энтузиазма не прозвучало. – Весь вопрос, когда он захочет спать.

Ступни Коробова вновь замерли на пару секунд и снова пошли, будто часы, у которых заканчивается заряд батарейки.

– К тому же, судя по записям, – продолжал доктор, – он далеко не каждую ночь впадает в припадок.

Шакулин призадумался.

– Я думаю, – Моляка оторвался от спинки кровати и шагнул к чекистам, – мы сегодня дадим ему хорошую дозу снотворного и уложим спать. Такую, хорошую дозу, чтобы снов не видел. Только сон.