Наталья Филимонова - Нога судьбы, или Истории, рассказанные за чашечкой кофе

Вот только говорить Василинке о том, кто он такой, Иванушка наотрез отказался.

– Ты пойми, – горячо втолковывал он Ягенке, – ведь я хочу, чтоб она самого меня полюбила. Меня, понимаешь? А не княжича. Ведь я ее увидел – не знал, что вещунья она, просто девушку увидел – и влюбился. Вот и она… Вот как скажет – люблю, мол, тебя, на край света за тобой пойду, будь ты хоть бродяга распоследний – вот тут я и буду знать, что впрямь – любит. Тогда и раскроюсь ей. А до тех пор – не скажу. И ты помалкивай! Обещала.

Ягенка слушала и улыбалась про себя. Вот ведь, думала она, сложностей себе навыдумывали. Что Иван, что Василиса. А ведь все так просто на самом деле! Вот как у них с князем Кащеем. И неважно – кто кого ждал и кто ты такой есть на самом деле.

Однако ей и впрямь пришлось поклясться Ивану не раскрывать его тайну до времени.

Лето тянулось бесконечно долго, будто нарочно растягивая ожидание. Впрочем, ждать Ягенке тоже было радостно.

Липень выдался в этом году на диво знойным, так что девушка день – через день бегала купаться к маленькому озерцу, скрытому в густой тени лесных деревьев. Вода здесь почти всегда оставалась прохладной, так что можно было ненадолго отдохнуть от вечной жары. А заодно порой и поболтать немного с приятельницами – водяницами.

– Хорошо у вас, – говорила она, расчесывая волосы после купания. – Только здесь и можно отдохнуть. А то весь день так душно, мне даже дурно делается…

– Надо же, а по тебе не скажешь, – хихикали водяницы, – прямо светишься вся, зарумянилась, даже вроде поправилась…

Поправилась? Ну да русалкам ведь лишь бы что сказать да похихикать, они болтушки известные.

Возвращалась домой задумчивая, что-то считала про себя, загибая пальцы.

Дома наклонилась к бадье с водой, долго придирчиво рассматривала собственное отражение. А затем, улыбаясь, положила наконец ладони на живот.

– Ну здравствуй… маленькая княжна.

Серпень был на исходе, и ожидание сделалось уже почти нестерпимым. Листья были еще зелеными, жара и не думала спадать, но в воздухе чуялось уже дуновение предстоящей осени, дождливой, листопадной. И небо сделалось по-осеннему синим-пресиним – как глаза молодого князя.

Вот в такой-то ясный синий день пришла на порог лесной избушки беда.

Бегущего, спотыкаясь, Иванушку Ягенка приметила в окошко издалека. Вышла на крыльцо – встречать. Про себя подумала – уж не заболел ли кто? Надо же, а ведь на Ване-то лица нет – и о ком бы пришлому княжичу здесь так переживать? Кольнула беспокойная мысль: неужто… Василинка?

– С Василисой беда! – задыхаясь, выкрикнул Иванушка, еще не добежав до крыльца. Сделал еще несколько шагов, остановился, наклонился, уперев руки в колени, пытаясь отдышаться. В правой руке у него была какая-то бумага. Письмо? Да кому бы его писать-то? И зачем?

Грамоте в селе немногие были обучены – поп да дьякон, да еще вот колдуньи, Василинка и Ягенка, да мать василисина.

– Что случилось?

– Увезли Василинку… Приехали люди князя Заозерного, велели собираться. Вот, только письмо тебе и успела написать, забрали ее…

Ягенка быстро подскочила к Иванушке, ничего не спрашивая, выдернула бумагу из его руки, впилась глазами в прыгающие строчки.

«…сватов прислал. Еду к нему, к судьбе своей, и что будет – знаю, а понять не могу.

Боязно мне, милая. И знаю, что полюблю его, счастливы будем, деток наплодим. А все одно боязно. Ведь он и не взглянул на меня, когда приезжал. Неужто все равно ему? Разве может так быть?

…Ягенка, не серчай на меня. Я и на тебя в воду смотрела. Я знаю все. А только ведь с судьбой и ты не поспоришь. Ну какая из тебя княгиня, ты ведь и сама знаешь – как тебе без леса твоего, без Врат? И ты Врата не оставишь, и князь земли свои не бросит. Мне, мне судьбой самой предназначено – венец княжий носить. А тебе – Врата хранить. Сама знаешь, верно же? Да и забыл тебя князь поди, коли столько времени вестей не слал. Я на тебя зла не держу, было – да и было. И прошло, быльем поросло. Чужую ведь судьбу все одно не отнимешь. И ты на меня не серчай.

…А только боязно мне все же, все знаю, а сил нет, как боязно.

А тут еще Иван…

Выручай, подруженька. Без тебя – не знаю, что и делать. Я с него слово взяла, что за мной не пойдет, пока тебе письмо не доставит. Без тебя, мол, ему все равно не справиться.

Ведь он за мной ехать собрался, Кащея на смертный бой вызывать. Ну куда ему, мальчишке, дурачку деревенскому, с князем биться? Ведь это погибель верная. Да и у земли-матери я спрашивала – не одолеть Иванушке Кащея в честном бою.

Если он умрет, я в воду кинусь, все одно не жить мне тогда.

Не дай пропасть, милая. Сонным зельем опои, скажи что угодно – только задержи его, не пусти на верную смерть. Выручай, Ягусенька. Пусть забудет обо мне Иванушка. Ты ведь можешь такое!

А за меня не волнуйся. Я знаю, я счастливая буду, и князь меня больше жизни полюбит. Деток трое у нас будет, помнишь? Дочку в твою честь назову…».

Неровные буквы расплывались перед глазами. Счастливы… дочку.

Было чувство, будто кто-то сильно ударил – так сильно, что даже уже не больно, просто все чувства куда-то ушли, словно свечка погасла, да еще дышать стало вдруг трудно. Вот, значит, какую весточку он готовил…

«Так, выходит, ты и есть здешняя колдунья?» – «Ты слышал обо мне?» – «Немного слышал»… Мысли тяжело толкались в голове. Дура, какая же дура! Ну что, что мог слышать князь о безвестной лесной колдунье, откуда? Вещунью он искал, вещунью премудрую, невесту свою. С такой княгиней всякая земля процветать будет, при ее даре и приданого никакого не надо. И все равно ему было – конечно, Василисушка, все равно, какая же ему, князю, разница… Чай не старуха, не уродина – да и ладно. Не ошиблась, выходит, вещунья на этот раз – да ведь и никогда не ошибается. Увидит князь незнакомку с васильковыми глазами – удивится, может, попервости, а там, глядишь, и обрадуется. Будет у них дом – полная чаша, любить друг друга будут пуще жизни, деток… деток трое будет. Счастливыми будут князь с княгиней.

Подняла глаза, облизнула разом пересохшие губы. Иван стоял перед ней, все еще тяжело дыша, смотрел отчаянно и с надеждой. Дурак. Какие уж тут надежды. На кой ты нужен ей, младший княжич, со своей глупой любовью, со своими песнями и преданными глазами. Вещунья править захотела, а тебе… так ты ведь даже и не наследник. Даже сознаться, что по доброй воле едет, она тебе не решилась отчего-то. Бедный, бедный, глупый Иванушка. Откуда-то из живота поднималась темная злость – на предателя-князя, которому все равно, на подругу-соперницу, которая знала все, на себя саму, даже на этого дурака Иванушку.

– От меня чего хочешь? – не сказала, прокаркала. Собственный голос показался чужим, надтреснутым.