Венди Хиггинс - Сладкое зло [litres]

— Постой, что ты имеешь в виду? Какой исполин ангельского происхождения?

— Эта самая монашка. Она потомок ангела света, может быть, ангела-хранителя. Я в точности не знаю.

Мне захотелось выяснить, как ей удалось ускользнуть от внимания повелителей и легионеров, но спросив отца, я неизбежно раскрыла бы свой источник информации о демонах. А сообщение о знакомстве с Каиданом, как я догадывалась, не привело бы его в восторг.

— Мы прибыли в монастырь как раз вовремя, — продолжал отец. — Ты родилась раньше срока. Помнишь тот день?

— Да. — Я сжала губы, виня себя за подозрения на его счет, которыми терзалась все эти годы. Он стиснул мои руки и притянул к себе. Я подняла на него глаза и увидела открытое, полное любви лицо.

— Хочу, чтобы ты это знала, малышка. После ухода Марианты я ни единой души не ввел во грех.

Его взгляд, устремленный прямо в мои глаза, умолял ему поверить.

— Ни единой? — прошептала я. — За все время, что ты сидишь в тюрьме?

— Уже шестнадцать лет я отправляю Люциферу ложные отчеты. Знаю, это не скомпенсирует вред, который я успел принести, но мне надо было продержаться на земле достаточно долго, чтобы увидеть тебя и рассказать тебе твою собственную историю. Забавно — теперь, когда мы встретились, у меня появилось желание остаться здесь еще на какое-то время.

На мою улыбку отец ответил таким же взглядом, как Патти, когда она сообщила мне о моем происхождении. Он был благодарен, что я не сержусь, и мое сердце раскрылось ему навстречу. Я стиснула его большие ладони.

— Папа!

Мы оба подскочили — настолько необычно прозвучало это слово в нашем диалоге.

— Ты не знаешь, что должна сказать мне сестра Рут?

— Что ты имеешь в виду?

— Сестра Рут говорила Патти, что есть вещи, которые она должна мне сообщить, но может это сделать только лично.

Он покачал головой:

— Ни малейшего представления. — Его руки крепче сжали мои. — Анна, необходимо, чтобы ты меня выслушала. Это важно. Что бы ни сказала тебе монашка, тебе не следует это рассказывать никому. Вообще никому. Если это что-то существенное, а Люцифер об этом узнает, то тебе не жить. Дьявол! Да он убьет тебя, если даже это какой-нибудь пустяк. Кто еще знает об этом, кроме нас с тобой?

— Только Патти…

— Хорошо. Значит, с этим все в порядке. Точно, что только она?

— И Каидан, — добавила я. Теперь я смотрела куда угодно, только бы избежать встречи с его взглядом. Сейчас он мне всыплет.

— Кто-кто? — в его голосе уже слышались резкие нотки, а глаза настойчиво искали встречи с моими. Я не хотела ничего рассказывать ему о Каидане, прекрасно понимая, как это будет звучать. Я забрала у отца свои руки, перекинула через плечо косу и принялась ее теребить.

— Это мой друг. Именно он привез меня сюда, на свидание с тобой.

— Ты рассказывала человеку ?

Я кашлянула, чтобы выиграть время.

— Он тоже исп.

Джонатан Лагре окаменел, румянец сошел с его щек. Я съежилась под буравящим взглядом.

— Кто отец? — спросил он сквозь зубы.

— Ричард Роув. Наверное, тебе он известен как Фарзуф.

О, Господи! От бледности не осталось и следа.

— Ты ехала через всю страну…

— Тссс, — предупредила я. На нас уже начинали поглядывать. Он перешел на шепот, но шепот получился очень громким.

— …с сыном повелителя похоти? Сыном…

Он грохнул по столу кулаком, и один из охранников сделал шаг в нашу сторону. Я помахала ему рукой и кивнула, показывая, что все в порядке, а отец, не разжимая кулаки, спрятал их под стол. Чуть помедлив, охранник вернулся на свое место у стены и перестал за нами наблюдать.

— Не волнуйся, — прошептала я. — Я же тебе говорила: мы просто друзья.

Он закрыл глаза и потер пальцами лоб, чтобы успокоиться.

— Скажи ему, что его отец ни в коем случае не должен узнать ни о твоем существовании, ни о том, что сообщит тебе сестра Рут. Ясно?

— Он и сам ничего не скажет отцу. Но… — Я сглотнула. — К сожалению, Фарзуф уже знает обо мне.

Глаза отца снова вспыхнули красным, и у меня чуть не остановилось сердце. Я подалась назад и так вжалась в спинку сиденья, что она задрожала.

— А ты не боишься, что люди увидят твои глаза, когда ты вот так делаешь? — спросила я, уверенная, что мои собственные глаза сейчас распахнуты от ужаса.

— Люди, — прорычал отец, — этого не видят. А ты не пытайся перевести разговор на другую тему. Я знаю Фарзуфа — подонок из подонков. Гаже, чем он, не найти ни на земле, ни в преисподней. Пойдет на что угодно, лишь бы выслужиться.

— Каидан думает, что его отец позабудет обо мне, если я скроюсь и не буду о себе напоминать.

— Может позабыть на какое-то время, пока занят другими делами или погружен в работу, но рано или поздно вспомнит.

Он поерзал на сиденье.

— Пора отсюда выбираться.

— Из тюрьмы? А как?

— Скоро будет рассматриваться дело о моем условно-досрочном освобождении. Я воспользуюсь силой влияния и обеспечу решение в свою пользу. Так что свобода — вопрос нескольких недель, и как только это станет безопасно, я с тобой свяжусь. А без меня ничего не предпринимай. Я хочу, чтобы после визита в монастырь ты отправилась прямо домой. Возвращайся туда как можно скорее и оставайся там. Обещаешь?

— Обещаю.

— И держись подальше от дома Роувов.

— Разумеется.

— Хорошо. Хорошая девочка. Вместе мы придумаем, как быть. Ты веришь мне?

— Да, сэр.

Мы снова взялись за руки. Рядом с ним, казалось, не было ничего невозможного, и я чувствовала себя счастливой.

— У тебя такая милая улыбка, — сказал он. — Ты красавица от природы.

Никто еще не называл меня красавицей, разве что Патти. Конечно, когда речь идет о комплиментах, родители не в счет, но от слов отца мне стало хорошо.

Я посмотрела на часы — как быстро бежит время!

— У нас с тобой час, дочка. О чем еще тебе рассказать?

Я по-прежнему не была готова спросить, какая судьба ждет души исполинов, и отложила это на самый конец. Подумав секунду, я задала другой вопрос:

— Как ты думаешь, Марианту наказали?

— Она не в аду, если ты об этом. Окажись она там, я бы услышал.

При слове «ад» у меня засосало под ложечкой. Поколебавшись, я решилась спросить:

— А каково там? Внизу?

— Есть вещи, которые трудно объяснить, и это одна из них. — Отец высвободил одну руку и погладил бороду. — Представь себе широкий темный проход между двумя небоскребами, который бесконечно тянется вперед, а стены по бокам уходят в высоту, покуда хватает взгляда. Немыслимо тяжело сохранить надежду. Души сгорают просто от безысходности.

— Ты здорово объясняешь труднообъяснимые вещи, — сказала я, передергивая плечами. От нарисованной отцом картины меня пробрал холод.

— У меня было много времени на размышления.