Венди Хиггинс - Сладкое зло [litres]

Я провела руками по лицу, силясь кивнуть и проглотить рыдания, рвущиеся из груди. Я не желала отправляться в ад. Ничто не могло быть чудовищнее, чем мысль о месте, начисто лишенном любви.

Охранник у дверей заорал:

— Две минуты! Заканчивайте и прощайтесь!

Мы оба поднялись. Я обошла вокруг стола, и он заключил меня в крепкие объятия. От него пахло мылом. Было что-то нереальное в том, что отец меня обнимает, но вместе с тем и очень правильное. Он поцеловал меня в макушку.

— Папа, я тебя люблю.

— Ты не представляешь себе, какой музыкой звучат для меня эти слова. Я любил тебя каждый день твоей жизни. Спасибо тебе, что пришла. Горжусь тобой.

Он разжал руки, чуть отступил и поднял за подбородок мое лицо так, чтобы я смотрела прямо на него.

— Накрепко запомни все, что я тебе говорил, поняла?

Я кивнула.

— А этому мальчишке Роуву скажи, чтобы убрал лапы от моей девочки. А если не уберет, то я скоро выйду и тогда уж с ним разберусь.

— Ну, пааап!

Куда деваться от смущения?

Раздался свисток, и мы отошли друг от друга. За другими столами тоже вставали, обнимались, и посетители шли к дверям. У меня засосало под ложечкой.

— Пожалуйста, будь осторожна, — напутствовал меня отец.

— Мы скоро увидимся?

— Можешь быть уверена.

Он поцеловал меня в лоб, и я нехотя присоединилась к толпе, бредущей на выход. У двери я оглянулась. Он стоял в той же позе, высокий и суровый, и смотрел мне вслед. Всю предыдущую жизнь я обманывала себя, утверждая, что мне не нужна его любовь. Неправда — отцовская любовь нужна каждому.

Свежевыбритый Каидан ждал меня под ярким калифорнийским солнцем, прислонясь к своему блестящему черному внедорожнику. Его руки были скрещены на груди. Увидев меня, он выпрямился и снял темные очки. А я, не в силах поднять на него глаза, быстро прошла к дверце, открыла ее и забралась в машину.

Не проронив ни звука, Каидан сел за руль и все время, пока мы ехали, не отрываясь смотрел на дорогу. На расстоянии пяти миль от тюрьмы я закрыла лицо руками и дала волю накопившимся слезам.

Через дорогу от гостиницы была крохотная прачечная-самообслуживание с пятью стиральными и пятью сушильными машинами, в которые надо было опускать монетку. Я провела вторую половину дня за стиркой, а Каидан пошел в гостиничный спортзал. Чтобы я не пропустила звонок из монастыря, он отдал свой телефон мне. Я сидела в одиночестве на стульчике, глядела на крутящуюся сушилку и размышляла.

Когда мы вернулись в гостиницу, я спросила Каидана, подслушивал ли он мой разговор с отцом, пока ждал у тюрьмы. Он ответил, что как только приехал, немного послушал, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, — и я вполне ему верила.

Я подробно передала ему всё, что сказал отец. Каидан слушал, не перебивая, и лишь изредка подавал односложные реплики. Не сказал даже « А что я тебе говорил?» по поводу последней части.

Сушилка, наконец, закончила работу, я подошла к ней и стала по одной вынимать и складывать вещи. Внезапно чьи-то руки обняли меня сзади за талию. Я подскочила и громко взвизгнула от неожиданности.

— Это всего лишь я, дорогая, — пробасил Каидан у меня над ухом. — Ты прямо сама домовитость. А готовить тоже умеешь?

Я оперлась обеими руками о край сушилки, чтобы удержать равновесие. Машина была еще горячая.

— Ой, Кай, нельзя же так! — Я чувствовала, как его нос и губы касаются моих волос. Зачем он все это со мной делает? Просит не романтизировать его, а потом как подойдет да как начнет тыкаться сзади носом!

У меня подкашивались колени, и я была в полном замешательстве. Чего мне на самом деле хотелось, так это зажмуриться и упасть назад в его объятия, на мгновение представив себе, что мы вместе. Но где-то внутри меня жила сила, более мощная, чем влечение тела, и я удержалась. Нет, я не буду одной из его одномоментных девочек.

— Если ты не собираешься стать моим парнем, то не должен меня так хватать.

Я думала, он обидится, что я его гоню, и отстранится, но Каидан не сделал ничего подобного, а пробубнил мне прямо в волосы:

— Испам не положено вступать в отношения, особенно друг с другом.

— А мы никому не скажем, — произнесла я в пустоту перед собой и закрыла глаза. — Только мы с тобой и будем знать.

— Это невозможно. — Его отказ прозвучал тихо и деликатно, но твердо.

Тогда я, вооружившись той же самой силой, сняла его руки со своей талии и отпустила их. Секундой позже он ушел. То огонь, то лед, снова и снова.

Это невозможно . Я прислонилась к сушилке, тяжело дыша и чувствуя ее жар. В кои-то веки мои глаза оставались сухими.

В глубине сердца я знала, что шанса нет. Конечно, нет. Он не говорил, что не хочет быть со мной, — только, что это не разрешается. Я попробовала за это ухватиться — нет, не надо. В чем бы ни заключалась причина, никакого «мы» не будет, даже втайне от всех. Да и не получится сохранить от всех такую тайну. Чем скорее я приму это как данность, тем лучше.

Я схватила стопку сложенной одежды и пошла в номер.

Каидан сидел на своей кровати и смотрел телевизор. На меня он не оглянулся. Его вещи я положила на комод, а свои стала складывать в сумку. На дне ее, оказывается, лежала та самая красная футболка, которую он мне одолжил, когда я пришла к нему домой. Я достала футболку и присоединила к его вещам.

Чем бы теперь заняться? Я задумалась. На полу стояла моя школьная сумка, набитая книжками из списка на лето продвинутой программы по английской литературе. Патти уговорила меня взять их с собой. Я подняла сумку с пола и водрузила на кровать.

— Что это у тебя? — спросил Каидан.

Значит, он решил вести себя так, как будто ничего не случилось? Хорошо, подыграю ему.

— Английский. — Я положила перед собой на кровать сборник американской поэзии и тетрадку. Каидан выключил телевизор, подошел ко мне, растянулся во весь свой немалый рост поперек кровати, взял книжку и раскрыл.

Вот нахал.

И тут во мне забрезжила болезненная догадка. Может быть, он не притворяется, что это для него ничего не значит. Может, правда, не значит. А почему вдруг должно значить? Наверняка многие девушки, намного более обольстительные, чем я, уговаривали его обменяться с ними клятвой верности, и всем он отказал. С чего это я решила, что мой случай особый? Из-за того, что мы владеем общей тайной, касающейся наших родителей, и умеем усиливать восприятие?

Говорят, нельзя потерять то, чего у тебя никогда не было. Но я потеряла. И разочарование причиняло мне боль.

Я нашла возле изголовья незанятый уголок, забралась туда и села, скрестив ноги. Меня совершенно измучила коса. Я перекинула ее через плечо, освободила от резинки, расплела, помассировала кончиками пальцев уставшую кожу под волосами. Потом запустила пальцы в сами волосы, волнистые после косы, и медленно повела вниз, аккуратно разделяя попадающиеся узелки. Каидан издал странный горловой звук, потом кашлянул. Я взглянула в его сторону — он старательно изучал книжку. Его глаза скользнули по мне и вернулись на страницу. Что это с ним?