Венди Хиггинс - Сладкое зло [litres]

— О!

Это многое меняло. В моем сознании сформировалось новое представление. Я знала, что это эгоистично, но мне не нравилась мысль о тесной детской дружбе Каидана и Джинджер.

Каидан начал говорить с некоторым сомнением, так, как если бы слова текли из него помимо его воли.

— Об этом даже и думать более чем странно. Совершенно другая жизнь. — Тут он замолчал так надолго, что я даже подумала, что он решил на этом завершить разговор, и прошептала:

— Мне ты можешь сказать.

Он пробурчал что-то недовольное по поводу моих интонаций психолога, а затем ворота шлюза раскрылись, и в них хлынул поток.

— Как ни неприятно мне это признать, мы с ней во многом похожи. И она, и я очень рано, задолго до остальных поняли, чего от нас ждут, и нам стало любопытно. Мы занялись чем-то вроде экспериментов друг с другом — ничего серьезного, детские шалости. Однажды, когда мне было восемь, а Джинджер девять, ее няня застала нас вдвоем. Она рассказала нашим отцам. Те, естественно, решили, что это страшно забавно. Позже — мне было двенадцать — отец поехал со мной на год в Италию. А двойняшкам тогда же исполнилось тринадцать — в тот год они начали работать. И вернувшись в Англию, я не узнал Джинджер. Она стала совершенно другим человеком — жестким, требовательным и злобно защищающим Марну. Это был знак будущих перемен и во мне тоже. С тех пор мы ни разу не вернулись к прежнему. Оказалось, что мне проще с ней не разговаривать. И вообще ни с кем не разговаривать.

Он оборвал связь с ней. Он это умел. Но такой опыт в детстве должен был быть еще более болезненным.

— Может быть, она считала себя твоей девочкой.

— Мне все равно было не до того. У меня тогда все менялось, я больше не думал о Джинджер как о ребенке. Пути назад не было. Еще год спустя к нашей компании присоединился Блейк, и он сразу же увлекся Джинджер. А ей льстило его внимание. Однажды, когда мы все работали на вечеринке неподалеку от Лондона, Блейк стал ухаживать за одной девочкой и прямо там обнял и поцеловал. И тут Джинджер ни с того ни с сего начала подкатывать ко мне.

— Хотела, чтобы Блейк ее приревновал?

— Так мне кажется. Мне в тот момент было шестнадцать, и я старался ухаживать за девочками, которых видел впервые, а потом избегать повторных встреч. Но избегать Джинджер весь остаток жизни мне бы не удалось. А наше прошлое и без того все очень запутало. Наверное, она думала, что раз я все время за кем-то ухаживаю, то легко ей подыграю. В итоге произошла безобразная сцена — я сказал Джинджер, что если уж ей так неймется, пусть поищет себе другого чувака. С тех пор у нас отвратительные отношения. Ну, и Блейк тогда слетел с катушек.

Я заинтересованно наклонилась к Каидану через подлокотник.

— Это и был тот единственный раз, когда ты видел, как он ревнует?

Каидан кивнул.

— Он присутствовал при нашем разговоре. Оставил девочку, с которой обнимался, и устроил чудовищную сцену. Вопил, бил посуду, ломал мебель.

Мне никак не удавалось представить себе Блейка в приступе бешенства. Сколько же еще эмоций скрывалось под поверхностью этих историй!

— По-моему, у нее все еще есть чувства к тебе, — сказала я.

— Думаю, нет: она злится на собственную жизнь, и ей не хватает близости с кем-нибудь, кого она считает равным себе. К Марне она относится скорее как медведица к своему медвежонку.

Меня закружило в вихре эмоций, и я старательно спрятала их.

— Ты расстроена, что я тебе этого не рассказывал, верно? — спросил Каидан.

— Пожалуй. — Отпираться не имело смысла.

— Это было сто лет назад.

— Но именно то, что происходит в детстве, формирует нас. Ей все еще больно. А ты, неужели тебе ее не недостает? По крайней мере, как друга?

— Я сейчас подумал о ней впервые за очень долгое время, и то только потому, что ты спросила. А помнишь, что я тебе говорил о двойняшках и их отце Астароте? Что они умеют чувствовать романтические узы между людьми?

— Да.

— Именно поэтому я так прикладывался к бутылке тогда летом. Когда мы все вчетвером оказались на вечеринке. Чтобы они не заметили чего-нибудь между нами. Не хотел ни объяснять им ничего, ни выслушивать от них всякий вздор.

Мой пульс участился. Каидан признался, что между нами что-то есть. Что-то взаимное.

— А сегодня? — спросила я, теребя молнию толстовки. Он вместо ответа вытащил из-под сиденья фляжку, и сердце у меня в груди помчалось галопом.

— Не волнуйся. В данный момент я трезвый. Начну пить, когда приедем.

— Мне тоже понадобится пить?

— Нет. Этот фокус достаточно проделать только одному из двоих.

Я уставилась в панель перед собой и принялась рассеянно накручивать на палец прядь волос. Потом, стараясь не запнуться, спросила:

— А если бы ты не пил — что бы они увидели?

Он долго не отвечал, а лишь смотрел на дорогу, изо всех сил сжимая руль. Очень долго.

— Не знаю. Может быть, взаимную приязнь. Может быть, ничего. Ведь прошло много времени. Всё, мы подъехали на пять миль.

Что это означало — может быть, ничего ? С чьей стороны могло бы пропасть чувство — с его или с моей? Мне не следовало обнадеживаться. Конечно, Каидан не хотел, чтобы двойняшки узнали о его влечении ко мне, но это еще не означало, что он чувствует нечто большее.

Я сжалась на сиденье. Новая встреча с ним грозила отбросить меня в прошлое, но мне нельзя было возвращаться туда, в темноту. Закрыв глаза, я погрузилась в размышления. В голове всплыл образ Копано — вот он ни за что не стал бы меня вот так вот преследовать и смущать. Если бы он стал для меня таким желанным, как Кай! Сердце было в полном смятении.

Подъехав к дому, Каидан набрал код на домофоне на воротах и въехал во двор, забитый машинами. Я усилила слух и, пошарив им по дому, обнаружила в одной из комнат хриплый голос, сыпавший покерной терминологией. Другие голоса были незнакомые, то есть Фарзуф находился где-то еще. Каидан открыл свою фляжку и отхлебнул из нее. Я со своего места ощутила сладковато-терпкий запах бурбона, а если бы попробовала на язык, то сумела бы, наверное, определить и марку. Каидан засунул фляжку в боковой карман штанов, и мы вышли.

Сначала мы спустились в подвал, где было полно народу. Блейк показывал какому-то типу какую-то высокотехнологичную штуку, тот светился ярко-зеленой аурой. Джинджер и Марна стояли в баре, потягивая напитки, и строили глазки мужчине у противоположной стены. Тот пытался поддерживать беседу с какой-то женщиной, но вожделение ему мешало, он непрерывно отвлекался на шикарных двойняшек.

Там же был и Копано — он сидел на высоком табурете рядом с Марной, которая скручивала ему жгутиками концы волос, чтобы они торчали во все стороны, как спицы. Копано поднял голову, его взгляд резко наткнулся на мой, и мы оба замерли. Потом он кивнул, и я кивнула в ответ.