Екатерина Кинн - Стрела и пламя [сборник]

Наставник асуров умолк, глядя мимо Арджуны.

— Столько сил! — воскликнул он, обращаясь к сияющему небу. — Столько таланта! Столько даров! Все рассеяно, проиграно, уничтожено в погоне за призраком бессмертия! Каждый царь асуров, кроме великого Бали, стремился к нему — и сам уничтожал свое царство. Разве стал бы Сканда Карттикея убивать Тараку, если бы тот не захватил Сваргу и не принялся притеснять всех своих подданных в трех мирах? Разве был бы убит Хираньякшака, если бы не преградил путь Вишну? А брат его Хираньякашипу? Все они ставили условие своей смерти и считали себя бессмертными и неуязвимыми. Но когда мера их злодеяний превышала предел, их убивали через брешь в условии. Ты понимаешь, о чем я говорю, юноша?

— Да, ачарья. О том, что великие асуры сами создавали условия своей смерти.

— И мне остается только оплакивать их! — асур стукнул своим посохом о ступени. — Праведников и грешников, могучих и сильных, царей и властительниц, воинов и их жен — всех, кого я учил! Всех, кто звал меня наставником! Всем им я зажег погребальный костер! Все они искали бессмертия и не нашли его. Ни дэвам, ни сиддхам, ни гандхарвам невозможно было сокрушить этот город — но он сокрушен человеком, который не ищет бессмертия!

— Не асуры построили этот город, — тихо, упрямо проговорил Арджуна.

— Верно. Мы отвоевали его у дэвов — как возмещение за амриту, за обман. Мы выстроили вокруг него ограду из даров Брахмы, отсюда грозили мы надменным дэвам — пока не пришел ты и не пролил на нас ливень своих стрел!

— Мне жаль, что пришлось это сделать, ачарья, — сказал Арджуна. Ему вдруг захотелось рассказать этому седому асуру, как после боя его мутит от запаха крови, как он ужаснулся, увидев женщин среди мертвых — многие асурьи сражались рядом с мужьями и братьями, неотличимые от мужчин в доспехах из черненой бронзы. Наставник асуров поднял голову и посмотрел на человека пристальным, пронзительным взглядом. И Арджуна понял, что он знает.

— Странно, — произнес асур. — Ты думаешь о своих врагах и жалеешь их, пурандара. Сражаясь, ты не испытываешь ненависти… Видно, поэтому ты и способен пребывать на этом небе во плоти. Жажда бессмертия — вот отрава, что губит асуров. Иллюзия бессмертия — вот что толкает асуров на путь адхармы [13] Адхарма — нарушение дхармы, грех. .

— Не только это, ачарья. Асуры… Я не так уж хорошо знаю их, но я слышал много сказаний, и еще кое-что видел сам. Асуры чтят только силу. Кто среди них сильнее — тот и возвышается, а остальных угнетает. Асуры — безжалостные воины, и они презирают всех, кто слабее. И потому они потерпели поражение.

Асур грозно сверкнул глазами. Наверное, этот взор устрашал его учеников — но не Арджуну. Глаза Шукрачарьи угасли, словно угли подернулись пеплом.

— Ты прав, человек. Матери асуров и дэвов — сестры, но их детей давно разделила ненависть. Зависть к бессмертию дэвов туманит разум детям Дити и Дану.

— Ачарья, могу ли я задать вопрос? — Арджуна сложил ладони перед лицом и поклонился.

Наставник асуров кивнул.

— Дэвы и асуры — дети одного отца и разных матерей, но воюют между собой. Каково это — воевать с братьями? Ненавидеть братьев?

— Сядь, — сказал Шукрачарья. — Это долгая история, и часть ее тебе известна. Теперь мы редко вспоминаем о нашем родстве. Твои двоюродные братья — воплощения асуров. Ты знаешь это? Нет? Знай, что они — сто сыновей Пуластьи, великого царя, павшего давным-давно. А ты, и твои братья, и ваша жена — вы дети дэвов. И сражение между вами было предопределено с самого начала.

— Нет! — воскликнул Арджуна. — Я не верю!

— В то, что Кауравы имеют души асуров?

— Нет. В предопределение. Иначе зачем все — зачем следовать дхарме [14] Дхарма — праведность, справедливость, нравственные устои, поддержание миропорядка. , если ничего нельзя изменить? Равана пал, но брат его Вибхишана доселе правит царством Ланки. Хираньякашипу убит Нарасимхой, но потомок его праведный Бали правит царством Суталы и богатством превосходит Индру, Царя Небес.

Шукрачарья нахмурился.

— Ты устыдил меня, воин. Ты напомнил мне о тех, кто не соблазнился ни силой, ни бессмертием, и кого я в гордыне своей и уничижении забыл, а ведь они тоже мои ученики. И за то, что ты, о пурандара, даровал мне надежду в глубине отчаяния, я благословляю тебя.

Асур встал. Он был высок — выше Арджуны почти на голову.

— Я дам тебе благословение, сын Индры, не желающий бессмертия. Когда-то бхагван [15] Бхагван — обычно переводится как «Господь». Имя-эпитет высших божеств, например, Вишну. Аватарой которого и является упомянутый Парашурама. Парашурама проклял сторукого царя Арджуну Картавирью, сказав, что никогда царю не носить этого имени. Ты не стремишься стать царем и не станешь им, но твои потомки будут царями. Ты умрешь и покинешь круги мира, но память о тебе будет жива, пока течет Ганга и пока не умолкнет людская речь. Твой город будет разрушен, придут иные народы — но тысячи сыновей пришельцев будут носить твое имя. И любого стрелка будут сравнивать с тобой — даже в те времена, когда стрелы перестанут быть оружием. Иди же — и сражайся, Арджуна!

Испытав поражение от гандхарвов и великодушие Пандавов, Дурьодхана в отчаянии желает умереть. Но у асуров другие планы.

Сон снился какой-то дурной, мучительный своей невнятностью. Не в первый раз — после возвращения из становищ пастухов такие сны и снились все время. А наяву мучили стыд и бессильное отчаяние.

Почему он, победитель, отобравший у Пандавов все, чувствует себя проигравшим? Почему все, от последнего шудры до его собственного дяди-министра, кланяются ему, а любят — их? Почему те цари, которых покорил Дурьодхана, только и мечтают о мести, а те, чьи царства Пандавы покорили, совершая раджасую, — с готовностью слали им дары и до сих пор вздыхают о них? Они убили Джарасандху, царя Магадхи, и что же? Сахадэва, сын Джарасандхи, их верный союзник!

Им благоволят боги, а уж гандхарвы… Дурьодхана вспомнил светлые, густо подведенные сурьмой глаза их царя, его нечеловеческий прозрачный взгляд и презрительную улыбку, и снова погрузился в пучину бессильной ярости. Как он сражался, этот гандхарв! Легко, словно играя, уклонялся от стрел или ловил их рукой, и узкий меч из темного металла в его руке пел, рассекая воздух — но ни разу не ранил своего противника. Дурьодхана хотел убить его — а он лишь играл. И Арджуна такой же безумец, как эти гандхарвы, не зря они его так любят…

Дурьодхана застонал и очнулся от полудремы.

Рядом звякнуло, потом еще раз. Так звенят браслеты на ногах девадаси. И точно — из тени на лунный свет выступила женщина дивной красоты. Высокая, с темной кожей, она шла через поляну, и ее волосы темными волнами струились за ней, стекали по плечам на грудь. У нее были широкие бедра и тонкая талия, круглые груди плавно колыхались в такт шагам, а напряженные соски приподнимали легкую ткань, едва прикрывавшую ее тело. Шея была подобна колонне храма, и золотое ожерелье обвивало ее. Округлое, с нежными чертами лицо было спокойно, в огромных глазах отражался свет луны. Она была словно апсара, что соблазняет святых отшельников.