Екатерина Кинн - Стрела и пламя [сборник]

— Для меня не тайна, о асура-раджа, что я рожден чудесным образом по милости Махадэва, и что в час моего рождения были зловещие предзнаменования. Этим ты не удивишь меня.

В детстве Дурьодхана пытался искоренить слухи о том, что он — «отродье асуров», семя раздора, брошенное безжалостной Дургой на горе всей Арьяварте. Потом эти слухи стали даже льстить ему. Они свидетельствовали о том, что его боятся, что он не обычный человек, что за ним тоже стоит сила не из мира людей. Впрочем, до сего дня эта сила никак не проявляла себя.

— Но тебе неизвестно, о Дурьодхана, что Махадэв подарил тебя нам за великую аскезу, чтобы ты стал предводителем могучим данавам, рожденным в облике людей.

— Кто же они? — спросил Дурьодхана, предугадывая ответ.

— Твои братья.

— И чего же ты хочешь от меня, сын Дану?

Глаза асура блеснули белым пламенем:

— Войны! Битвы с теми, кто противостоит нам! С сыновьями дэвов! С рожденными из жертвенного огня Светлым Пламенем и Темным! С обманщиком Кришной, сыном Васудевы! Вот могучий Бхагадатта, твой тесть, царь Праджьотиша, сын Нараки, убитого Кришной, — пылающий местью, готовый обратить против своего врага и твоих недругов небесное оружие, двинуть войско грозных героев-кшатриев! Зачем предаваться отчаянию, ведь мертвый отомстить не может.

— Это верно, — ответил Дурьодхана, чувствуя, как черное отчаяние развеивается. Век за веком асуры терпели поражения от дэвов — им ли упрекать его в том же самом?

Он не знал, что сейчас и сам походит на асура — могучий воин во цвете лет, с диким блеском в глазах и длинными спутанными волосами. Многорядное ожерелье из рудракши вдруг показалось тяжелым, словно золотая пектораль, оно мешало дышать, и Дурьодхана дернул его, не рассчитав силу. Нить лопнула, коричневые шарики с узорами, напоминающими лики божества, раскатились под ноги брахманам с черными тилаками.

— Но я слышал, что даже данавам и дайтьям оказалось не под силу справиться с Арджуной. Он изгнал вас из Хираньяпуры и других городов Сварги.

Асур, стоявший рядом, зашипел, сжимая кулаки от злости. Он был не один такой — взгляд Дурьодханы выделил их из толпы — с темными от стыда и отчаяния лицами, они сжимали кулаки и кусали губы.

Бхагадатта усмехнулся:

— Разве нет рядом с тобой лучника, равного Арджуне? Того, что неуязвим для оружия врагов? Ни разу не сходился он в битве с сыном Индры, но если случится так, то, несомненно, он победит.

Мысль о Карне прошла по душе Дурьодханы словно солнечный луч сквозь древесную крону. Те, кого считали величайшими воинами Хастинапура, подчинялись Дурьодхане неохотно, лишь в силу долга — Дед, Крипа, Дрона, и только Карна, к которому они выказывали презрение, был предан Дурьодхане всецело и ненавидел его врагов, пожалуй, столь же сильно, как и сам Дурьодхана. Карна не был непобедимым, даже в чудесном своем доспехе ему приходилось покидать поле боя под напором врагов. Но он был упрям, он всегда возвращался в битву. Карна ссорился с дядей Шакуни, требовал соблюдения дхармы, признавал только прямые пути — но он был несравненным воином и вернейшим из преданных.

— Ты сомневаешься? — спросил один из брахманов, чьи седые волосы были так же длинны и спутаны, как и у прочих асуров. — Сам Нарака желает мести, он будет сопровождать Карну и поможет ему одолеть Кришну и Арджуну. Многие сотни воинов желают сразиться в битве между Кауравами и Пандавами, сынами дэвов, и все эти данавы и дайтьи будут на твоей стороне, все они станут направлять стрелы тригартов, что назовутся саншаптаками, давшими клятву.

— Почему вы желаете помочь мне? Какая в том выгода для вас? — спросил Дурьодхана.

— О тигр среди мужей, — сказал другой брахман, молодой, с дощечками для разжигания огня в руке. — Как Пандавы служат опорой богов в мире, так ты — опора для нас! Потому придут к тебе в войско сонмы дайтьев и данавов. Незримые и неощутимые, они станут побуждать воинов биться без сомнения и жалости, и узы родства не остановят их, так что твои воины будут убивать своих родичей с дерзостью и усердием, приговаривая при этом: «Ты бы меня не пощадил!». Таков наш дар тебе.

— Убийство родичей даже на войне считается самым страшным грехом, — сказал Дурьодхана.

— Но разве ты не презрел узы родства, когда вызвал своего брата Юдхиштхиру на игру в кости? Разве узы родства помешали тебе обыграть его нечестно? Разве твой брат Духшасана помнил, что Кришни [16] Кришни — имя Драупади, жены Пандавов. Драупади — его невестка, когда волок ее за косы в царское собрание? Разве кто-то из вас всех, бывших в тот день свидетелями игры в кости, помнил о родстве?

Родство? Дурьодхана испытывал к Пандавам в тот день ненависть и злорадство. Еще была радость от удавшегося плана, упоение местью — даже на войне с ним не случалось такого, там самый лучший план мог подвести, а здесь — чистый выигрыш, чистая победа, и никто из знатоков закона не сказал, что с этой игрой что-то не так. Да, он начал с малого — с отравы в рисе, с пожара в смоляном дворце, и они все молчали. Так, шаг за шагом, они, пожалуй, дойдут и до битвы с родичами, прав этот асур-брахман.

— С Пандавами — силы их отцов-дэвов, — сказал Дурьодхана. — У меня же нет ничего, лишь человек. Как мне противостоять астравидье Арджуны или силе Бхимы?

Царь асуров шагнул вперед. Он оказался ростом не выше Дурьодханы, это из-за короны он казался очень высоким. Асур выхватил из-за пояса нож с лезвием, подобным лунному серпу, и полоснул себя по ладони. Обмакнул пальцы правой руки в черную кровь и мазнул Дурьодхану по лбу между бровей, там, где рисуют тилаку. Дурьодхана ощутил сначала расходящийся из этого места холод, потом жар.

— Отныне твои силы подвластны тебе, — сказал царь асуров. — Лед и воды, тени и сумрак.

Дурьодхана сложил руки перед лицом и склонил голову — за такой дар стоило благодарить.

— Ты будешь править землей, — сказал царь асуров. — И соперников у тебя не будет. Не помышляй о другом исходе, ибо твоя будет победа!

— Слава царю Дурьодхане! — закричали асуры. — Слава!

Дурьодхана стоял, выпрямившись, расправив плечи. Он видел себя во главе войска, видел пыль, поднятую колесницами, затягивающую небо белесой пеленой, сквозь которую едва видно солнце. Он слышал топот копыт, мерный шаг копейщиков и тяжкую поступь слонов. Он уже слышал победный рев раковин и крики толпы на площадях Хастинапура. Он чувствовал тяжесть царского ожерелья на плечах и короны на голове. Голова кружилась.

Царь асуров поднял руку, призывая к молчанию.

— Тебе пора покинуть миры Паталы, — сказал он. — Ибо для смертного затруднительно пребывать здесь. Силы твои на исходе. Ступай же и ни о чем не тревожься.

Три жертвенных огня взметнулись ввысь — это брахманы вылили в них масло, которое держали наготове.