Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

Часто Михайлов пел в спектаклях вместе с Валерией Владимировной Барсовой. Ее голос он называл «солнечным»: запоет — заблестит, и жарко от этого голоса, и радостно.

Слушая Пирогова или Рейзена, восторгаясь их мастерством, Максим Дормидонтович всегда с болью в душе думал о Шаляпине. Он понимал, как трудно было тому на чужбине, ведь Шаляпин был русский по духу, русский по мыслям. Если бы он остался на Родине, он не мог бы не радоваться необычайному расцвету ее музыкальной культуры, и его молодая душа не дала бы стариться и телу.

Михайлов вел тетрадь, где записывал, какой спектакль, когда и с кем пел. В длинном списке имен выдающихся артистов не было только А. В. Неждановой. Но однажды утром, когда Михайлов появился в репертуарной части, ему сказали, что в очередном спектакле «Царской невесты» вместе с ним будет участвовать Антонина Васильевна Нежданова. Михайлов чрезвычайно обрадовался этой новости.

Как обычно, Максим Дормидонтович пришел на спектакль задолго до начала, когда на сцене еще стучали молотки, артистические уборные были пусты, а лампы в коридорах горели вполнакала. Навстречу попалась костюмерша. Она несла на вытянутых руках два сарафана для Марфы-Неждановой: простой, голубенький, и другой — царственный, из золотой парчи с позументами. Мимо прошмыгнул Гришка с целой стопкой париков. За ним следовал Александр Иванович, в руках у него был один только парик — светлый, с длинными косами. «Для Марфы», — отметил Михайлов.

Как-то необычно сегодня в театре: все идет по-старому, но люди полны особой ответственности. Максим Дормидонтович и себя поймал на том, что до совершенства знакомую партию Собакина снова просмотрел сегодня от начала до конца.

Из полуоткрытой двери артистической уборной раздается голос Грязного: «Дозволь держать другую речь. Ивашка Лыков покаялся в намереньи бесовском…»

«Ага, вот и Грязной в беспокойстве, тоже партию повторяет», — Максим Дормидонтович вошел в свою комнату, включил свет и принялся раскладывать на столике гримировальные принадлежности. Не успел наложить на лицо «тон», как вошел Николай Семенович Голованов. И у опытного музыканта, который дирижирует обычно без партитуры, Михайлов замечает в руках клавир «Царской невесты». Поздоровавшись, Голованов говорит:

— К вам, Максим Дормидонтович, просьба: в квартете звук подавайте более сдержанно, у Антонины Васильевны легкий голос, а ее тема — основная.

По внутреннему радио объявили:

— Участвующих в первом акте прошу занять места!..

Максим Дормидонтович обычно так остро чувствует в себе другое лицо, в которого должны на этот раз переселиться его душа, мысли и чувства, что ни о чем постороннем, о своем думать не может.

Роль Собакина в его репертуаре — одна из любимых. Он долго и кропотливо работал над ней, стараясь как можно глубже вникнуть в психологию своего героя, передать, отточив, каждый его жест, оттенить каждое переживание. Счастливый, любящий отец, он с радостью отдает свою дочь за Лыкова, уже назначена помолвка. Но вот объявляют царские смотрины, и Собакин втайне мечтает уже о другой судьбе для дочери, а заодно и для себя. Он уверен, что царю понравится именно она — его дочь — красавица Марфа. Особенно ярко Михайлов подчеркивает это тщеславие Собакина в сцене ожидания им дочери, ушедшей на царские смотрины с Дуняшей и Домной Сабуровой. Собакин, сидя у себя в светлице, ведет разговор с Лыковым и Грязным.

— Ты не тужи, найдутся лучше Марфы, — успокаивает он нареченного зятя, но за этой фразой кроется другое. Скупые жесты и тонкая мимика выдают истинное чувство — скрытое торжество. Он видит себя уже царским тестем. Ему, конечно, жаль и Лыкова, с детства намеченного в женихи его дочери, он по-прежнему ласков с ним, но, если прислушаться, в его тоне звучит уже снисходительность.

Появляется Сабурова. Ее рассказ каждый из присутствующих воспринимает по-своему. На словах «Ведь государь с Дуняшей говорил» лица Лыкова и Грязного светлеют, зато мрачнеет Собакин, но только на мгновение. Он понимает, что тут какая-то ошибка. После незначительных, казалось бы, слов Сабуровой «А на твою-то посмотрел так зорко» на лице Собакина появляется торжество. Он понимает, что взгляд царя на Марфу был полон скрытого смысла и стал концом смотрин. Собакин уже видит себя боярином! Лыкова, конечно, жаль, но…

— Ты вот у нас, а к твоему хозяину, быть может, пришли бояре с царским словом, а? — с сарказмом обращается Собакин к Сабуровой. Он нетерпеливо посматривает на дверь, уверенно ожидая царских гонцов. Появляется Малюта и возглашает:

— Наш великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси пожаловал тебя, велел сказать тебе: «Веленьем божьим, молитвами родителей моих изволи бог мне ныне сочетаться законным браком и в супруги поять твою Васильеву дочь Марфу!»

Собакин-Михайлов выпрямляется, закидывает голову, как бы уже отягченную боярской шапкой, и валится перед Малютой на колени. Ему кажется, что невидимые силы подхватывают и несут его на небо.

Четвертый акт. Собакин скорбит о больной дочери, жаль ему и утраченных иллюзий:

«…Дочь царевна, я сам боярин, сыновья бояре, чего ж еще? Во сне-то даже счастье, счастье такое не приснится никому, а тут иное…»

Максим Дормидонтович поет арию на большой кантилене, с горькой отцовской слезой: свалившиеся на него блага он перечисляет приглушенным, безрадостным голосом. Кульминационная нота арии — фа нижней октавы — звучит, как стон, как густой погребальный колокол.

Сегодняшний спектакль особенный в жизни Максима Дормидонтовича. Он ловит себя на том, что все время прислушивается к голосу Неждановой, забывая, что и он участник действия, что и ему пора сосредоточиться на своей роли. После арии Марфы «В Новгороде мы рядом с Ваней жили» зал гремит аплодисментами, слышатся выкрики: «Нежданова, браво!..» Но вот по внутреннему радио музыка обрывается и помощник режиссера напоминает: «Собакин, Лыков, прошу на выход!» И, подбежав к двери, он кричит вновь: «Максим Дормидонтович, вы меня слышали?»

На музыке темы арии Марфы, перекличке ее голоса с флейтой Лыков и Собакин появляются в глубине сцены. Электроосветитель постепенно снимает дневной свет, и сцена погружается в синь наступающего вечера… Михайлов скорее угадывает, чем слышит, поданное дирижером вступление.

После первой же фразы Максим Дормидонтович входит в роль: он отец, хозяин, вокруг него мир и благодать…

Собакин и Лыков не спеша идут навстречу Марфе и Дуняше. Нежданова, в русском сарафане, белокуром парике, кажется Михайлову незнакомой: высокая, широкоплечая, черты лица немного расплывчаты, в них нет юной отточенности, округлости щек, но глаза… — как они выразительны! — в них и нежность к отцу, и встревоженная первая любовь к Лыкову. Ее слова «Иван Сергеич, жених свою невесту забывает» трогают сердце нежностью, в них одновременно и упрек, и прощение…