Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

Только Михайлову свойственна та особая теплота, которую он буквально излучает из себя в финале первого акта.

Зал насторожился с самого начала драмы. Михайлов покорил его простотой и жизненной правдой. Зрители сразу полюбили Сусанина, еще и не совершившего подвига.

Дальше по ходу действия Михайлов находит новые краски для своего героя. Грусть и беспокойство за судьбы Родины уступают место уверенности в силе русского народа и в конечном успехе его сопротивления врагу. Сусанин воочию убедился в резкой перемене общей обстановки:

говорит Сусанин-Михайлов сыну Ване, и в его голосе такая жизнеутверждающая сила, что не верить ему нельзя! В этом акте Михайлов-Сусанин исчерпывающе проявляет себя как любящий отец, как искренний друг своих детей.

Вдумчиво, осторожно руководит он проявлением патриотических чувств Вани, каждой интонацией подчеркивая не превосходство старшего, а опытность друга, умно направляет его порыв на преодоление трудностей («Никогда не отступай!»), На верность клятве («Никогда не изменяй»).

С появлением в доме поляков Сусанин-Михайлов внутренне преображается, внешне оставаясь тем же. Подчеркнуто простовато звучит его приглашение незваных гостей на семейный праздник:

Зрители понимают, что в этом приглашении заложен иносказательный смысл, но затем, чтобы выиграть время, Сусанин-Михайлов прикидывается болтливым простачком.

Грубость и кажущееся превосходство поляков неожиданно наталкиваются на огромное противодействие Сусанина:

Попытка шляхтичей запугать его встречает резкий отпор: обнажив грудь, Сусанин отвечает:

Минутное замешательство врагов дает возможность разобраться в обстановке и принять решение. Все это Михайлов проводит спокойно, без суетливости. Так же убедительно и просто проводит он и следующую сцену:

притворно соглашается он. Мобилизуя все мастерство, умно и тонко ведет себя Михайлов-Сусанин с врагами. Он как бы взвешивает каждое слово и, завоевав доверие врагов, ломает их планы.

Искренность и простота, присущие Михайлову, особенно ярко выражаются в сцене прощания с дочерью:

Эта сцена еще больше усиливает связь артиста со зрительным залом. После слов «велят идти, повиноваться надо» Максим Дормидонтович целиком отрешился от окружающего и почти не смотрел на дирижера. Мелькавшие перед глазами «паны», казалось, были не артистами хора, а врагами, посягнувшими на его Родину.

Это состояние длилось и по окончании действия. На шумные аплодисменты зрителей он выходил почти машинально, продолжая внутренне торопиться туда, на занесенную снегом дорогу, чтобы отвести врагов прочь от Москвы…

Слушая музыку первой картины четвертого акта, он продолжал находиться в том же состоянии напряженности и ожидания.

«Им Москвы не видать, им Руси не топтать», — доносились до него заключительные слова хора посадских людей.

После быстрой смены декораций — вторая картина четвертого акта.

Лес… непроходимая глушь… снег…

Из глубокой тьмы сцены выходит Сусанин, и хотя он внешне медлителен и спокоен, зритель с волнением следит за каждым его движением. В напряженной тишине артист начинает арию:

«Чуют правду!.. Ты, заря, скорее заблести, скорее возвести спасенья час для Руси…»

После этой проникновенной фразы и зритель, и сам исполнитель забыли про разделявшую их рампу и слились в едином чувстве великого героизма простого русского человека.

Преисполненный чувств, артист упал на колени.

Когда он окончил арию и медленно склонил голову на посох, какое-то мгновение царила тишина, потом зал разразился бурей оваций. Пауза затянулась слишком долго, и дирижер, понимая, как важно сейчас актеру не рассеяться, не потерять той линии образа, которую он так правильно почувствовал и передавал, взмахнул палочкой, и оркестр пошел дальше, на речитатив и финал.

На словах «прощайте, дети, прощайте!» зал замер.

Сколько было в них силы и скорби!

Дальше уже каждая фраза сопровождалась аплодисментами.

Спектакль «Иван Сусанин» передавался по радио, поэтому неудивительно, что утром Максима Дормидонтовича разбудил продолжительный телефонный звонок: в трубке он услышал знакомый голос Короткова, председателя Кольцовского колхоза. Сергей Ксенофонтович поздравил Михайлова с большим успехом и сообщил, что его слушала вся деревня.

Это был последний, завершающий аккорд песни радости, которая не смолкая звучала в душе Михайлова с окончания спектакля.

— Выиграл ты соревнование, — весело заключил свои поздравления Коротков.

— Нет! Мне еще далеко до вас! Но я доволен, что не уронил достоинства перед своими земляками!

Михайлова как певца и как исполнителя роли Сусанина высоко оценил С. А. Самосуд. Он считал его редким явлением на оперной сцене, а шутя называл «скифом».

— Голос редчайший, поет, как орга́н; патриотичность у него, видимо, в крови. Порой мне кажется, что Михайлова привезли на сцену Сусаниным.

На вопросы молодых артистов, в чем разница в исполнении роли Сусанина Шаляпиным и Михайловым, отвечал:

— В характере. Шаляпин — более европейский Сусанин, оперный, Шаляпин делал русского мужика; а Михайлов растворяется в образе Сусанина, его сила — в неподдельной народной простоте…

Преодолев основные трудности оперного искусства, Максим Дормидонтович уже не мог ограничить свою деятельность только участием в спектаклях.

И хотя в театре Михайлов был одним из наиболее загруженных актеров, он стал душой шефской работы в частях Советской Армии, на заводах, в колхозах.

Его постоянно выдвигали в жюри всевозможных музыкальных конкурсов и смотров.

Впервые оказавшись членом жюри конкурса вокалистов, Максим Дормидонтович волновался больше, чем сами участники конкурса: «Ведь так легко ошибиться, за большим волнением молодого исполнителя не услышать его настоящего голоса, не разглядеть таланта!»

Невольно вспомнился ему неудачный визит к регенту духовной семинарии… Голодный и испуганный, стоял Максим перед ним и от волнения не мог издать ни звука, а тот ничего не понял и вытолкнул его за дверь. Вспомнился старый музыкант Ошустович, у которого он так нелепо путал арию Сусанина, но все же тот своим необыкновенным чутьем уловил в нем что-то заслуживающее внимания и не выгнал его, а наоборот, столько лет бескорыстно растил его голос…