Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

После разгрома гитлеровцев под Волгоградом ощущение близкой победы стало еще явственней. На «полководческой» карте Михайлова красные флажки переместились уже кое-где за пределы родной земли: в Румынию, Польшу, оставив далеко в тылу страшный след, обозначавший последний рубеж сопротивления Советской Армии.

И вот наступил, наконец, долгожданный День Победы. Над рейхстагом взвился советский флаг. Гитлеровская Германия безоговорочно капитулировала. Конец войне!

На фронтоне Большого театра вспыхнул транспарант: мир — миру!

И хотя здание еще в маскировочной краске, этот лозунг своим чистым дыханием, казалось, стирал все ожоги войны. Теперь уже зловещий голос сирены не прервет арии Ленского, танца маленьких лебедей…

В день Победы в Большом театре шла опера «Иван Сусанин». Для Максима Дормидонтовича участие в любимом спектакле в исторический день было большим событием. В памяти жили образы героев Великой Отечественной войны, которых он видел на фронте. Никогда еще не был так чувствителен контакт и единство зрительного зала со сценой. Новыми красками заиграл весь спектакль, стал еще глубже и понятней патриотизм Сусанина. Хор Большого театра устами глинковских героев пел «Славу» советским богатырям!

В этот вечер после спектакля парчовый занавес не сомкнулся. После заключительных аккордов оркестра артисты, обслуживающий персонал и все, кто были за кулисами, вышли на сцену, чтобы в лице присутствующих приветствовать и поздравить с победой весь советский народ.

Зрители, в свою очередь, как бы видя в лице артистов, выступавших в ролях русских патриотов, тех, кто в наше время не щадил своей жизни за свободу и счастье Родины, — выражали свой восторг и благодарность. Множество людей из зрительного зала поднялись на сцену, здесь обнимались и целовались с артистами, поздравляли друг друга с победоносным окончанием войны.

В зрительный зал потребовали Сусанина-Михайлова, его «сына» Ваню — Антонову, «дочь» — Шумскую. Когда они вышли в публику, раздались громоподобные аплодисменты и крики: «Ура великому советскому народу! Ура советским воинам!»

Артисты и зрители восторженно встречали мир, зарю нового счастья!..

Луч прожектора скользит по опустевшему залу, останавливается на арфе, ее дают большим планом во весь экран. Сквозь струны видны ноты с надписью:

«Бетховен. Шотландская застольная. Исполняет Народный артист СССР М. Михайлов».

Арфистка начинает играть мелодию. Но что это? За арфой шотландец, а на винных бочках скрипач и флейтист. Где же это происходит?

Гавань. Матрос собирается в плавание. Всхлипывает Бетси, та самая Бетси, о которой говорится в застольной песне. Моряк прощается с любимой и хочет уйти. Вдруг раздается мощный бас:

Это поет Михайлов в концерте для кино. Он шкипер, рядом — его друзья-моряки с женами и невестами; Михайлов поет, обращаясь к ним, переходя от столика к столику, обнимая Бетси и ее друга, подмигивая то хозяину кабачка, то зрителям. Шкипер, моряк и Бетси поднимают бокалы, чокаются.

Только после просмотра фильма-концерта Максим Дормидонтович по-настоящему поверил, что это он в роли шкипера и что вся трудная и незнакомая для него работа киноактера закончена.

Когда ему предложили сниматься в этой картине, он заколебался. Решил посоветоваться с Иваном Семеновичем Козловским, который также должен был участвовать в этом фильме.

— Ты Бетховена любишь? — спросил Козловский.

— Один из моих любимых композиторов.

— А его «Застольную песню»?

— Очень люблю, — признался Михайлов. А заодно признался и в том, что страшится кино, так как совсем неопытен. Но Иван Семенович припомнил ему, что оперное искусство тоже не всегда было ему знакомо, а справился, да еще как справился!

После выхода фильма на экран газета «Известия» писала:

«Шотландскую застольную» песню поет Михайлов и как поет!.. Кто не слышал по радио, как Народный артист СССР Михайлов поет «Шотландскую застольную» Бетховена? В фильме эта песня звучит замечательно, ее содержание раскрывается перед слушателями с особой глубиной. Слушатель видит Михайлова на экране не в концертном смокинге, не у рояля, а в портовом кабачке…»

Вскоре Максим Дормидонтович снимается в картине «Иван Грозный». Здесь в первую очередь его привлек исторический сюжет. Знал он эту эпоху по спектаклям «Борис Годунов», «Псковитянка», и ему было интересно присутствовать не только на съемке своего эпизода, но и увидеть, проследить игру Н. К. Черкасова, М. И. Жарова и других опытных киноактеров. Как оперный артист, Максим Дормидонтович привык к постепенному эмоциональному нарастанию роли. Главной трудностью на съемках являлось то, что запись звука производилась заранее и во время действия приходилось следить за синхронностью, чтобы движение губ совпадало с записанным ранее звуком.

— Иногда даже приходилось, — рассказывал Михайлов, — чтобы на протяжной ноте не стоять с открытым ртом без звука или с закрытым — при звуке, отворачиваться от аппарата, придумывая по ходу действия новую мизансцену.

Эпизод кинокартины, в котором Михайлов выступает в роли протодиакона при коронации царя, записывался в Сокольническом соборе. Особая трудность заключалась в том, что запись происходила а капелла, можно было не рассчитать звук, и тогда оставались лишние слова или, наоборот, могло их не хватить.

«Многолетие» идет, повышаясь вверх по полутону, даже по четверти тона. Но это оригинальное и очень трудное звуковедение нарушилось, когда после просмотра режиссуре фильма показалось, что этот момент слишком растянут. Выбросили несколько слов вместе со звуком, получился скачок кверху сразу на тон, нарушилась последовательность звучания. Этим Максим Дормидонтович был не очень доволен, но исправить ничего не мог: картина уже вышла на экран.

Михайлов был приглашен сниматься в роли Кончака. По первоначальному замыслу постановщика и режиссуры, он должен был исполнять небольшой кусок из арии со слов «Эй, пленниц привести сюда!» На просмотре кинокартины возник вопрос, почему не дана вся ария Кончака, Михайлов, что ли, не согласился петь? Была внесена поправка. Предполагалось исполнить один куплет арии, но для пробы записали всю, и это так украсило картину, настолько она хорошо звучала, была насыщена таким выразительным внутренним содержанием, что сокращать ее никто не решился.

Максиму Дормидонтовичу, привыкшему к большому творчеству на сцене, съемки в кино были не по душе. Если в опере линия образа постепенно развивается, нарастая от одной картины к другой, то в кино роль как бы разрывается на куски, что очень расхолаживает исполнителя. Бывает очень трудно вновь собрать внимание. Особенно остро Максим Дормидонтович почувствовал это, когда снимался в своей любимой роли в опере «Иван Сусанин». Едва он успевал сосредоточиться и спеть фразу «Чуют правду!.. Ты, заря, скорее заблести…», как слышалось: «Довольно! Свет!»