Цви Найсберг - О российской истории болезни чистых рук

Ему вот, подчас разве что только и было свойственно почти бессознательно приукрашивать насквозь пропитанную кровавым потом разрушительных идей…

…тогдашнюю всецело-то совсем обыденно вязкую революционную действительность.

Вот он весьма и весьма наглядный пример из его книги «Истоки», где он ясно и четко разом указывает на всю ту сущую отстраненность интеллигенции от всяческих дел, что были и впрямь сколь неразрывно же связаны именно с тем довольно последовательным и постепенным последующим улучшением всего того никак непростого быта народа.

И уж те его гулким эхом от всех старых крепостных стен так и отдающиеся в ушах слова, более чем безукоризненно, и являют плод мучительных и многолетних раздумий, а потому и берут они сразу так за душу.

Марк Алданов «Истоки».

«Что я, профессор Муравьев, могу сделать для ускорения дела конституции? Я не пойду со студентами устраивать демонстрацию на площади! И не только потому не пойду, что они почти дети, и что они хотят не совсем того же, что я, и даже совсем не того. У меня, как я и сказал Лизе, есть свое дело в жизни. „Я полезнее обществу, России, народу, занимаясь только этим“, – сказал Павел Васильевич тоже в десятый, если не в сотый, раз».

95

Получается, что коли к тому, вовсе вот не было какой-либо вполне стоящей, личной причины, скажем, к примеру, той еще на редкость безнадежной и безответной любви…

Однозначно же люди действительно способные изменить жизнь народа хоть к чему-либо чуточку лучшему буквально всеми путями от подобных дел до чего только активно полностью самоустранялись.

Причем объясняли они все это свое самое уж полнейшее равнодушие к каким-либо свершениям в области преумножения общественных благ, разве что с той самой исключительно так донельзя твердой позиции…

Нет, уж сколь изумительно ласково и уютно разом на редкость вполне этак надежно они прикрылись всею той именно что сугубо научной весьма и весьма до чего многозначительно плодотворной и чисто как есть самой-то повседневной своей занятостью.

Однако весь тот и вправду нещадный и беспрестанный интеллектуальный труд сам по себе и близко ничего ведь не стоит без всей той донельзя строгой его привязки к полностью же всецело совсем явственно неброским реалиям той самой так или иначе окружающей кое-кого действительности.

Да и вообще абсолютно всякое сколь этак отвлеченное, аморфное знание вполне может до чего весьма многим причинить именно тот совершенно неминуемый и самый что ни на есть колоссальнейший вред.

Практически каждое гуманное средство или любое техническое новшество, несомненно, может быть, во всем том дальнейшем вполне еще разом оказаться использовано как раз-таки всецело супротив человека, если и вправду затем оно окажется совсем уж никак не в тех нисколько нечистых руках.

И именно поэтому люди образованные и интеллигентные непременно обязаны по временам находить в себе силы для участия во внутренней политике своего государства, и это всего-то лишь никак не должно было у них оказаться и вправду до чего вполне-то как есть самым повседневным занятием.

96

Причем вовсе так не разрушением всех пут рабства и несвободы и впрямь-то можно было до чего еще на редкость ведь безотлагательно добиться самых уж значительных и существенных благих перемен.

Нет, к чему-либо подобному если и можно было вообще прийти, то только разве что одним тем строго уж чисто ступенчатым изменением всех тех нынче-то так или иначе существующих реалий.

Ну а всем тем на редкость мучительным и болезненно тягучим эмоциональным репликам только и суждено было растравливать довольно мелкие людские амбиции, а более этак совсем и ничего иного.

То есть, все те громкие слова, что до чего резкими раскатами самого уж отдаленного эха и впрямь доносились до слуха рабочего люда, разве что лишь только и всего, что подтачивали в нем самодисциплину и ничего, собственно, более.

А между тем достопочтимые высоколобые инженеры, когда их интересы и в самом реальном смысле могли оказаться задеты из-за буквально любой, пусть даже и самой пустячной поддержки интересов народа бесстыже делали ноги от всего того, что и вправду могло им на деле грозить грядущими неприятностями во всей их личной последующей карьере.

Это ведь никак не о всеобщем благе чего-либо там, значится, за сытым обедом бурчать, когда, понимаешь ли, головной мозг до самых краев переполняется думами о сколь насущной необходимости более чем давно назревших и незамедлительных светлых перемен.

НУ а как только дело действительно приобретало некий всецело личностный характер, то тут же совершенно так неизбежно срабатывала реакция спинного мозга.

97

Зато промеж тех во всем себе подобных до чего же исключительно весело, они тогда от всей ведь души куражились, по поводу, убийств царских чиновников у нихъ аж сердце из груди выпрыгивало, когда звучали все эти взрывы!

А на работе, как и понятно всегда только молчок, а то чего доброго Николай Петрович выгонит и плохую рекомендацию в сердцах напишет, и как это потом с нею такой к какому-либо другому точно такому фабриканту на службу уж будешь затем устраиваться?

А вот он и самый конкретный всему тому более чем совсем этак безупречно во всем наглядный пример: Александр Куприн «Молох».

– «Кормилец… родной… рассмотри ты нас… Никак не можно терпеть… Отошшали!.. Помираем… с ребятами помираем… От холода, можно сказать, прямо дохнем!

– Что же вам нужно? От чего вы помираете? – крикнул опять Квашнин. – Да не орите все разом! Вот ты, молодка, рассказывай, – ткнул он пальцем в рослую и, несмотря на бледность усталого лица, красивую калужскую бабу. – Остальные молчи! Большинство замолкло, только продолжало всхлипывать и слегка подвывать, утирая глаза и носы грязными подолами…

Все-таки зараз говорило не менее двадцати баб.

– Помираем от холоду, кормилец… Уж ты сделай милость, обдумай нас как-нибудь… Никакой нам возможности нету больше… Загнали нас на зиму в бараки, а в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены… И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду… зуб на зуб не попадает… А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить… Пишшу варить негде… На дворе пишшу варим… Мужики наши цельный день на работе… Иззябши… намокши… Придут домой – обсушиться негде. Квашнин попал в засаду.

В какую сторону он ни оборачивался, везде ему путь преграждали валявшиеся на земле и стоявшие на коленях бабы. Когда он пробовал протиснуться между ними, они ловили его за ноги и за полы длинного серого пальто. Видя свое бессилие, Квашнин движением руки подозвал к себе Шелковникова, и, когда тот пробрался сквозь тесную толпу баб, Василий Терентьевич спросил его по-французски, с гневным выражением в голосе: