Светлана Менделева - По одну сторону горизонта

Проходит, приятель,
Период приятий,
Ненужных объятий,
Чужой суеты.
И время, зевая,
Обёртки срывает
И с раны, бывает,
Срывает бинты…

И видишь, как в лупу,
Теорию лука.
И хочется в руку
Зажать и беречь
Зерно золотое:
Рутинную скуку,
Незлую разлуку,
Негромкую речь.

Ну как мне не плакать
Ну как мне не плакать
Смятенье и слякоть
Под коркой стиха…
Есть горькая мякоть,
Есть твёрдая мякоть,
А всё остальное,
Поверь, шелуха.

Он мудр и желчен, остёр и хмур.
И всё-таки он — велик.
И прост изысканный, mon amour,
Несносный его язык.

От нас останется с гулькин нос
Лирической чепухи.
Но узнаваем его прононс,
Больные его стихи…

Любитель дев и глотатель книг,
Патетике чужд вполне,
Залить умел он за воротник
И толк понимал в вине!..

Не принимая себя всерьёз,
Банальных чураясь фраз,
Он — на Парнасе теперь, где рос
Словарный его запас.

И честный автору гонорар
На мрамор положит мир:
Не болтунами воспетый дар,
А диск, что затёрт до дыр.

Он мне никто. Но горька печаль,
И мартовский чёрен наст.
Мне ни на минуту его не жаль.
Мне жаль обделённых нас.

Суши — летняя собака,
У неё и хвост не пышный,
И приподнятые брови,
И в глазах всегда вопрос.
А когда гроза грохочет,
И тяжёлый ливень слышен,
У неё на нервной почве
Выпадение волос…

Суши — инопланетянка.
И её печалит холод.
Там, в галактике соседней
Тих её мохнатый бог.
Но она умеет слушать,
Совершенно как психолог:
Опустив седые уши,
Наклонивши морду вбок.

Как она летит навстречу,
Тощий хвост, как вентилятор!..
Стрекозы проворной легче,
Мягче нового ковра.
А потом движеньем длинным
Трёт глаза мохнатой лапой
И с улыбкою дельфина
Засыпает до утра…

Суши — инопланетянка.
На носу веснушек стая,
И в глазах — печаль другая,
Незнакомый мне покой.
В нашей бедной атмосфере
Ей, наверно, не хватает
То ли радости обычной,
То ли косточки какой.

Суши — летняя собака.
И она боится грома,
И от страха прячет морду
Нам в колени всякий раз.
А когда гроза грохочет
И качает стены дома,
Суши плачет, оттого что
Защитить не может нас.

Как молодо выглядят все поэтессы
От жизни воздушной, как тучки!..
Они на горошинах разных принцессы
И в целом — колючие штучки.
Они обладают задумчивым видом
И смотрят на мир неконкретно.
Они позволяют хандре и обидам
Собой овладеть незаметно.

Как молодо выглядят все поэтессы.
Наверное, вы замечали.
Их, право, не портят ни слёзы, ни стрессы,
Ни век, ни мужья, ни печали.
Они забывают часы и расходы
И сами над этим смеются!
Но могут расстроиться из-за погоды
И из-за разбитого блюдца…

Играют в слова беззаботно, как дети,
В версте от дымящейся бездны.
Наверное, всё же занятия эти
От возраста очень полезны.

Как росчерк нервного пера,
Нечёткий профиль.
Не жертва, не адепт добра,
Сухарь и профи.
Сквозь дождевые облака,
Дворы кривые —
Кровоточащая строка,
Слова живые.
Им не опасны тлен и моль,
Чужды длинноты.
Но мизантропии бемоль
У каждой ноты.

День дождливый, день не жаркий,
Но каникулы не ждут,
Спит в Московском зоопарке
Самый первый мой верблюд!..
Мы туда ходили с папой,
Мы из дома брали хлеб.
Был у нас верблюд горбатый
Фаворитом этих лет.

Есть достоинство в осанке,
Взгляд невесел, горб — не груб.
Только бархатно касанье
Корм с руки берущих губ.
Мы кормили всех животных,
И козлов, и прочих лам,
Ощущая вкус свободы
От уроков и от мам!

Папа, папа, где ты, папа…
Здесь такая красота!..
Только стол — уже не парта.
Только я — уже не та.
Я живу в тоске и в неге:
Южный климат, разный люд…
Ходит по пустыне Негев
Самый первый мой верблюд.

Царица Регина. Какая царица?..
Она балагурить и петь мастерица.
Печь рыбу, писать про живое в журнале.
И, как в кофемолке, в её карнавале

Летят друг за другом блины и артисты,
Походы к подругам и плечи в батисте.
И розовощекие три господина.
Курьёз перевода: царица Регина.

Она переводит слова в акварели.
И время в любовь, чтобы дни не старели.
И жизнь непослушную — через дорогу,
В другую страну, к дорогому порогу.

Читаю стихи, присев на минуту.
Листаю книгу — справа налево.
И слёзы снова лью почему-то
Над тем, что вроде бы отболело.
И жизнь моя, порою лохматая,
И боль, и любовь в твёрдой обложке
Сквозь эти строки мерцают матово,
Как свет в окошке.

Читаю стихи. Какого лешего?..
Но держат меня легко и незримо
Изгибы времени ошалевшего
В розовой дымке Иерусалима.
И, как рубашка, близкая к телу,
Любовь другая и боль другая
Меня касаются тонкой материей
И прожигают.

В моей системе координат
Всё под контролем, но что-то над,
Пломбир в киоске и лимонад — из детства.
В моей системе координат
Царят тревога и циферблат,
И никуда мне от их баллад
Не деться.

Тропа-линейка и вновь виток —
Взрослений или обид итог,
И память боли на мякоти дней, как корка…
В моей системе координат
Всё под контролем, но что-то над.
И в кофе кубиком рафинад.
Но — горько.

В моей системе координат
И комсомол был, и раввинат,
И в коммуналке паркет из прошлого века.
А мне остался парад утрат,
Под кротким небом корявый сад,
И в жёлтых листьях сухой гранат,
И ветка.

Тот, кто считает деньги, имеет деньги.
Тот, кто считает звёзды, имеет звёзды.
Тот, кто считает беды, имеет слёзы.

Тот, кто читает блоги, танцует буги.
Тот, кто читает книги, живет в берлоге.
Он не фанат бумаги, он друг в итоге.

Тех, кто не моет руки, съедят микробы.
Те, кто не носит брюки, немного буки.
Те, кто считает время, умрут от скуки.

Я стану лёгкой сухонькой старушкой —
Дюймовочкой старушечьего толка.
И буду шамкать, складывая в кружку
Фарфоровые зубы, как у волка.