Андрей Драгунов - Заводь. Стихотворения

Чешуя по всей пристани, вывернутое нутро —
карпа, сазана, селёдки… Крюки и сети…
и никакой возможности лечь на дно,
ибо – коты за это теперь в ответе…
и дожидаются только, когда улов
распределят и выделят часть добычи
ту, в которой больше – пустых голов…
и плавников – чем было для них обычно…
и потому все утренние коты,
чтобы поесть – стараются быть поближе —
к осуществлению детской своей мечты —
на берегу, а не где-нибудь там, в Париже,
или Венеции… Сети – на свежем ветру —
до следующей ночи, до следующего улова…
кошки все серы и ветер в свою дуду —
до потемнения, не говоря ни слова.

Когда у смерти нет других причин —
она решает, что ты – просто – старый…
и умер от количества морщин —
не от болезни или перегара
в автобусе… Бессмертная душа —
трагедия – не жизни – перевода —
в другую ипостась, где не спешат
придать огласке смысл разговора —
подробности… и медленная речь
не оставляет шансов очевидцу
происходящего – в другую землю лечь,
бессмысленно разглядывая лица —
кому при жизни не успел сказать
и пары слов… Бессрочное молчанье,
как дополнение к словам – ни дать, ни взять…
плюс ко всему – неровное дыханье —
проблемы с сердцем, что ещё пока —
отстукивает Богу телеграммы,
но ждёт уже последнего звонка —
с той стороны пустой оконной рамы,
в которой, даже для приличия, стекло —
не предусмотрено… так – только занавеска —
на гвоздиках – банально и смешно,
но – и она не двигается с места…
Не шевелится, как в реке вода.
не продлевает в право или в лево —
остаток жизни, так как никогда
не покидает данного предела…
морщинится, как старое лицо —
окно не расставляет ударенья,
когда ты наблюдаешь сквозь него,
а только продлевает те мгновенья,
когда глядишь – на всё – во все глаза,
стараясь распознать изнанку куртки…
или плаща… Как кто-то там сказал,
что жизнь подобна старой, глупой шутке!.. —
не более того, но – не судьба,
которой достаёт ума – не сгинуть —
за занавеской, чтобы всё сполна —
в лицо уже, а не случайно в спину,
когда дыхание и напряжённый слух,
как дерево в саду ждут одобренья —
садовника, чей взгляд уже потух…
и глаз слезу не давит – с огорченьем —
по поводу кончины старика —
он просто умер из-за длинной жизни,
когда истёрлась дряблая рука
и линии срослись, к полёту мысли
добавив – только – выверенный срок.
Не более того!.. – ни дня без строчке —
в амбарной книге, где длиннее строк —
лишь даты – без особых полномочий…
Без продолжения. Без вариантов дней,
когда всё кажется, а не на самом деле…
когда и тень твоя чуть-чуть – длинней —
заботится уже о новой цели.

Из кусочков сотканное одеяло —
крупной строчкой поверх рисунка —
точно рельсами поверх вокзала —
в направлении почтальона с пастушьей сумкой…
в сторону почты, откуда письма —
голубиной стаей – до адресата —
к месту скопления глупых мыслей
под охраной сторожа или солдата,
или то и другое… Лоскутный остров,
вымеренный до сантиметра – в профиль…
до последней складки песчаной, просто
став лицом с искажённой бровью,
то есть – портретом – на фоне неба —
простыни в облачных складках ночи…
невероятно, но где бы ты не был —
мерный лоскутик к пейзажу пристрочен,
как к запотевшему зеркалу листик
с напоминанием – не про работу,
так – не забытые с вечера мысли —
просто слова… или имя кого-то,
кто, как и ты за ветвистый рисунок —
строчки чернильной – коня и полцарства…
чтобы однажды – холодной и лунной
ночью – согреться, услышав вдруг – Здравствуй.

Май на исходе. Медленно июнь
вползает в дом. не раздвигая шторы —
дыханием – сквозь шёлковую тюль —
через него!.. – с растительным узором
по всей длине… и комариный гул
в ночное время – громче самолёта
над городом, что вечером уснул,
став лёгкою мишенью для кого-то —
в борьбе за воздух, что – горяч, тягуч…
медлителен, как после спячки муха —
в оконной раме – в обрамленье туч…
и звук, не различаемый для слуха —
в начале лета. Никогда ещё —
так холодно – до самого июня…
и, видимо, синоптика просчёт —
ещё аукнется… но это позже будет.

Суровый камень, вдавленный в песок,
коричневый, холодный безымянный…
с какой-то надписью – из прошлого кусок…
стеклянный, оловянный, деревянный…
Бессмысленный, даже когда вода
оттачивает острые границы —
между песком и камнем, иногда
давая шанс им ненадолго слиться
и стать – одним… как ранее, когда
никто не спрашивал – откуда этот камень…
откуда в кране тёплая вода
и почему – так краткосрочна память!..
и время – только до шести утра —
не далее… состарившийся вечер…
и ласточки – всегда – пора, пора —
не как-нибудь, а именно – навстречу.
Глаза в глаза… Недолгий перелёт —
от берега до первого балкона
с покатой крышей, где уже живёт
другая ласточка, сбежавшая со склона —
во избежание бесчисленных потерь —
во время наводнения и позже,
когда – без разницы – тогда или теперь —
пустые гнёзда и немые звёзды…
и камень вдавленный в бесчувственный песок —
не более, чем продолженье списка,
где имена – чуть-чуть – наискосок,
чтобы не стать бухгалтерской запиской.

Зрение, после дождя, находит только пропажу.
видимо – ради этого всё и было…
то есть, вполне возможно, что часть пейзажа —
была готова, чтобы её размыло,
увековечив тем самым пустое место,
откуда не то, что птицы – ветвистый шорох…
всё – в одночасье – вместе с водой исчезло,
освободив от лишнего этот город…
с тополиным пухом. Глаз теребит деревья,
перебирает ветвистый немой рисунок —
на фоне облака, что коротает время
после дождя, уткнувшись в печальный сумрак.
Ночью все кошки тёмно-мышиного цвета —
глаз различает только пустое место…
и иногда полоску дневного света,
но это чуть позже – ближе уже к рассвету,
то есть когда – другой – по составу воздух…
и никого, кто мог бы отвлечь вниманье,
видимо – так и было, когда был создан —
весь этот мир – после дождя – дыханьем.

Из списка мест, куда я ни ногой —
не исчезает улица, где вырос,
куда второй раз – только на покой,
чтобы, в конце концов, действительно – всё сб ы лось
или сбыл о сь – словесная игра —
не на площадке детской перед домом,
а где-то рядом, где кричит – Пора —
какая-то старушка в незнакомом
цветном халате… но не говорит —
куда пора и как к ней обращаться…
Луна, меж тем, торжественно горит,
давая шанс неспящим домочадцам —
хоть что-то в длинном списке разглядеть
и распознать какое-нибудь имя —
знакомое не полностью – на треть —
пока луна не занята другими,
такими же, кто, как и я – не спит,
чернилами распарывая время,
пока луна, как солнышко, висит,
не раздражая спящие деревья —
свечением… Из каждого угла
выглядывает кто-то осторожный,
кто тоже шепчет мне – Пора, пора…
но не разборчиво… Колеблется треножник,
как – твою мать – в озвученной тиши…
Глаза глядят, почти не различая
всё то, что днём увидеть – не спешил,
о чём потом – жалеть, того не зная,
не отличая вечер ото дня,
слова от вымысла, обложку от страницы
с каким-то текстом, помнящим меня…
журавль в небе – не в руке синица —
тревожная… или сплошная тень —
от сказанного – воробей на ветке…
Глухой старик, превозмогая лень,
встаёт, кряхтя, со старой табуретки.