Уильям Моэм - Чувство приличия - английский и русский параллельные тексты

You might say she was a highbrow; she was; but her taste was almost faultless, her judgement sound, and her enthusiasm honest. Вы скажете, что она интеллектуалка - так оно и есть; но вкус у нее едва ли не безошибочный, ее суждения здравы и восторги непритворны. No one admired her more than Thomas Warton. Больше всех ею восхищается Томас Уортон. He had fallen in love with her when she was still a singer and had pestered her to marry him. Он влюбился в нее, когда она еще пела на концертной сцене, и стал преследовать предложениями руки и сердца. She had refused him half a dozen times and I had a notion that she had married him in the end with hesitation. Раз пять или шесть она ему отказывала и, как я подозреваю, вышла за него не без колебаний. She thought that he would become a great painter and when he turned out to be no more than a decent craftsman, without originality or imagination, she felt that she had been cheated. Она думала, что он станет большим художником, и когда он оказался всего лишь приличным ремесленником, лишенным оригинальности и воображения, почувствовала себя обманутой. She was mortified by the contempt with which the connoisseurs regarded him. Ее оскорбляло, что знатоки смотрят на него свысока. Thomas Warton loved his wife. Томас Уортон любил жену. He had the greatest respect for her judgement and would sooner have had a word of praise from her than columns of eulogy in all the papers in London. Он глубоко уважал ее мнение, и ее одобрительное слово было бы ему дороже хвалебных рецензий во всех лондонских газетах. She was too honest to say what she did not think. Но она была слишком честна, чтобы говорить не то, что думала. It wounded him bitterly that she held his work in such poor esteem, and though he pretended to make a joke of it you could see that at heart he resented her outspoken comments. Его жестоко уязвляло, что жена так мало ценит его работу, и, хотя он пытался обратить это в шутку, видно было, что втайне он обижен ее замечаниями. Sometimes his long, horse-like face grew red with the anger he tried to control and his eyes dark with hatred. В иные минуты его длинная лошадиная физиономия багровела от еле сдерживаемого гнева и взгляд омрачала ненависть. It was notorious among their friends that the couple did not get on. Друзьям известно было, что супруги не ладят. They had the distressing habit of fripping in public. У них была злосчастная привычка ссориться на людях.

Warton never spoke to others of Mary but with admiration, but she was less discreet and her confidants knew how exasperating she found him.	Уортон неизменно говорил о жене с восхищением, но Мэри, не столь сдержанная, не скрывала от близких друзей, как муж ее раздражает.
She admitted his goodness, his generosity, his unselfishness; she admitted them ungrudgingly; but his defects were of the sort that make a man hard to live with, for he was narrow, argumentative, and conceited.	Она признавала его достоинства - доброту, великодушие, бескорыстие, признавала охотно; но недостатки у него такие, из-за которых с человеком трудно ужиться: он узколобый, самоуверенный и притом заядлый спорщик.
He was not an artist and Mary Warton cared more for art than for anything in the world.	По натуре он не художник, а для Мэри Уортон искусство превыше всего.
It was a matter on which she could not compromise.	В том, что касается искусства, она не способна на уступки.
It blinded her to the fact that the faults in Warton that maddened her were due in large part to his hurt feelings.	И потому не замечает, что грехи Уортона, которые так бесят ее, объясняются в значительной мере его уязвленным самолюбием.
She wounded him continually and he was dogmatic and intolerant in self-protection.	Она то и дело ранила его, а он, обороняясь, становился высокомерен и нетерпим.
There cannot be anything much worse than to be despised by the one person whose approval is all in all to you; and though Thomas Warton was intolerable it was impossible not to feel sorry for him.	Нет муки злее, чем презрение единственного человека, чьей похвалы жаждешь больше всего на свете, и хоть Томас Уортон был невыносим, нельзя было ему не посочувствовать.
But if I have given the impression that Mary was a discontented, rather tiresome, pretentious woman I have been unjust to her.	Но если в моем описании Мэри выглядит вечно недовольной, капризной и в общем-то утомительной особой, значит, я оказался несправедлив.
She was a loyal friend and a delightful companion.	Она была верным другом и очаровательной собеседницей.
You could talk to her of any subject under the sun.	С ней можно было поговорить о чем угодно.
Her conversation was humorous and witty.	Она была весела и остроумна.
Her vitality was immense.	Жизнь била в ней ключом.
She was sitting now on the left hand of her host and the talk around her was general.	Сейчас она сидела по левую руку от хозяина, и вокруг нее завязался общий разговор.
I was occupied with my next-door neighbour, but I guessed by the laughter with which Mary's sallies were greeted that she was at her brilliant best.	Я занят был соседкой с другой стороны, но по взрывам смеха, которым встречали каждую шуточку Мэри, догадывался, что она сегодня блистает остроумием.
When she was in the vein no one could approach her.	Если она бывала в таком настроении с нею никто не мог сравниться.
"You're in great form tonight," I remarked, when at last she turned to me.	- Вы сегодня в ударе,- заметил я, когда наконец она повернулась ко мне.
"Does it surprise you?"	- Вас это удивляет?
"No, it's what I expect of you.	- Нет, ничего другого я от вас и не ждал.
No wonder people tumble over one another to get you to their houses.	Не удивительно, что вы всюду нарасхват.

You have the inestimable gift of making a party go."	У вас неоценимый дар вносить оживление в любое общество.
"I do my little best to earn my dinner."	- Стараюсь, как могу, заслужить угощение.
"By the way, how's Manson?	- Кстати, что с Мэнсоном?
Someone told me the other day that he was going into a nursing-home for an operation.	На днях мне кто-то говорил, будто он ложится в больницу на операцию.
I hope it's nothing serious."	Надеюсь, ничего серьезного?
Mary paused for a moment before answering, but she still smiled brightly.	Мэри мгновенье помедлила с ответом, но улыбалась все так же весело.
"Haven't you seen the paper tonight?"	- Вы разве не видели вечернюю газету?
"No, I've been playing golf.	- Нет, я играл в гольф.
I only got home in time to jump into a bath and change."	Только и забежал домой принять ванну и переодеться.
"He died at two o'clock this afternoon." I was about to make an exclamation of horrified surprise, but she stopped me. "Take care.	- Он умер сегодня в два часа дня.- У меня чуть не вырвался возглас изумления и ужаса, но Мэри меня остановила: - Осторожнее.
Tom is watching me like a lynx.	Том следит за мной зорче рыси.
They're all watching me.	Все за мной следят.
They all know I adored him, but they none of them know for certain if he was my lover, even Tom doesn't know; they want to see how I'm taking it.	Все знают, что я обожала Мэнсона, но никто не знает наверняка, был ли он моим любовником; даже Том не знает; они хотят видеть, как на меня подействовала его смерть.
Try to look as if you were talking of the Russian Ballet."	Старайтесь делать вид, что мы говорим о русском балете.
At that moment someone addressed her from the other side of the table, and throwing back her head a little with a gesture that was habitual with her, a smile on her large mouth, she flung at the speaker so quick and apt an answer that everyone round her burst out laughing.	Тут к ней обратился кто-то из сидящих напротив, и Мэри, по привычке чуть откинув голову, с улыбкой на полных губах, тотчас ответила так остроумно и метко, что все вокруг расхохотались.
The talk once more became general and I was left to my consternation.	Разговор опять сделался общим, а я оцепенел, ошеломленный.
I knew, everyone knew, that for five and twenty years there had existed between Gerrard Manson and Mary Warton a passionate attachment.	Я знал, все мы знали, что добрых двадцать пять лет Джерарда Мэнсона и Мэри Уортон соединяла пылкая привязанность.
It had lasted so long that even the more strait-laced of their friends, if ever they had been shocked by it, had long since learnt to accept it with tolerance.	Это длилось так долго, что даже самые строгие пуритане среди ее друзей, если поначалу их это и коробило, давно научились относиться к ее слабости терпимо.
They were middle-aged people, Manson was sixty and Mary not much younger, and it was absurd that at their age they should not do what they liked.	Оба были уже немолоды, Мэнсону шестьдесят, Мэри немногим моложе, и нелепо им было бы в их возрасте не поступать, как хочется.

Читать дальше