Джек Лондон - Любовь к жизни - английский и русский параллельные тексты

Он пересилил свой страх, собрался с духом и, опустив руку в воду, нашарил ружье, потом передвинул тюк ближе к левому плечу, чтобы тяжесть меньше давила на больную ногу, и медленно и осторожно пошел к берегу, морщась от боли. He did not stop. Он шел не останавливаясь. With a desperation that was madness, unmindful of the pain, he hurried up the slope to the crest of the hill over which his comrade had disappeared-more grotesque and comical by far than that limping, jerking comrade. Не обращая внимания на боль, с отчаянной решимостью, он торопливо взбирался на вершину холма, за гребнем которого скрылся Билл, - и сам он казался еще более смешным и неуклюжим, чем хромой, едва ковылявший Билл. But at the crest he saw a shallow valley, empty of life. Но с гребня он увидел, что в неглубокой долине никого нет! He fought with his fear again, overcame it, hitched the pack still farther over on his left shoulder, and lurched on down the slope. На него снова напал страх, и, снова поборов его, он передвинул тюк еще дальше к левому плечу и, хромая, стал спускаться вниз. The bottom of the valley was soggy with water, which the thick moss held, spongelike, close to the surface. Дно долины было болотистое, вода пропитывала густой мох, словно губку. This water squirted out from under his feet at every step, and each time he lifted a foot the action culminated in a sucking sound as the wet moss reluctantly released its grip. На каждом шагу она брызгала из-под ног, и подошва с хлюпаньем отрывалась от влажного мха. He picked his way from muskeg to muskeg, and followed the other man's footsteps along and across the rocky ledges which thrust like islets through the sea of moss. Стараясь идти по следам Билла, путник перебирался от озерка к озерку, по камням, торчавшим во мху, как островки. Though alone, he was not lost. Оставшись один, он не сбился с пути.

Farther on he knew he would come to where dead spruce and fir, very small and weazened, bordered the shore of a little lake, the titchin-nichilie, in the tongue of the country, the "land of little sticks."	Он знал, что еще немного - и он подойдет к тому месту, где сухие пихты и ели, низенькие и чахлые, окружают маленькое озеро Титчинничили, что на местном языке означает: "Страна Маленьких Палок".
And into that lake flowed a small stream, the water of which was not milky.	А в озеро впадает ручей, и вода в нем не мутная.
There was rush-grass on that stream-this he remembered well-but no timber, and he would follow it till its first trickle ceased at a divide.	По берегам ручья растет камыш - это он хорошо помнил, - но деревьев там нет, и он пойдет вверх по ручью до самого водораздела.
He would cross this divide to the first trickle of another stream, flowing to the west, which he would follow until it emptied into the river Dease, and here he would find a cache under an upturned canoe and piled over with many rocks.	От водораздела начинается другой ручей, текущий на запад; он спустится по нему до реки Диз и там найдет свой тайник под перевернутым челноком, заваленным камнями.
And in this cache would be ammunition for his empty gun, fish-hooks and lines, a small net-all the utilities for the killing and snaring of food.	В тайнике спрятаны патроны, крючки и лески для удочек и маленькая сеть - все нужное для того, чтобы добывать себе пропитание.
Also, he would find flour,-not much,-a piece of bacon, and some beans.	А еще там есть мука - правда, немного, и кусок грудинки, и бобы.
Bill would be waiting for him there, and they would paddle away south down the Dease to the Great Bear Lake. And south across the lake they would go, ever south, till they gained the Mackenzie. And south, still south, they would go, while the winter raced vainly after them, and the ice formed in the eddies, and the days grew chill and crisp, south to some warm Hudson Bay Company post, where timber grew tall and generous and there was grub without end.	Билл подождет его там, и они вдвоем спустятся по реке Диз до Большого Медвежьего озера, а потом переправятся через озеро и пойдут на юг, все на юг, - а зима будет догонять их, и быстрину в реке затянет льдом, и дни станут холодней, - на юг, к какой-нибудь фактории Гудзонова залива, где растут высокие, мощные деревья и где сколько хочешь еды.
These were the thoughts of the man as he strove onward.	Вот о чем думал путник с трудом пробираясь вперед.
But hard as he strove with his body, he strove equally hard with his mind, trying to think that Bill had not deserted him, that Bill would surely wait for him at the cache.	Но как ни трудно было ему идти, еще труднее было уверить себя в том, что Билл его не бросил, что Билл, конечно, ждет его у тайника.
He was compelled to think this thought, or else there would not be any use to strive, and he would have lain down and died.	Он должен был так думать, иначе не имело никакого смысла бороться дальше, - оставалось только лечь на землю и умереть.
And as the dim ball of the sun sank slowly into the northwest he covered every inch-and many times-of his and Bill's flight south before the downcoming winter.	И пока тусклый диск солнца медленно скрывался на северо-западе, он успел рассчитать - и не один раз - каждый шаг того пути, который предстоит проделать им с Биллом, уходя на юг от наступающей зимы.
And he conned the grub of the cache and the grub of the Hudson Bay Company post over and over again.	Он снова и снова перебирал мысленно запасы пищи в своем тайнике и запасы на складе Компании Гудзонова залива.
He had not eaten for two days; for a far longer time he had not had all he wanted to eat.	Он ничего не ел уже два дня, но еще дольше он не ел досыта.

Often he stooped and picked pale muskeg berries, put them into his mouth, and chewed and swallowed them.	То и дело он нагибался, срывал бледные болотные ягоды, клал их в рот, жевал и проглатывал.
A muskeg berry is a bit of seed enclosed in a bit of water. In the mouth the water melts away and the seed chews sharp and bitter.	Ягоды были водянистые и быстро таяли во рту, -оставалось только горькое жесткое семя.
The man knew there was no nourishment in the berries, but he chewed them patiently with a hope greater than knowledge and defying experience.	Он знал, что ими не насытишься, но все-таки терпеливо жевал, потому что надежда не хочет считаться с опытом.
At nine o'clock he stubbed his toe on a rocky ledge, and from sheer weariness and weakness staggered and fell.	В девять часов он ушиб большой палец ноги о камень, пошатнулся и упал от слабости и утомления.
He lay for some time, without movement, on his side. Then he slipped out of the pack-straps and clumsily dragged himself into a sitting posture.	Довольно долго он лежал на боку не шевелясь; потом высвободился из ремней, неловко приподнялся и сел.
It was not yet dark, and in the lingering twilight he groped about among the rocks for shreds of dry moss.	Еще не стемнело, и в сумеречном свете он стал шарить среди камней, собирая клочки сухого мха.
When he had gathered a heap he built a fire,-a smouldering, smudgy fire,-and put a tin pot of water on to boil.	Набрав целую охапку, он развел костер -тлеющий, дымный костер - и поставил на него котелок с водой.
He unwrapped his pack and the first thing he did was to count his matches.	Он распаковал тюк и прежде всего сосчитал, сколько у него спичек.
There were sixty-seven.	Их было шестьдесят семь.
He counted them three times to make sure.	Чтобы не ошибиться, он пересчитывал три раза.
He divided them into several portions, wrapping them in oil paper, disposing of one bunch in his empty tobacco pouch, of another bunch in the inside band of his battered hat, of a third bunch under his shirt on the chest.	Он разделил их на три кучки и каждую завернул в пергамент; один сверток он положил в пустой кисет, другой - за подкладку изношенной шапки, а третий - за пазуху.
This accomplished, a panic came upon him, and he unwrapped them all and counted them again.	Когда он проделал все это, ему вдруг стало страшно; он развернул все три свертка и снова пересчитал.
There were still sixty-seven.	Спичек было по-прежнему шестьдесят семь.
He dried his wet foot-gear by the fire.	Он просушил мокрую обувь у костра.
The moccasins were in soggy shreds. The blanket socks were worn through in places, and his feet were raw and bleeding.	От мокасин остались одни лохмотья, сшитые из одеяла носки прохудились насквозь, и ноги у него были стерты до крови.
His ankle was throbbing, and he gave it an examination. It had swollen to the size of his knee.	Лодыжка сильно болела, и он осмотрел ее: она распухла, стала почти такой же толстой, как колено.
He tore a long strip from one of his two blankets and bound the ankle tightly. He tore other strips and bound them about his feet to serve for both moccasins and socks. Then he drank the pot of water, steaming hot, wound his watch, and crawled between his blankets.	Он оторвал длинную полосу от одного одеяла и крепко-накрепко перевязал лодыжку, оторвал еще несколько полос и обмотал ими ноги, заменив этим носки и мокасины, потом выпил кипятку, завел часы и лег, укрывшись одеялом.

Читать дальше