Андрей Лещинский - Рождение червя

Впрочем, один перерыв делать все равно бы пришлось: надо было перейти проспект Чернышевского. На конце газона стояла серебристая бочка с квасом на двух колесах, как у грузовика. Кваса очень хотелось, но няня ни за что бы не разрешила: квас холодный, может горло заболеть, да и тридцати копеек на маленькую кружку у нее не было, она специально не брала с собой деньги, чтобы мальчик не просил ни кваса, ни газировки, ни мороженого. Еще можно было сходить посмотреть, как строят метро, но мама сказала в Таврический, пришлось идти прямо.

В конце бульвара опять были квас и мороженое, и опять пришлось переходить улицу. Мальчик не мог запомнить ее название. Он и Петра Лаврова плохо помнил — Петра знал, а дальше кое-как. А здесь казалось, что раз сад — Таврический, то и улица должна быть Таврическая, а была какая-то другая. Они перешли через нее, между двух бело-желтых столбиков с распахнутыми воротами пошли по дорожке среди кустиков к крутому скверу с яркой клумбой и темной статуей Ленина посредине. Здесь не играли, надо было идти дальше. Налево ушла дорожка в горку к закрытому павильону и к речке, вдоль которой были интересные клетки с кроликами, курицами и пони. Навстречу шла старушка с красной повязкой. Мальчик решил развлечься и так, чтобы видела няня, плюнул на дорожку.

— Ты чего это расплевался? Смотри, вон сейчас сторож свистнет в свисток, милиционер придет: «Кто здесь плюется?!» —да и заберет тебя.

Няня зевнула, мальчик был доволен, тут старушка погрозила коричневым, согнутым вбок пальцем и вправду тихонько свистнула. Мальчик испугался так, что застыл на месте, не решаясь ни бежать, ни плакать, ни упасть и притвориться больным. Няня тоже испугалась. Она быстро подошла к нему, взяла за руку и повела дальше в сад от старушки. Через несколько шагов она сильно дернула его за руку, сказала:

— Ну чего?! В милицию захотел? Я тебе поплююсь, гад. Ты чего делаешь, а?!

И опять дернула. Мальчик перебирал ногами, в глазах были слезы, несколько капель даже стекли по щекам, но плакать он боялся. Наконец пришли на площадку. Няня вытряхнула в песочницу формочки резким и отрывистым движением рук, она всегда двигалась так, когда сердилась, пошла к скамейке из зеленых брусочков, села, достала из авоськи вязание и перестала смотреть на мальчика.

Он полепил куличики, получалось хорошо, еще прошлым летом он научился, что надо похлопать лопаткой по формочке, чтобы она хорошо снялась и куличик вышел ровный. Потом слепил большой кулич из ведра, краешек осыпался. Попробовал другой раз, похлопал как следует, изо всех сил — другой край осыпался. Лепить куличики надоело, он постукал ведром, лопаткой и формочкой по краю песочницы, чтобы песок отлип, отнес их няне. Она все молчала и сердилась.

Потом сколько-то времени заняли качели — маленькие пузатые конструкции из трубок, на которых можно было качаться вдвоем, но можно и одному, если сильно толкаться ногами. Он побегал по маленькому деревянному барабану, на большой было не забраться, попробовал залезть по наклонной плоскости из досок, держась за один из спущенных сверху канатов, — ничего не вышло. Вспомнил, что зимой доски поливают водой, и тогда вообще не залезть, еще вспомнил, как зимой на площадке ставят большую голову Ильи Муромца, по наклонной бороде которого можно скатываться на деревянных санках. Посмотрел на деревянную эстраду с круглой крышей. Ничего там не было, а когда что-нибудь показывали, всегда бывало скучно. Вдруг он увидел, что рядом с той скамейкой, на которой сидела его няня и еще две чужие няни, была еще одна, пустая, потому что она стояла в луже и никто не хотел подходить по воде и садиться. Мальчик пошел туда, сел на корточки, стал смотреть. Рядом с лужей лежал прутик, он взял его, поковырял в воде, поднялась муть, быстро осела. Стало скучно, захотелось домой. Он бросил прутик, подошел к няне, сказал:

— Пойдем домой.

— Какое тебе домой! Мама сказала: раньше двух не приходить. Иди, иди, играй.

— Ну пойдем!

— Иди отсюда, а то все маме скажу, как ты плевался.

Он вернулся к луже, опять сел на корточки и тут увидел, что с другой стороны от скамейки рядом с лужей лежит плоский серый камушек. Он подошел к нему, хотел взять и бросить в воду, тут увидел поперек камня прямую черту, проведенную чем-то мокрым. Кто-то должен был нарисовать эту черту, он сам рисовал иногда акварельными красками, и от мокрой кисточки получались иногда такие ровные водяные линии. На камне рисовать никто бы не стал, да и никого вокруг не было. Он стал крутиться на корточках, смотреть во все стороны и увидел далеко от лужи, там, где был сухой коричневого цвета крупный шершавый песок, вытянутого во всю возможную длину бледно-красного дождевого червя, который и оставил этот след на камне, пополз зачем-то дальше, теперь высох, почти уже не мог двигаться, а впереди была бетонная отмостка ограждения канализационного люка, чугунная крышка, да туда червю уже было не добраться, смерть ждала его много ближе.

Мальчик взял прутик, подошел к червю и стал пихать его в сторону лужи. Тот перевернулся кверху той стороной, к которой прилипли мелкие песчаные крошки, медленным движением изогнул один из концов тела, больше шевелиться не стал. Мальчик побежал к няне за лопаткой, прутик он взял с собой, чтобы никуда не делся. Потом подумал, что прутик может быть грязный, тогда няня заставит выбросить. На бегу вернулся к скамейке с лужей, положил на нее прутик, вытянувшись вперед и держа его за самый кончик, побежал, взял лопатку, няня сердито и быстро вязала, ничего не стала говорить, взял по дороге свой прутик, чуть наступив носком правого сандалика в воду, и прибежал к червяку.

Тот опять шевелился, хотел, наверное, ползти куда-нибудь, да уж поздно, до лужи ему было не добраться. Мальчик опять присел на корточки, взял лопатку в правую руку, прутик — в левую, стал пихать червяка на лопатку. Не получилось. Он поменял руки, получилось лучше. Червяк как-то сразу, одним движением оказался на лопатке. Мальчик поднялся, пошел к луже, чуть оступился, лопатка качнулась, червяк зашевелился и стал сползать с нее. Мальчик повернул лопатку в другую сторону, теперь вышло, что червяк висел на ее ребре, свисая в обе стороны. С одной стороны он был длинный, с другой — короткий, толстый и пламенно-красный, как нарыв, который прошлым летом вскочил у мальчика на ноге. Видно было, как тонкий конец медленно тек в толстый, червяк должен был вот-вот упасть, но мальчик успел и на последнем мгновении равновесия плюхнул его в лужу. Он думал, что будет интересно, но червяк улегся на дно и замер, как неживой. Мальчик пошевелил его прутиком, червяк шевельнул остатком тонкого конца, видно было, что это все, больше он двигаться не хочет.