Андрей Лещинский - Рождение червя

Мальчик не знал, что делать, скучать не хотелось. Вдруг мысль согрела голову, родила желание. Он подошел к няне, забыв про прутик, который держал в одной руке с лопаткой, сказал:

— Можно я по площадке погуляю?

— Вот молодец. Гуляй. Далеко не ходи, чтоб я тебя видела. А это что у тебя? Фу, дрянь. Брось! Брось! Вечно дрянь всякую таскаешь. Давай руки.

Пришлось бросить прутик, положить лопатку на край скамейки и протянуть няне руки. Она сильно, со злостью вытерла их носовым платком, который достала из кармана платья, показала мальчику темные пятна на ткани, сказала:

— Смотри, какая грязь. Больше не делай так. Иди, иди.

Он сразу пошел через площадку, потом побежал. Он бежал мимо маленьких пузатых качелей, мимо больших, на которых самому нельзя было качаться, надо было, чтобы держала няня, мимо барабанов, песочниц, наклонных досок с канатами, бревен на подставках, по которым можно было ходить, держась за нянину руку, и еще одного бревна, подвешенного за концы к низеньким козлам, которое так качалось, что ходить по нему не мог никто. Всюду играли дети, но ему было неинтересно играть с ними. Он увидел блеснувшую на краю площадки лужу, свернул в ее сторону, сразу подбежал и остановился, озираясь.

Здесь были черви. Они ползли в разные стороны. Два средних, а один совсем маленький, бледный и вялый. Он стал искать прутик, не нашел, увидел под скамейкой щепку, одним краем торчавшую из песка. Подлез на корточках, чтобы не испачкаться, потянул за конец. Щепка вылезла наружу. Она была большая, белая с зазубренными краями, вся в песке. Он аккуратно пополоскал ее в луже и стал толкать червей на лопатку. Их было много вдоль края площадки, а лужа была одна. Он носил в нее червей, их там становилось все больше, и мальчик стал представлять, как набьет червями всю лужу, так что там не останется места. Занятие и мысли о нем были такими интересными, что он забыл о няне, о Таврическом, о площадке, остался один на узкой бахроме грязной черной земли с червями, которые вылезали из нее и ползли по красному сухому песку к долгим мучениям и неизбежной смерти. Он не уставал напихивать их на лопатку, относить к луже, снова напихивать, снова относить, ходить приходилось все дальше и дальше. Вдруг один особенно длинный, толстый и красный червяк, весь перемазанный песчаной крошкой, казавшийся мертвым, не шевелившийся, когда он пихал его на лопатку, и вначале лежавший на ней тихо и мягко, изогнулся сильно и быстро, скрутился в плотную спираль, разогнулся, далеко раскинув утонченные концы длинного тела, скрутился в другую сторону. Лопатка качнулась, червяк упал на землю, снова разогнулся. Мальчик стоял, глядя на него со страхом и неприятным чувством, заставившим его сильно сморщить лицо и почувствовать пульсирующую тяжесть в животе и горле. Он не знал, что делать, ему расхотелось нести червяка в лужу, вдруг правая рука размахнулась, ударила лопаткой, и червяк оказался перерубленным пополам почти у самой середины. Мальчик посмотрел на две половинки, одна из которых стянулась, как могла, и стала короткой и толстой, а другая пыталась вяло изгибаться, но выходило очень медленно. Тяжесть и дрожь усилились, он, сам не зная и не понимая, что делает, подпрыгнул, опустился твердыми подошвами сандалий на червя, крутанулся на месте, растирая его по шершавой поверхности земли, бросил щепку и в ужасе отвращения и только что совершенного убийства выбежал на середину площадки.

Там стояла няня с авоськой в руках. Она сказала недовольным голосом, в котором, однако, мальчик услышал легкий оттенок одобрения:

— Ну! То домой, а как пора, так не дозваться. Давай лопату, суй.

Мальчик отдал лопатку. Он чувствовал, что сразу идти домой не может, сказал то единственное, что могло дать передышку:

— Я пи-пи хочу.

— Ну что за малец?! Никогда до дому не потерпеть. Иди.

Она отвела его за куст. Мальчик пописал, стало легче. Совсем хорошо было то, что, когда они вышли из сада, сразу подошел пятнадцатый троллейбус. Няня очень боялась контролеров, но идти было лень, они сели в маленький прицепной вагон троллейбуса и за две остановки доехали до самого дома.

Через три с небольшим месяца он вернулся домой с дачи. Перед отъездом он успел поговорить с мамой о червяках. Она стояла в спальне перед большим зеркалом, дула на пуховку с пудрой и собиралась мазать себе щеки и нос. Мальчик подошел шага на три, ближе не захотел, оперся на одну ногу, носком другой стал крутить по полу, сказал, глядя вниз:

— Я на площадке червяка нашел.

— Ну и что ты с ним сделал?

Мама потянула лицо вперед, легкие ткани длинного светло-бордового платья колыхнулись, у щек бледно взвилось облако пудры, это было очень красиво, мальчик посмотрел внимательно, смутился, но все же ответил:

— В лужу отнес, — подумал и добавил: — Лопаткой разрезал.

— Зачем же ты так сделал? Червячку же больно. Не делай так больше.

Мальчик хотел рассказать, как он раздавил червя, теперь испугался, сказал:

— Он не умер, он пополз, каждый в другую сторону.

— Да? Ну хорошо. Мы сейчас с папой уходим, а ты играй, потом спать ложись. Сегодня Телевичок с Жаконей, посмотрите с няней перед сном.

Это было хорошо, и то, что они уходили, было хорошо, хотя без мамы было скучно, но все же он решился еще раз:

— Червяки некрасивые, они так гнутся.

— Ну да, не очень красивые, зато из них бабочки вылупляются.

Мама взяла блестящую яркого желто-металлического цвета маленькую сумочку, надела ее на руку, стала дальше смотреть на себя в зеркало. Тут из-за дверей они услышали голос папы:

— Ты знаешь, сколько времени? Эти твои копания невыносимы вообще. Я никуда не поеду.

Мальчик редко смотрел папе на лицо, сейчас он видел руки в новом военном кителе, видел, как одна из них сердито тыкает пальцами в часы, пристегнутые к другой, почувствовал резкую дрожь в животе и побежал к другой двери, которая вела в большую комнату с телевизором. Он остановился там, дверь осталась открытой, хорошо было слышно, как мама сказала:

— Я ребенку должна была ответить или нет? Как ты себе это представляешь?

— И о чем же вы с ним разговаривали, интересно знать?

— Он червяка нашел в саду и мне рассказал.

— У этого засранца одни гадости на уме, а ты поощряешь. Возитесь с ним, потом поглядите, что вырастет.

Когда они приехали, были перемены. На кухне сломали огромную старую дровяную плиту. В углу стоял белый холодильник с блестящей ручкой, а весь пол на кухне застелили гладким, блестящим светло-серым линолеумом. Было много белой пыли, крошек, в углу лежала кучка обрезков. Мама говорила, что специально хотели закончить к их приезду, мальчик был рад этому, казалось, что это — праздник в его честь, потом он услышал, как няня говорила сама себе, нагнувшись к полу, чтобы надеть на ногу тапок: