Андрей Лещинский - Неприятность

Девушка повернулась в мою сторону. Они были довольно далеко, приблизительно в двухстах метрах, но я слышал все, что они говорили, мне так хотелось, и очень хорошо видел злую скуку на поверхности лица, понимание необходимости терпеть, чуть глубже надежду на месть, а в глазах мысли о каком-то другом — сильном, злом и самоуверенном мужчине. Впрочем, вне этих глаз он не существовал вовсе.

— Ну, Леша, в детстве всякого много бывает. Тут, знаешь, вот эти кусты дремучим лесом покажутся, лужа — морем, а пустырь — какой-нибудь там Сахарой.

— Ты все правильно говоришь. Так и было. Мы даже, помню, плот построили, катались тут. Один раз перевернулись, вот дела были...

Он посмотрел вниз, где его светлый замшевый ботинок ковырял коричневые мокрые листья среди редкой зелененькой травки, сказал:

— Смотри, грибы.

Его собеседник тоже скучал. Он не поленился нагнуться, сорвать несколько вылезших из-под забора корявых светло-серых грибов, то ли свинушек, то ли груздей, выпрямился, сказал:

— Все червивые.

И бросил их на дорогу.

Девушка приоткрыла рот, почти захотела сказать, потом вздохнула, промолчала и оказалась права. Ее спутник посмотрел на грибы, подвигал их по шершавому липучему грязно-серому песку дороги потемневшим от влаги носком ботинка, поднял голову, увидел перед собой серые с зеленоватыми плешинами доски крыльца бывшего родного дома, захотел вздохнуть, не позволил себе проявления слабости, неизбежно повлиявшего бы на быстро соскучивавшуюся группу, сказал бодрым, громким голосом:

— Ну, как? Давайте, надо уж хоть до озера дойти.

Им больше ничего не оставалось. Двое мужчин в белых рубахах, девушка в белом и охранники в черном нелепой дисгармонией красок пошли обратно среди размытых бледных цветов ладожского побережья. «Дисгармонии добром не кончаются, — подумал я. — Шли бы они в свои машины да ехали бы в город. Чего ходить? Только неприятности выхаживать».

Дорога, которую они перешли и на которой стояли их машины, отдохновенно караулившиеся удаленным шофером, была пуста, не было на ней ни людей, ни машин. Всем, кто приехал из города, хотелось к озеру, все стремились приблизиться, отдохнуть, уйти от дороги, устроить себе удобства и радости.

Прибрежная полоса поросла высокими соснами с длинными ровными стволами и аккуратными кронами. Я помнил, что тридцать лет назад между деревьями был мох, маленькие сосенки и рыжие песчаные тропинки. Сейчас был плотно убитый многочисленными колесами грязный песок, были ямы, заполненные пустыми бутылками, банками, пакетами, рваные покрышки, куски аккумуляторов, из всего этого торчали застывшие изгибы ободранных, заглаженных колесами корней. Было ясно, что, когда эти сосны упадут и сгниют, здесь станет то, к чему с непонятной яростью стремились любители этого места — грязная, голая помойка.

Любителей было порядочно. Их было удобно считать не по головам, а по машинам — штук тридцать «восьмерок», «девяток», «пятерок», старых «опелей», «ауди» и «ниссанов» стояло у самого обрыва, под которым была узкая галечно-глинистая полоска и мелкий ладожский прибой. Двери некоторых машин были открыты. Взвизги, уханья, сипения и хрипы бешено выскакивали из приемников и магнитофонов, дружно смешивались в дробный громкий вой, объединявшийся в хмурой, но несомненной гармонии с пестревшей химическими цветами отбросов помойкой и отдыхавшими людьми.

Они ковырялись в моторах и багажниках своих машин, загорали на раскинутых одеялах, не смущаясь присутствием мусора, не замечая его, даже, наоборот, как бы приветствуя такое состояние окружения, потому что, допив или доев чего-нибудь, бросали упаковку так, чтобы только не наткнуться на нее, переворачиваясь с боку на бок. Многие полуголые тела хаотично и вяло двигались среди сосен, по полоске пляжа, в воде, махали руками, разговаривали, брызгались, меня это зрелище отнюдь не веселило, но я не позволил себе раздражиться: каждый отдыхает, как хочет, не нравится — уйди и не мешай добрым людям радоваться жизни.

Эти подошли, встревожили легкий флёр покоя и порядка, как может пароходик встревожить и раскачать тоненький полупрозрачный лед на черной поверхности холодной, смирившейся с зимой воды. Колыхания произвели действия. Невысокий, коротконогий, мускулистый мужчина в полуботинках, носках, плавках и синей несоветской кепке оторвался от двигателя вишневой «девятки», открыл переднюю левую дверь и сделал потише чьи-то сиплые вопли с неискренними жалобами на малую комфортабельность армейского быта. Он внимательно посмотрел на подходивших, достал из-под резинки плавок пачку «Беломора», вынул из нее зажигалку, папиросу и закурил, прислонившись к закрытой двери. Его жена, толстая баба с мягким мешочковидным животом, увидев движения мужа серыми глазами вывернутого назад розового лица, повернулась на другой бок, плюхнув животом по бледно-бордовому одеялу, и присоединилась к нему в рассматривании. Толстенькая девочка с двумя косичками перестала сыпать грязный песок в мокрую бутылку из-под фанты, встала, отряхнув облепленные песком и сосновыми иголками руки, подошла к папе и сунула палец в рот. Некоторые отдыхающие разнообразными сдержанными движениями участвовали в процедуре встречи, другие не заметили или не оценили подходивших. Потом шевеление затихло, но покой, порядок, гармония не вернулись, надо было ждать чего-то. Некоторые почувствовали опасность, одна машина взвыла, качнулась на выступившем из земли корявом корне и уехала.

— Я говорил Володе, что мы посидеть, наверное, захотим. Дойди до него, пожалуйста.

Алексей сказал это, повернувшись лицом и плечами вправо, назад было никак, не поддержав поворот движением ног, а переступать ради общения он не захотел. Один охранник развернулся и прыгнул с места в сторону машины, продолжив прыжок сильным и быстрым бегом, на ходу достав рацию с короткой антенной для передачи необходимой информации шоферу. Второй, с розовой макушкой, остался один, отошел на два шага вправо и расстегнул пиджак. Алексей повернул голову обратно, она продолжила движение, взгляд скользнул мимо стоявших слева спутников и уперся во что-то интересное, заставившее его замереть, приоткрыть рот и немножко сморщить нос от неудобства разглядывания мелких удаленных предметов. Я тоже посмотрел туда. Я успел, а его спутники — нет, так быстро он убрал взгляд и стал смотреть на огромную бледно-серую пресную гладь Ладоги под синим небом, белым солнцем, с мелкой рябью волн на горизонте и далекой точкой еле видного маяка. Сергей и девушка тоже стали смотреть на воду и не заметили того, на что их предводитель смог позволить себе взглянуть только обманной украдкой, обозначившей неудовлетворенный интерес и недостаток возможностей. Там, остановившись носом у последней перед спуском к пляжу сосны, темно синел не новый пыльный джип. Перед ним на одеяле расположились четверо. Они играли в карты, но теперь, торопясь, вставали, брали одежду, одеяло, карты, еще чего-то и залезали в машину, собираясь одеться по дороге. Двое молодых людей в длинных купальных трусах были крепенькими, коротко стриженными боевиками одной из многочисленных бандитских группировок. Их девушки, длинноногие, загорелые под платными лучами соляриев, пестрели неразборчивыми пятнами нелепой среди этих сосен косметики, гнулись при ходьбе с боку на бок от неудобства туфель на высоких каблуках. Они загорали без лифчиков, они могли позволить себе это под нервной охраной своих мужчин, и эта малость в наборе их одежд, эти маленькие загорелые выпуклости привлекли внимание человека, который мог бы купить целый автобус таких девиц, если бы захотел. Вот странности желаний и возможностей!