Андрей Лещинский - Неприятность

В отъезде джипа, напротив, странности не было. Ребята всё увидели, по-своему поняли и решили, что готовится крутая стрелка. Хищники должны быть осторожны, если хотят жить. Они не струсили, просто уезжали, хмуро подчинившись давлению обстоятельств. Джип бросил грязь из-под колес в сторону загоравшей под обрывом компании, с неприятной торопливостью запетлял меж деревьев, зацепился колесами за асфальт и умчался впереди своего недовольного воя.

Стоявший на месте и бежавший от дороги с тремя складными стульями охранники сопровождали эти движения разнообразием ужимок и жестов, долженствовавших обезопасить охраняемый объект от стрельбы из отъезжающего автомобиля. Все закончилось благополучно, трое сели рядом на стулья, качнулись назад, когда задние ножки воткнулись в сыпучесть грунта, и утвердились прямо, когда стулья установились в равновесии.

— Хорошо тут. Слушай, Леша, а чего б тебе тут дом не купить? Взял бы вон хоть ту же дачу, да и кайфовал бы, вспоминал бы, так сказать, сладость детства.

— Ну и что? Сидеть у этой развалюхи и смотреть на местную публику? Делать нечего!

Резкие звуки слов девушки обрезали нарождавшуюся тему разговора. Спорить никто не захотел, Алексей поднял руки с разведенными в стороны локтями, сцепил пальцы на затылке, откинулся назад и сказал, демонстрируя вольностью позы отношение к произносимым словам:

— Сегодня с утра опять с губернатором поругался.

— Когда ж ты успел к нему попасть?

— А чего мне к нему попадать? Он сам звонил. Он мне не нужен. Это у него ко мне вопрос.

— Да уж знаю, что ты крутой. Ну и чего? Какой вопрос, если не секрет?

— Да все тот же. Я тебе говорил. Контракт по энергоносителям.

— А... Ну я в этом, знаешь, мало чего... И что?

— Что... Я ему сто тысяч раз говорил: контракт надо было подписывать в прошлом году. Понимаешь? Куда ему деться? Тогда сделал бы, как умные люди советовали, уже бы все работало. А теперь поздно, все. Тогда единица стоила восемнадцать и тридцать восемь сотых цента. И о зачетах можно было разговаривать. А теперь с той стороны требуют девятнадцать ноль два и тридцатипроцентную предоплату. Понимаешь ситуацию?

— По правде говоря, нет. Но я тебе верю. Ну и что ты ему сказал?

— Сказал, что он ...удак. Да чего еще тут скажешь?

Ответа не нашел никто, они замолчали, стали смотреть на Ладогу. Желание полюбоваться видом было, в общем, искренним, но невыполнимым. Китайский сановник, какой-нибудь гун или отпрыск императорского дома, мог устроить себе праздник любования цветущей вишней или безмятежностью глади священного озера, но деловой человек современной России — нет. Взглянул, запомнил, надо бежать. Они начали ерзать на стульях, приготовляясь встать, сказать: «Ну, что? Наверное, пора» — и двинуться к машинам. Они надеялись, что никакой темы больше не придумается, что вот-вот можно будет сменить неудобные стулья на чистые и мягкие сиденья, неприятную открытость пространства — на компактную замкнутость знакомыми предметами, бессмысленное сидение — на быструю езду к полезной цели.

Однако тема нашлась. Со стороны дороги подошли трое очень молодых людей и одна такая же молодая женщина. Мужчины были одеты в дешевые яркие спортивные костюмы и старые серые кроссовки с незавязанными шнурками. Женщина — в длинную желтую юбку с зелеными и красными цветами, белую в синюю полоску футболку с открытой шеей и грязные белые сандалии. Они шли, нервно дергаясь на ходу, с какими-то дикими приплясываниями и странными отвратительными ужимками вроде нелепых хлопков в ладоши сначала за спиной, потом спереди, мотания головами и попыток щелкать пальцами на манер испанских танцоров, которых Сергей видел недавно перед началом корриды в Барселоне.

Один из мужчин с ходу бросил на землю красное одеяло с сине-зелеными полосами по двум краям, все сразу быстро разделись и покидали комки одежд рядом с одеялом, между коротконогим мужичком с семейством и сидевшими на стульях любителями ладожских видов. Мужчины, собственно, ребята или парни, оказались очень худыми — кожа, кости, немножко мускулов, рисунки ребер на бледных безволосых грудях, коленки и локти, крупными узлами перевязавшие нескладно болтавшиеся плети ног и рук. Девушка была очень белой, полной, с выступавшим животиком, короткими, резко расширявшимися к широким луковицеобразным бедрам ногами, маленькой грудью, удобно расплывшейся по поверхности живота, и кругленькой мордочкой с плоским блинчиком кудряшек сверху. Ей было восемнадцать–двадцать лет, не больше, в ней были неизбежные знаки привлекательности молодости, но тело расплывалось, в глазах была болезнь, на коже прыщи, молодость стремительно валилась в серую вереницу дней толстой одышливой глупой тетки.

Она растянула одеяло, уселась, постаралась умоститься удобно, но не вышло. Сидеть на ровной поверхности, без спинки, без возможности свесить ноги непросто. Это хорошо для тоненьких, спортивных девушек, а эта не справилась и повалилась на бок лицом к ребятам, а попой к неотрывно глядевшим на вновь пришедших Алексею и Сергею. Один из парней тоже лег на бок лицом к девушке, протянул руки. Что он там делал, было не видно. Девушка стала хихикать, парень сказал:

— Ну, б...дь! Во, б...дь! П...дец!

— Не, ну нех...во, — проговорил второй, протянув вперед левую ногу и сделав полушутливую попытку сунуть большой палец стопы между полных коленок девушки.

— Ну, х...ли! Пошли, б...дь, макнемся, — сказал третий.

— О! Твою мать! Ну, я ...бу! Давай, поп...довали!

Двое побежали к озеру, приподняв плечи, широко размахивая растопыренными, согнутыми в локтях руками, касаясь земли только внешними поверхностями стоп. Правый пробежал по чьей-то подстилке, задев отдыхающие пятки, левый при спуске с обрывчика дернул ногой и обдал песчаным всплеском каких-то дядьку с теткой, насыпав песок в волосы, на тряпку, на раскрытые страницы детектива. На чем основывалось их дикое, невозможное в человеческом обществе поведение: на абсолютной тупости, абсолютном скотстве или на сочетаниях разных неприятных свойств и потребностей, было неясно, но проявления его были несомненны и отвратительны.

С громкими матерными воплями они бросились в воду. Далеко зайти побоялись, стали приседать, брызгаться и вопить или завывать хриплыми горловыми звуками, вызывавшими мутные ассоциации с призывными воплями самцов каких-нибудь похотливых млекопитающих в телевизоре или вонючем крытом загоне зоопарка. Один наплескался и напрыгался быстро. Он выскочил из воды, побежал тем же странным манером, только с подпрыгиваниями и неравномерными перескоками двух-трех шагов на одной ноге, взрыл песок при подъеме и с разгона повалился на живот за спиной у раскрасневшейся и взвизгивавшей девушки. Она вытянула ногу, лежавшую сверху, то есть правую, и было хорошо видно, что остававшийся с ней молодой человек засунул левую руку под резинку ее пестреньких трусиков, в самозабвении счастливого возбуждения шевелил там пальцами и смотрел глазами, тускло поблескивавшими под потным от удовольствия лбом, на место приложения своих взволнованных усилий.