Андрей Лещинский - Ребра жесткости

Евгений Викторович получил свободу, времени оставалось мало, и это было удобно, поскольку создавало иллюзию обыденности. У шофера был отгул. Евгений Викторович нахально развернулся у Думы, пересек Невский, несмотря на идиотский знак «только направо», повешенный гаишниками исключительно в собственных своекорыстных интересах, остановился напротив входа и почувствовал, что замерз до того, что, отпустив руль, начал дрожать и стучать зубами. От этого показалось, что на улице тоже холодно, но жар асфальта, неба, стен, автомобилей плотно охватил его, полез в складки одежды и кожи, выгоняя застрявшую там прохладу. Это странное сочетание заставило его, пока он шел до стойки регистратуры, потеть от жары и дрожать от холода. Сейчас он даже не мог врать себе, что все хорошо, потому что чувствовал, что говорит с администраторшей еле шевелящимися чужими губами, что слышит ее ответы с короткой, но многозначительной задержкой, показывавшей угрожающе возросшую толщину пленки, отгородившей его от внешнего мира. Он даже стал бояться, что она заметит, но все обошлось. Евгений Викторович справился, получил квитанцию, ключ и пошел по ступенькам вверх в кафе.

Тамара была там, пила сок и стала улыбаться, когда он подошел и сел рядом. Она удачно выбрала столик не у стены, а посредине зала у какого-то полуискусственного фикуса. Здесь были не одноместные кресла, а широкие диванчики, поэтому Евгении Викторович смог сесть рядом и взять ее за руку, как бы интимно и дружески здороваясь.

Как всякому деловому человеку, Евгению Викторовичу часто приходилось заниматься неприятными делами. Они возникали из взаимодействий сошедшихся обстоятельств, иногда что-нибудь выдумывал Валентин Юрьевич, и отказаться было неудобно или глупо, был еще Егор Кимович, но о нем лучше зря не вспоминать. Он давно понял, что невыполнимых дел не бывает, не надо пугаться, надо потихоньку начать, сделать что-то, потом еще, еще, глядишь — осталось не так уж много, да и деваться некуда — столько уж сделано, грех недоделать. Так и теперь. Номер снят, время выделено, он держит Тамару за руку, смотрит ей в глаза, они улыбаются друг другу, дело идет, хотя очень обидно и трудно принять то, что свидание с очень красивой и расположенной к нему девушкой воспринимается и выполняется как трудное, сложное и неприятное дело. И пусть даже так, пусть он такой ненормальный, но для чего он тогда этим занимается?

На Тамаре было очень короткое черное платье без рукавов с треугольным вырезом на груди и несколькими поперечными лямочками на голой спине. Шею плотно охватывало широкое ожерелье из ниточек золота, спереди к нему был приделан кулончик с ярким белым камешком. Евгений Викторович не разбирался в камнях, не мог отличить бриллиант от фианита, но хотел думать, что камень настоящий. Он взял левой рукой Тамарин стакан с соком, сделал глоток, поставил, почувствовал движение правой руки — то ли сам толкнул, то ли она потянула — и гладкое тепло ее ноги. Они посмотрели друг другу в глаза, приблизили лица, он не захотел предисловий, подумал, что так будет интересней, сказал сразу:

— Я снял тут номер. Подумал, может быть, мы захотим побыть вдвоем.

Она пожала ему руку, улыбнулась. Мимо проходила официантка. Евгений Викторович достал бумажник, узнал, что стакан сока стоит шесть долларов по курсу Центробанка, дал двести рублей. Сердце кольнуло, он подумал, что девушка определенно согласна стать его любовницей и что среди многих возникающих трудностей не последняя — деньги. Кто ее содержит? Отец? Муж? Любовник? Кто этот человек? Он встал, потянув Тамару за собой, обругал себя за неуместную жадность, потом все как-нибудь устроится, но от себя не скроешь, обругал какой-то внешней частью сознания, а боялся кто-то внутри, маленький и нервный. Он согласился с упреком, согласился подождать и скрылся со своими страхами в темную глубину, но никуда не делся.

Они дошли до лифта, поднялись на четвертый этаж. Пока что все это было дело, которое Евгений Викторович организовал, он умел организовывать. Номер был снят, девушка согласилась. Вот он открыл дверь, она открылась легко, вот они зашли в чистую прохладную комнату, в которой был приятный мягкий свет с улицы, слегка разбавленный темнотой, истекавшей из опущенных белых занавесей. Вот он захлопнул дверь, попробовал — она заперлась сама, не надо было крутить ключом, вот он подошел к Тамаре, обнял ее за талию, она подняла руки, обняла его за шею, и они стали целоваться, плотно прижав губы к губам и слегка ерзая телами друг о друга, чтобы скорее возбудить чувственность.

Все. Здесь был конец организованности и начало свободы. Он выключил по дороге телефон, никто не мог его побеспокоить, он не делал абсолютно ничего плохого или вредного, он не отвлекался от важных дел, дела шли так, что можно было бы и отвлечься, он не потратил на приключение деньги, которые не мог себе позволить, укол жадности говорил лишь о внутреннем настрое и не имел никакого отношения к его благосостоянию. Он находился в номере самой шикарной в городе гостиницы с красивой девушкой, моложе его лет на пятнадцать, она целовала его, водила пальцами по коротко стриженным волосам, они обнимались все крепче и дышали все жарче, пора было расслабляться. Он чуть отстранился, как бы перевести дух, и почувствовал себя так далеко от своего тела, ощутил такую броню снаружи и такую черную холодную пульсирующую пустоту внутри, что понял, что если хочет продолжать эту странную процедуру с неясным исходом, то надо не надеяться на чувства, а вести ее своей волей, опытом и умением.

— Ну что? Пойдем туда.

Там была спальня, кровать, чистота и сумерки. Тамара сразу сняла платье, бросила его в кресло, и оно пропало в тени подушек. Он увидел ее обнаженной, с золотым ошейником, в туфлях на высоких каблуках и с черными полосками трусиков — она стояла к нему спиной, сзади все было открыто. Фигура была изумительной. Все гладкое, загорелое, мягко и нежно светящееся в тихой полутьме комнаты. Он вдруг почувствовал, как пустота внутри стала нагреваться, как перехватило судорогой дыхание в горле, он поднял руки, чтобы начать расстегивать пуговицы на рубашке, Тамара повернулась, подошла, поцеловала его еще раз, все пропало.

Делать было нечего. Он разделся, лег рядом с Тамарой, она сразу обняла его, они стали целоваться, он скользнул левой рукой вдоль ее спины, зацепил большим пальцем трусики, потянул их дальше, она согнула, помогая ему, сначала правую ногу, потом левую, последнее препятствие пропало. Евгений Викторович оперся о локоть правой руки, а левой стал делать то, что умел и что подходило обстоятельствам. Он чувствовал дрожь возбуждения на ее коже, что ж, она была не первой женщиной, получавшей удовольствие в его объятиях, опыт был, не всегда же он крутился, занимался бизнесом и тратил нервы черт знает на что. Он почувствовал судорогу ее тела, услышал прерывистое дыхание, понял, что добился желаемого, и подумал о себе: чего дальше-то?