Александр Солженицын - Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты
Тут можно читать онлайн Александр Солженицын - Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты - бесплатно
ознакомительный отрывок.
Жанр: Современная проза.
Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги
онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть),
предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2,
найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации.
Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.
- Название:Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Солженицын - Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты краткое содержание
Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Александр Солженицын, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru
В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.
Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Александр Солженицын
Тёмная тема
↓
↑
Сбросить
Интервал:
↓
↑
Закладка:
Сделать
the purposeful, vigorous life he had been living, a splendid life, one might almost say, knocked flat by this rock of a tumour, this thing so alien in his life which his mind refused to recognize as necessary.
Death, white and indifferent - a sheet, bodiless and void was walking towards him carefully, noiselessly, on slippered feet. Stealing up on Rusanov, it had caught him unawares. He was not only incapable of righting it; he could not think, make a decision or speak about it. Its arrival was
illegal, and there was no rule or instruction with which he could defend himself. He'd grown
so weak that he'd lost his civic concern about what went on in the ward.
Когда-нибудь не страшно умереть - страшно умереть вот сейчас. Белая равнодушная смерть в виде простыни, обволакивающей никакую фигуру, пустоту, подходила к нему осторожно, не шумя, в шлёпанцах, - а Русанов, застигнутый этой подкрадкой смерти, не только бороться с нею не мог, а вообще ничего о ней не мог ни подумать, ни решить, ни высказать. Она пришла незаконно, и не было правила, не было инструкции, которая защищала бы Павла Николаевича. И жалко ему было себя. Жалко было представить такую целеустремлённую, наступательную и даже, можно сказать, красивую жизнь, как у него, -сшибленной камнем этой посторонней опухоли, которую ум его отказывался осознать как необходимость. Ему было так жаль себя, что наплывали слёзы, всё время застилали зрение. Днём он прятал их то за очками, то за насморком будто, то накрываясь полотенцем, а эту ночь тихо и долго плакал, ничуть не стыдясь перед собой. Он с детства не плакал, он забыл, как это -плакать, а ещё больше, совсем забыл он, что слёзы, оказывается, помогают. Они не отодвигали от него ни одной из опасностей и бед - ни раковой смерти, ни судебного разбора старых дел, ни предстоящего укола и нового бреда, и всё же они как будто поднимали его на какую-то ступеньку от этих опасностей. Ему будто светлей становилось. А ещё он - ослаб очень, ворочался мало, нехотя ел. Очень ослаб - и даже приятное что-то находил в этом состоянии, но худое приятное: как у замерзающего не бывает сил шевелиться. И как будто параличом взяло или ватой глухой обложило его всегдашнюю гражданскую горячность - не мириться ни с чем уродливым и неправильным вокруг. Вчера Оглоед с усмешечкой врал про себя главврачу, что он - целинник, и Павлу Николаевичу стоило только рот раскрыть, два слова сказать - и уже б Оглоеда в помине тут не было. А он - ничего не сказал, промолчал. Это было с гражданственной точки зрения нечестно, его долг был - разоблачить ложь. Но почему-то Павел Николаевич не сказал. И не потому, что не хватило дыхательных сил выговорить или бы он боялся мести Оглоеда - нет. А даже как-то и не хотелось говорить - как будто не всё, что делалось в палате, уже касалось Павла Николаевича. Даже было такое странное чувство, что этот крикун и грубиян, то не дававший свет тушить, то по произволу открывавший форточку, то лезший первый схватить нетроганную чистую газету, в конце концов взрослый человек, имеет свою судьбу, может не очень счастливую, и пусть живёт как хочет. А сегодня Оглоед ещё отличился.
| One of the lab-girls had come into the ward today to make up the electoral roll (even here they were getting ready for the elections). She was collecting passports. Everyone handed in a passport or a collective-farm certificate, except for Kostoglotov, who didn't have one. | Пришла лаборантка составлять избирательные списки (их тут тоже готовили к выборам) и у всех брала паспорта, и все давали их или колхозные справки, а у Костоглотова ничего не оказалось. |
| The lab-girl was surprised, naturally. She kept asking for his passport, and the insolent fellow started a row. She ought to know the basic political facts - that there are different categories of exiles. Why didn't she ring such-and-such a number to find out? As for him, he had the right to vote, that is in principle, but if the worst came to the worst he might not vote at all. | Лаборантка естественно удивилась и требовала паспорта, так Костоглотов завёлся шуметь; что надо мол знать политграмоту, что разные есть виды ссыльных, и пусть она звонит по такому-то телефону, а у него мол избирательное право есть, но в крайнем случае он может и не голосовать. |
| At last it dawned on Pavel Nikolayevich what a den of thieves he'd fallen among in this clinic, and what sort of people he was sharing the ward with. | Вот какой мутный и испорченный человек оказался сосед по койке, верно чувствовало сердце Павла Николаевича! |
| And this scoundrel had the audacity to refuse to have the light off, opened the window whenever he felt like it, passed himself off to the senior doctor as a virgin-lander, and even tried to open the untouched, virgin newspaper before Rusanov. | Но теперь вместо того, чтобы ужаснуться, в какой вертеп он здесь попал, среди кого лежал, Русанов поддался заливающему безразличию: пусть Костоглотов; пусть Федерау; пусть Сибгатов. |
| Pavel Nikolayevich's first instinct had been right: that was the sort of man he was. | Пусть они все вылечиваются, пусть живут -только б и Павлу Николаевичу остаться в живых. |
| A fog of indifference enveloped Pavel Nikolayevich. | Маячил ему капюшон простыни. |
| He hadn't enough energy to unmask | Пусть они живут, и Павел Николаевич не будет их расспрашивать и проверять. |
| 'Bone-chewer'. | Но чтоб они его тоже не расспрашивали. |
| Even the den of thieves somehow no longer repelled him. | Чтоб никто не лез ковыряться в старом прошлом. |
| The hood of the sheet loomed before him. | Что было - то было, оно кануло, и несправедливо теперь выискивать, кто в чём ошибся восемнадцать лет назад. |
| From the lobby the rasping voice of Nellya, the orderly, could be heard. There was only one voice like that in the clinic. | Из вестибюля послышался резкий голос санитарки Нэлли, один такой во всей клинике. |
| There she was, asking someone twenty metres away without even having to raise her voice, | Это она без всякого даже крика спрашивала кого-то метров за двадцать: |
| 'Hey, listen, how much are those patent-leather shoes?' | - Слушай, а лакированные эти почём стоют? |
| The answer went unheard. Instead Nellya's voice came again. | Что ответила другая - не было слышно, а опять Нэлля: |
| 'Hey, if I had a pair of those, I could get all the loverboys I wanted.' | - Э-э-эх, мне бы в таких пойти - вот бы хахали табунились! |
| The other girl didn't agree, and Nellya half gave in to her. Then she said, | Та, вторая, возразила что-то, и Нэлля согласилась отчасти: |
| 'Oh yes, that was the first time I wore nylon stockings. I really fancied them. | - Ой, да! Я когда капроны первый раз натянула -души не было. |
| But Sergei threw a match and burnt a hole in them, the bastard.' | А Сергей бросил спичку и сразу прожёг, сволочь! |
| She came into the ward carrying a brush. | Тут она вошла в палату со щёткой и спросила: |
| 'All right, boys,' she said. 'They told me the place got washed and scrubbed yesterday, so today we'll just give it the once-over, okay?' | - Ну, мальчики, вчера, говорят, скребли-мыли, так сегодня слегка?.. Да! |
| She remembered something. 'Hey, I've got news for you.' She pointed to Federau and announced cheerfully, 'The one who was over there, he shut up shop, he bought his lunch, he did.' | Новость! - вспомнила она и, показывая на Федерау, объявила радостно: - Вот этот-то ваш накрылся! Дуба врезал! |
| Federau was extremely restrained by nature, but at this he shifted his shoulders, ill at ease. | Генрих Якобович уж какой был выдержанный, а повёл плечами, ему стало не по себе. |
| They didn't understand what Nellya was getting at, so she explained: | Не поняли Нэллю, и она дояснила: |
| 'You know, that poxy-faced guy, the one with all the bandages. | - Ну, конопатый-то! Ну, обмотанный! |
| It happened yesterday at the railway station, just by the ticket office. | Вчера на вокзале. Около кассы. |
| They've just brought him in for a postmortem.' | Теперь на вскрытие привезли. |
| 'Oh God!' Rusanov said pathetically. | - Боже мой! - нашёл силы выговорить Русанов. |
| 'How can you be so tactless, Comrade orderly? | - Как у вас не хватает тактичности, товарищ санитарка! |
| Why spread such dreadful news around? Can't you find something cheerful to tell us?' | Зачем же распространять мрачные известия? |
| Everyone in the ward became plunged inthought. | В палате задумались. |
| True, Yefrem had spoken a lot about death, and there had been an air of doom about him. | Много говорил Ефрем о смерти и казался обречённым, это верно. |
| He used to stop there in the gangway and hammer on at them through his teeth. | Поперёк вот этого прохода останавливался и убеждал всех, цедя: |
| ' It's a ter'ble situation we're in,' he'd say. | "Так что си-ки-верное наше дело!.." |
| But they had not seen Yefrem's last moment. He had left the clinic and so he remained alive in their memory. | Но всё-таки последнего шага Ефрема они не видели и, уехав, он оставался у них в памяти живым. |
| They had to picture someone, who the day before yesterday had been treading the floorboards which they themselves trod, lying in the morgue, slit up the mid-line like a burst sausage. | А теперь надо было представить, что тот, кто позавчера топтал эти доски, где все они ходят, уже лежит в морге, разрезанный по осевой передней линии, как лопнувшая сарделька. - Ты б нам что-нибудь весёленького! - потребовал Ахмаджан. |
| 'I'll tell you something which will make you laugh if you like. You'll split your sides. | - Могу и весёленького, расскажу - обгрохочетесь. |
| Only it's a bit disgusting...' | Только неприлично будет... |
| 'That's all right, let's have it,' begged Ahmadjan. | - Ничего, давай! |
| ' Let's have it.' | Давай! |
| 'Oh yes.' Nellya remembered something else. | - Да! - ещё вспомнила Нэлля. |
| ' You, pretty boy, they want you for X-ray. | - Тебя, красюк, на рентген зовут! |
| Yes, you!' She pointed at Vadim. | Тебя, тебя! - показывала она на Вадима. |
| Vadim put his book down on the window-sill. | Вадим отложил книгу на окно. |
| Cautiously, using his hands to help him, he lowered his bad leg on to the floor, then followed it with the other. | Осторожно, с помощью рук, спустил больную ногу, потом другую. |
| Apart from the scarred leg which he nursed carefully, he looked like a ballet-dancer as he walked towards the door. | И с фигурой совсем балетной, если б не эта нагрублая берегомая нога, пошёл к выходу. |
| He had heard about Podduyev, but he felt no sympathy for him. | Он слышал о Поддуеве, но не почувствовал сожаления. |
| Podduyev had not been a valuable member of society. Nor was that sluttish orderly. | Поддуев не был ценным для общества человеком, как и вот эта развязная санитарка. |
| After all, the value of the human race lay not in its towering quantity, but in its maturing quality. | А человечество ценно, всё-таки, не своим гроздящимся количеством, а вызревающим качеством. |
| The lab-girl came in with the newspaper. | Тут вошла лаборантка с газетой. |
| 'Bone-chewer' came in behind her. | А сзади неё шёл и Оглоед. |
| He was always grabbing the newspaper. | Он вот-вот мог перехватить газету. |
| 'Me! Give it to me!' said Pavel Nikolayevich weakly, stretching out a hand. | - Мне! мне! - слабо сказал Павел Николаевич, протягивая руку. |
| He managed to get it. | Ему и досталась. |
| Even without his glasses he could see that the whole of the front page was covered with large photographs and bold headlines. | Ещё без очков он видел, что на всю страницу идут большие фотографии и крупные заголовки. |
| Slowly he propped himself up, slowly he put on his glasses, and saw, as he'd expected, that the Supreme Soviet session had come to an end. There was a photograph of the presidium and the hall, and the important final resolutions were in large type - so large that there was no need to thumb through the paper looking for the small but significant paragraph. | Медленно подмостясь и медленно надев очки, он увидел, как и предполагал, что это было -окончание сессии Верховного Совета: сфотографирован президиум и зал, и крупно шли последние важные решения. Так крупно, что не надо было листать и искать где-то мелкую многозначащую заметку. |
| 'What? What?' Pavel Nikolayevich could not contain himself, though there was no one suitable in the ward for him to address and it was bad form to show such amazement at a newspaper item or to query it. | - Что?? что??? - не мог удержаться Павел Николаевич, хотя ни к кому здесь в палате он не обращался, и неприлично было так удивляться и спрашивать над газетой. |
| In large print, in the first column, it was announced that Chairman of the Council of Ministers, G. | Крупно, на первой полосе, объявлялось, что председатель Совета Министров Г. |
| M. Malenkov, had expressed a wish to be relieved of his duties, and that the Supreme Soviet had unanimously granted his request. | М. Маленков просил уволить его по собственному желанию, и Верховный Совет единодушно выполнил эту просьбу. |
| So this was the end of the session which Rusanov had expected merely to produce a budget! | Так кончилась сессия, от которой Русанов ожидал одного бюджета!.. |
| He felt quite weak. His hands dropped, still holding the paper. | Он вконец ослабел, и руки его уронили газету. |
| He could read no further. | Он дальше не мог читать. |
| He didn't understand the reason for it. | К чему это - он не понимал. |
| He could no longer follow the instructions now that they were plainly worded. | Он перестал понимать инструкцию, общедоступно распространяемую. |
| He did realize, though, that things were taking a sharp turn, too sharp a turn. | Но он понимал, что - круто, слишком круто! |
| It was as though somewhere deep in the depths geological strata were beginning to rumble, to shift slightly, shuddering through the town, the hospital and Pavel Nikolayevich's bed. | Как будто где-то в большой-большой глубине заурчали геологические пласты и чуть-чуть шевельнулись в своём ложе - и от этого тряхнуло весь город, больницу и койку Павла Николаевича. |
| Oblivious to the quaking of the room and the floor, in through the door, with soft, even tread, walked Dr Gangart, in a newly-pressed white coat, with an encouraging smile on her face and a hypodermic syringe in her hands. | Но не замечая, как колебнулась комната и пол, от двери к нему шла ровно, мягко, в свежевыглаженном халате доктор Г ангарт с ободряющей улыбкой, держа шприц. |
| 'All right, time for our injection,' she invited him coaxingly. | - Ну, будем колоться! - приветливо пригласила она. |
| Kostoglotov grabbed the paper from Rusanov's feet. Immediately he spotted the big news and read it. | А Костоглотов стянул с ног Русанова газету - и тоже сразу увидел и прочёл. |
| Then he stood up. | Прочёл и поднялся. |
| He could not remain seated. | Усидеть он не мог. |
| He did not understand the full significance of the news either. | Он тоже не понимал точно полного значения известия. |
| But if the day before yesterday they had changed the whole Supreme Court, and today had replaced the Prime Minister, it meant that history was on the march. | Но если позавчера сменили весь Верховный Суд, а сегодня - премьер-министра, то это были шаги Истории! |
| History was on the march. Was it conceivable that the changes could be for the worse? | Шаги истории, и не моглось думать и верить, что они могут быть к худшему. |
| The day before yesterday he had held his leaping heart down with his hands, but then he had stopped himself from hoping and believing. | Ещё позавчера он держал выскакивающее сердце руками и запрещал себе верить, запрещал надеяться! |
| But two days had gone by, and now - as a reminder - the same four Beethoven chords thundered into the sky as though into a microphone. | Но прошло два дня - и всё те же четыре бетховенских удара напоминающе громнули в небо как в мембрану. |
| The patients were lying quietly in their beds. They heard nothing! | А больные спокойно лежали в постелях - и не слышали! |
| Vera Gangart was quietly slipping the embiquine into Rusanov's vein. | И Вера Гангарт спокойно вводила в вену эмбихин. |
| Oleg darted out of the room. He was runningoutside. | Олег выметнулся, выбежал - гулять! |
| Into the open! | На простор! |
| 20. | 20 |
| Of beauty reminiscing... | Воспоминания о Прекрасном |
| "No, he'd forbidden himself faith long ago. | Нет, он давно запретил себе верить! |
| He dared not allow himself to take heart. | Он не смел разрешить себе обрадоваться! |
| Only a prisoner in his first years of sentence believes, every time he is summoned from his cell and told to collect his belongings, that he is being called to freedom. To him every whisper of an amnesty sounds like the trumpets of archangels. | Это в первые годы срока верит новичок каждому вызову из камеры с вещами - как вызову на свободу, каждому шёпоту об амнистии - как архангельским трубам. |
| But they call him out of his cell, read him some loathsome documents and shove him into another cell on the floor below, even darker than the previous one but with the same stale, used-up air. | Но его вызывают из камеры, прочитывают какую-нибудь гадкую бумажку и заталкивают в другую камеру, этажом ниже, ещё темней, в такой же передышанный воздух. |
| The amnesty is always postponed - from the anniversary of Victory to the anniversary of the Revolution, from the anniversary of the Revolution to the Supreme Soviet session. Then it bursts like a bubble, or is applied only to thieves, crooks and deserters instead of those who fought in the war and suffered. | Но амнистия перекладывается - от годовщины Победы до годовщины Революции, от годовщины Революции до сессии Верховного Совета, амнистия лопается пузырём или объявляется ворам, жуликам, дезертирам - вместо тех, кто воевал и страдал. |
| The cells of the heart which nature built for joy die through disuse. | И те клеточки сердца, которые созданы в нас природой для радости, став ненужными, -отмирают. |
| That small place in the breast which is faith's cramped quarters remains untenanted for years and decays. | И те кубики груди, в которых ютится вера, годами пустеют - и иссыхают. |
| He had had his fill of hoping. He had had his fill of imagining his release and his return home. All he wanted was to go back to his beautiful exile, to his lovely Ush-Terek. | Вдосыть уже было поверено, вдоволь пождали освобождения, вещички складывали - наконец хотел он только в свою Прекрасную Ссылку, в свой милый Уш-Терек! |
| Yes, lovely! It was strange, but that was how he saw his remote little place of banishment now, from this hospital in the big city, this world with its complicated rules, to which Oleg felt unable, or perhaps unwilling, to adapt. | Да, милый! - удивительно, но именно таким представлялся его ссыльный угол отсюда, из больницы, из крупного города, из этого сложно заведенного мира, к которому Олег не ощущал умения пристроиться, да пожалуй и желания тоже. |
| 'Ush-Terek' means 'Three poplars' and is called after three ancient poplars which are visible for ten kilometres or more across the steppe. | Уш-Терек значит "Три тополя". Он назван так по трём старинным тополям, видным по степи за десять километров и дальше. |
| The trees stand close together, not straight and slender as most poplars are, but slightly twisted. | Тополя стоят смежно. Они не стройны по-тополиному, а кривоваты даже. |
| They must have been about four hundred years old. | Им, может быть, уж лет и по четыреста. |
| Once they'd reached their present height they'd stopped trying to grow any higher and branched out sideways, weaving a dense shadow across the main irrigation channel. | Достигнув высоты, они не погнали дальше, а раздались по сторонам и сплели мощную тень над главным арыком. |
| It was said that there had been more of them in the aul once, but that they had been cut down in 1931. | Говорят, и ещё были старые деревья в ауле, но в 31-м году, когда Будённый давил казахов, их вырубили. |
| Trees like that wouldn't take root these days. | А больше такие не принимаются. |
| No matter how many the Pioneers [Footnote: A youth organization for Soviet children up to the age of fourteen. (Translators' note)] planted, the goats picked them to bits as soon as they sprouted. | Сколько сажали пионеры - обгладывают их козы на первом взросте. |
| Only American maple flourished - in the main street in front of the regional Party committee building. | Лишь американские клёны взялись на главной улице перед райкомом. |
| Which place on earth should you love more? The place where you crawled out of the womb, a screaming infant, understanding nothing, not even the evidence of your eyes or ears? | То ли место любить на земле, где ты выполз кричащим младенцем, ничего ещё не осмысливая, даже показаний своих глаз и ушей? |
| Or the place where they first said to you, 'All right, you can go without a guard now, you can go by yourself! | Или то, где первый раз тебе сказали: ничего, идите без конвоя! сами идите! |
| On your own two legs. 'Take up thy bed andwalk!' | Своими ногами! "Возьми постель твою и ходи!" |
| Ah, that first night of half-freedom! | Первая ночь на полусвободе! |
| As the komendatura was still keeping an eye on them, they weren't allowed into the village. But they were permitted to sleep on their own in a hay-shelter in the yard of the security police building. | Пока ещё присматривалась к ним комендатура, в посёлок не выпустили, а разрешили вольно спать под сенным навесом во дворе МВД. |
| They shared the shelter with horses who spent the night motionless, quietly munching hay! Impossible to imagine a sweeter sound! | Под навесом неподвижные лошади всю ночь тихо хрупали сено - и нельзя было выдумать звука слаще! |
| Oleg could not sleep for half the night. | Но Олег полночи заснуть не мог. |
| The hard ground of the yard lay white in the moonlight. He walked back and forth across the yard like a man possessed. | Твёрдая земля двора была вся белая от луны - и он пошёл ходить, как шальной, наискось по двору. |
| There were no watchtowers, no one to see him stumbling happily over the bumpy ground, head thrown back, and face upturned to the white sky. He walked on and on, not knowing or caring where, as though he were afraid of being late, as though tomorrow he would emerge not into a mean, remote aul, but into the wide, triumphant world. | Никаких вышек не было, никто на него не смотрел - и, счастливо спотыкаясь на неровностях двора, он ходил, запрокинув голову, лицом в белое небо - и куда-то всё шёл, как будто боясь не успеть - как будто не в скудный глухой аул должен был выйти завтра, а в просторный триумфальный мир. |
| The warm, southern early-spring night was far from silent. It was like a huge, rambling railway station where the locomotives call and answer one another all night. From dusk to dawn donkeys and camels brayed and honked in yards and stables through the village - solemn, trumpetlike sounds, vibrant with desire, telling of conjugal passion and faith in the continuation of life. | В тёплом воздухе ранней южной весны было совсем не тихо: как над большой разбросанной станцией всю ночь перекликаются паровозы, так со всех концов посёлка всю ночь до утра из своих загонов и дворов трубно, жадно и торжествующе ревели ишаки и верблюды - о своей брачной страсти, об уверенности в продолжении жизни. |
| And this marital din merged with the roar in Oleg's breast. | И этот брачный рёв сливался с тем, что ревело в груди у Олега самого. |
| Can any place be dearer than one where you spent such a night? | Так разве есть место милей, чем где провёл ты такую ночь? |
| That was the night when he began to hope and believe again, in spite of all his vows to the contrary. | И вот в ту ночь он опять надеялся и верил, хоть столько раз урекался. |
| After the camps, the world of exile could not really be called cruel, although here too people fought with buckets to get water during the irrigation season, some of them getting their legs slashed. | После лагеря нельзя было назвать ссыльный мир жестоким, хотя и здесь на поливе дрались кетменями за воду и рубали по ногам. |
| The world of exile was much more spacious and easier to live in. It had more dimensions. | Ссыльный мир был намного просторней, легче, разнообразней. |
| Nevertheless it had its cruel side. It wasn't easy to make a plant take root and to feed it. | Но жестковатость была и в нём, и не так-то легко пробивался корешок в землю, и не так-то легко было напитать стебель. |
| He had to dodge being sent by the komendant a hundred and fifty kilometres or more deeper into the desert. | Ещё надо было извернуться, чтоб комендант не заслал в пустыню глубже километров на полтораста. |
| He had to find a straw-and-clay roof to put over his head and pay a landlady, although he had nothing to pay her with. | Ещё надо было найти глино-соломенную крышу над головой и что-то платить хозяйке, а платить не из чего. |
| He had to buy his daily bread and whatever he ate in the canteen. | Надо было покупать ежеденный хлеб и что-то же в столовой. |
| He had to find work, but he'd had enough of heaving a pick for the last seven years and didn't feel like taking up a bucket and watering the crops. | Надо было работу найти, а, намахавшись киркою за семь лет, не хотелось всё-таки брать кетмень и идти в поливальщики. |
| Although there were women in the village with mud-wall cottages, kitchen-gardens and even cows who would have been prepared to take on an unmarried exile, he reckoned it was too early to sell himself as a husband. He didn't feel his life was nearly over; on the contrary it was only beginning. | И хотя были в посёлке вдовые женщины уже с мазанками, с огородами и даже с коровами, вполне готовые взять в мужья одинокого ссыльного - продавать себя в мужья мнилось тоже рано: ведь жизнь как будто не кончалась, а начиналась. |
| Back in the camps the prisoners used to estimate the number of men missing from the outer world. The moment you aren't under guard, they thought, the first woman you set eyes on will be yours. | Раньше, в лагере, прикидывая, скольких мужчин не достаёт на воле, уверены были арестанты, что только конвоир от тебя отстанет - и первая женщина уже твоя. |
| They imagined that all women outside were sobbing their hearts out in solitude and thinking about nothing but men. | Так казалось, что ходят они одинокие, рыдая по мужчинам, и ни о чём не думают о другом. |
| But in his village there were countless children and the women seemed absorbed in the lives they led. Neither the women who lived alone nor the young girls would go with a man just like that. They wanted to be married honourably first and to build a little house for the village to see. | Но в посёлке было великое множество детей, и женщины держались как бы наполненные своей жизнью, и ни одинокие, ни девушки ни за что не хотели так, а обязательно замуж, по честному, и строить домок на виду посёлка. |
| The morals and customs of Ush-Terek went back to the last century. | Уш-терекские нравы уходили в прошлое столетие. |
| Although it was a long time now since Oleg had been under guard, he still lived without a woman, just as he had during the years behind barbed wire, even though the village was full of picture-postcard Greek girls with raven hair and hardworking, blonde little Germans. | И вот конвоиры давно отстали от Олега, а жил он все так же без женщины, как и годы за колючей проволокой, хотя были в посёлке писаные вороные гречанки и трудолюбивые светленькие немочки. |
| The 'invoice' sending him into exile had said 'in perpetuity', and in his mind Oleg was resigned to the exile being perpetual. He could not imagine it otherwise, yet there was something deep inside him that wouldn't allow him to marry out here. | В накладной, по которой прислали их в ссылку, написано было навечно, и Олег разумом вполне поддался, что будет навечно, ничего другого нельзя было вообразить. А вот жениться здесь -что-то в груди не пускало. |
| Beria had been overthrown, falling with a tinny clang, like a hollow idol. Everyone had expected sweeping changes, but they had come slowly, and were small. | То свалили Берию с жестяным грохотом пустого истукана - и все ждали крутых изменений, а изменения приползали медленные, малые. |
| Oleg discovered where his old girl-friend was - in exile in Krasnoyarsk - and they exchanged letters. | То Олег нашёл свою прежнюю подругу - в красноярской ссылке, и обменялся письмами с ней. |
| He also started writing to a girl he'd known in Leningrad. For months he had clung to the hope that she'd come out here. (But who was going to throw up an apartment in Leningrad to come and stay with him in this hole in the ground?) At that point his tumour had appeared, and his life was shattered by continual, overmastering pain. Women ceased to attract him more than other nice people. | То затеял переписку со старой ленинградской знакомой - и сколько-то месяцев носил это в груди, надеясь, что она приедет сюда. (Но кто бросит ленинградскую квартиру и приедет к нему в дыру?) А тут выросла опухоль, и всё розняла своей постоянной необоримой болью, и женщины уже не стали ничем привлекательнее просто добрых людей. |
| Oleg knew, as everyone has known, if not from experience, from books ever since Ovid, that exile was not simply oppressive (you are neither in the place you love best, nor with the people you most want to see), but he also perceived, as few have, that exile can also bring release - from doubts and responsibilities. | Как охватил Олег, было в ссылке не только угнетающее начало, известное всем хоть из литературы (не та местность, которую любишь; не те люди, которых бы хотелось), но и начало освобождающее, мало известное: освобождающее от сомнений, от ответственности перед собой. |
| The true unfortunates were not the exiles, but the ones who had been given passports with the sordid 'Article 39'a conditions. [Footnote: Article 39 restricted work and residence rights of former camp inmates. (Translators' note)]. They spent their time blaming themselves for all the false moves they made, constantly on the move looking for somewhere to live, trying to find work and being thrown out of places. | Несчастны были не те, кто посылался в ссылку, а кто получал паспорт с грязной 39-й паспортной статьёй и должен был, упрекая себя за каждую оплошность, куда-то ехать, где-то жить, искать работу и отовсюду изгоняться. |
| The prisoner, on the other hand, entered exile with all his rights intact. As he hadn't picked the place, no one could throw him out. | Но полноправно приезжал арестант в ссылку: не он придумал сюда ехать, и никто не мог его отсюда изгнать! |
| The authorities had planned it all for him; he had no need to worry about whether he was missing a chance of living somewhere else or whether he ought to look for a better set-up. | За него подумало начальство, и он уже не боялся упустить где-то лучшее место, не суетился, изыскивая лучшую комбинацию. |
| He knew he was treading the only road there was, and this gave him a cheerful sort of courage. | Он знал, что идёт единственным путём, и это наполняло его бодростью. |
| Now he was beginning to recover, and was faced once more with the ravelled tangle of his life, Oleg enjoyed the knowledge that there was a blessed little place called Ush-Terek, where his thinking was done for him, where everything was clear-cut, where he was regarded almost as a citizen and to which he would soon be going home. For it would be home. | И сейчас, начав выздоравливать, и стоя опять перед неразбираемо-запутанной жизнью, Олег ощущал приятность, что есть такое блаженное местечко Уш-Терек, где за него подумано, где всё очень ясно, где его считают как бы вполне гражданином, и куда он вернётся скоро как домой. |
| Threads of kinship were drawing him there, and he wanted to call it 'my place'. | Уже какие-то нити родства тянули его туда и хотелось говорить: у нас. |
| During the three-quarters of a year he'd spent in Ush Terek, Oleg had been ill. He hadn't observed nature or daily life in much detail, or derived any pleasure from them. | Три четверти того года, который Олег пробыл до сих пор в Уш-Тереке, он болел - и мало присмотрелся к подробностям природы и жизни, и мало насладился ими. |
| To the sick man the steppe seemed too dusty, the sun too hot, the 4 kitchen-gardens scorched, the doughy adobe mixture uncomfortably heavy to carry. | Больному человеку степь казалась слишком пыльной, солнце слишком горячим, огороды слишком выжженными, замес саманов слишком тяжёлым. |
| But now, as he strolled along the pathways of the Medical Centre with its abundant trees, people, bright colours and stone houses, life was trumpeting inside him, like those donkeys braying in the spring. Deeply stirred, he was reconstructing in imagination every trivial, humble feature of the Ush-Terek world. | Но сейчас, когда жизнь, как те кричащие весенние ишаки, снова затрубила в нём, Олег расхаживал по аллеям медгородка, изобилующего деревьями, людьми, красками и каменными домами, - и с умилением восстанавливал каждую скупую умеренную чёрточку уш-терекского мира. |
| That humble world was dearer to him for being his own, his own till death, his own in perpetuity: the other was temporary, as if rented. | И тот скупой мир был ему дороже - потому что он был свой, до гроба свой, навеки свой, а этот -временный, прокатный. |
| He remembered the jusan of the steppe with its bitter smell: it was as if it was an intimate part of him. | И вспоминал он степной жусан - с горьким запахом, а таким родным! |
| He remembered the jantak with its prickly thorns, and the jingil, even pricklier, that ran along the hedges, with violet flowers in May that were as sweet-smelling as the lilac, and the stupefying jidu tree, whose scented blossom was as strong and heady as a lavishly perfumed woman. | И опять вспоминал жантак с колкими колючками. И ещё колче того джингиль, идущий на изгороди -а в мае цветёт он фиолетовыми цветами, благоухающими совсем, как сирень. И одурманивающее это дерево джиду - с запахом цветов до того избыточно-пряным, как у женщины, перешедшей меру желания и надушенной без удержу. |
| Wasn't it extraordinary that a Russian, attached with every fibre of his being to the glades and little fields of Russia, to the quiet privacy of the central-Russian countryside, who had been sent away against his will and for ever, should have become so fond of that scraggy open plain, always too hot or too windy, where a quiet, overcast day came as a respite and a rainy day was like a holiday? He felt quite resigned to living there until he died. | Как это удивительно, что русский, какими-то лентами душевными припеленатый к русским перелескам и польцам, к тихой замкнутости среднерусской природы, а сюда присланный помимо воли и навсегда, - вот он уже привязался к этой бедной открытости, то слишком жаркой, то слишком продуваемой, где тихий пасмурный день ощущается как отдых, а дождь - как праздник, и вполне уже, кажется, смирился, что будет жить здесь до смерти. |
| Men like Sarymbetov, Telegenov, Maukeyev and the Skokov brothers had made him attached to their race, even though he couldn't yet understand their language. Under their veneer of waywardness, in which false and real emotions were mixed, behind their naive devotion to ancient clans, he saw a fundamentally simple-hearted people who would always answer sincerity with sincerity, goodwill with goodwill. | И по таким ребятам, как Сарымбетов, Телегенов, Маукеев, братья Скоковы, он, ещё и языка их не зная, кажется, и к народу этому привязался; он под налётом случайных чувств, когда смешивается ложное с важным, под наивной преданностью древним родам, понял его как в корне простодушный народ и всегда отвечающий на искренность искренностью, на расположение расположением. |
| Oleg was thirty-four. | Олегу - тридцать четыре года. |
| Colleges do not accept students over thirty-five. | Все институты обрывают приём в тридцать пять. |
| He would never get an education. | Образования ему уже никогда не получить. |
| Well, that was the way it was. | Ну, не вышло - так не вышло. |
| Recently he had managed to elevate himself from brick-maker to be land surveyor's assistant. (He'd told Zoya a fib: he wasn't a surveyor, merely an assistant on 350 roubles a month.) His boss, the district surveyor, was only dimly aware of the value of the divisions on a surveyor's pole, and if there had been any work, Oleg could have had all he wanted. In fact he had almost no work at all. The collective farms had deeds assigning them the land they were using 'in perpetuity' (there it was again and all he had to do was occasionally slice off a plot of land from the farms for the expanding industrial settlements. | Только недавно от изготовщика саманов он сумел подняться до помощника землеустроителя (не самого землеустроителя, как соврал Зое, а только помощника, на триста пятьдесят рублей). Его начальник, районный землеустроитель, плохо знает цену деления на рейке, поэтому работать бы Олегу всласть, но и ему работы почти нет: при розданных колхозам актах на вечное (тоже вечное) пользование землёй, ему лишь иногда достаётся отрезать что-нибудь от колхозов в пользу расширяющихся посёлков. |
| He could never hope to equal the skill of the mirab, the sovereign master of irrigation (his profession was eternal too), who could feel the slightest incline in the soil as he leant over it with his bucket; oh well, he would probably find himself something better in a few years' time. | Куда ему до мираба - до властителя поливов мираба, спиной своей чувствующего малейший наклон почвы! Ну, вероятно, с годами Олег сумеет устроиться лучше. |
| But why was it that even now he was thinking so warmly of Ush-Terek, longing for the end of his treatment so that he could go back, ready to drag himself back there even if he was only half cured? | Но даже и сейчас - почему с такой теплотой вспоминает он об Уш-Тереке, и ждёт конца лечения, чтоб только вернуться туда, дотянуться туда хоть вполздорова? |
| Wouldn't it be more natural to become embittered, to hate and curse one's place of exile? | Не естественно ли было бы озлобиться на место своей ссылки, ненавидеть и проклинать его? |
| No, wrongs that seemed to cry out for the crack of the satirist's whip were for Oleg no more than funny stories, worth a smile. | Нет, даже то, что взывает к батогу сатиры, - и то видится Олегу лишь анекдотом, достойным улыбки. |
| Take, for example, the new headmaster Aben Berdenov who had torn Savrasov's 'Rooks' from a class-room wall and tossed it behind a cupboard.(He'd spotted a church in the picture, and thought it was religious propaganda.) Or the local chief Health Officer, a pert little Russian girl, who used to deliver lectures to the local intelligentsia from a rostrum and then flog crepe-de-Chine of the latest design to the ladies of the village on the quiet at double the retail price, before it appeared in the local shop. | И новый директор школы Абен Берденов, который сорвал со стены "Грачей" Саврасова и закинул их за шкаф (там церковь он увидел и счёл это религиозной пропагандой). И заврайздравом, бойкая русачка, которая с трибуны читает доклад районной интеллигенции, а из-под полы загоняет местным дамам по двойной цене новый крепдешин, пока не появится такой и в Раймаге. |
| And the ambulance that used to bowl along in a cloud of dust, often without any patients inside, requisitioned by the Party Secretary for his own use or even for the delivery of noodles and fresh butter round the flats. | И машина скорой помощи, носящаяся в клубах пыли, но частенько совсем не с больными, а по нуждам райкома как легковая, а то развозя по квартирам начальства муку и сливочное масло. |
| He remembered the 'wholesale' trade run by the small retailer Orembayev. There was never anything to be had in his little general store. It was always piled to the roof with empty boxes of goods already sold, he was continually getting bonuses for over-fulfilling his trading plan, and yet he spent the whole time dozing by the door. | И "оптовая" торговля маленького розничного Орембаева: в его продуктовом магазинчике никогда ничего нет, на крыше - гора пустых ящиков от проданного товара, он премирован за перевыполнение плана и постоянно дремлет у двери магазина. |
| He was too lazy to use the scales, too lazy to pour out measures, too lazy to wrap anything up. | Ему лень взвешивать, лень пересыпать, заворачивать. |
| He would supply all the bigwigs first, then make a note of what he thought were the other worthies and put quiet little suggestions to them. 'Take a box of macaroni,' he would say, 'a whole box' or 'Take a sack of sugar, a whole sack.' | Снабдивши всех сильных людей, он дальше намечает по его мнению достойных, и тихо предлагает: "Бери ящик макарон - только целый", "бери мешок сахара - только целый". |
| The sack or the box would be delivered to the customer's flat straight from the depot, but it would be included in Orembayev's turnover. | Мешок или ящик отправляются прямо со склада на квартиру, а записываются Орембаеву в розничный оборот. |
| Finally, there was the third secretary of the district party committee who, eager to take exams as an extra-mural student at the high school but ignorant in every branch of mathematics, one night crept up to the teacher's house (he was an exile) and presented him with an Astrakhan pelt as a bribe. | Наконец, и третий секретарь райкома, который возжелал сдать экстерном за среднюю школу, но не зная ни одной из математик, прокрался ночью к ссыльному учителю и поднёс ему шкурку каракуля. |
| After the wolfish existence of the camps this sort of thing could be taken with a smile. | Это всё воспринимается с улыбкой потому, что это всё - после волчьего лагеря. |
| Indeed, what wasn't a joke after the camps? What didn't seem like a rest? | Конечно, что не покажется после лагеря - шуткой? что не покажется отдыхом? |
| What a joy it was to pull on his white shirt at twilight (it was the only one he had: the collar was frayed, and his trousers and boots were unmentionable) and walk along the village street. | Ведь это же наслаждение - надеть в сумерках белую рубашку (единственную, уже с продранным воротником, а уж какие брюки и ботинки - не спрашивай) и пойти по главной улице посёлка. |
| The wall under the rush roof of the community centre would have a poster announcing a new 'Trophy' film, [Footnote: Western films captured by the Red Army in Germany in 1945 and shown throughout Russia for many years after the war. (Translators' note)] and the village idiot, Vasya, would be urging all and sundry to come into the cinema. | Около клуба под камышевой кровлей увидеть афишу: "новый трофейно-художественный фильм..." и юродивого Васю, всех зазывающего в кино. |
| Oleg would try and buy the cheapest ticket in the house - two roubles, right in the front row with all the kids. | Постараться купить самый дешёвый билет за два рубля - в первый ряд, вместе с мальчишками. |
| Once a month he'd have a binge, buy a mug of beer for two and a half roubles and drink it in the tea-house with the Chechen lorry-drivers. | А раз в месяц кутнуть - за два с полтиной выпить в чайной, между шофёров-чеченов, кружку пива. |
| To Oleg exile was full of laughter and elation, and for that the Kadmins, an old couple he knew, were mainly responsible. The husband, Nikolai Ivanovich, was a gynaecologist and his wife was called Elena Alexandrovna. | Это восприятие ссыльной жизни со смехом, с постоянной радостью у Олега сложилось больше всего от супругов Кадминых - гинеколога Николая Ивановича и жены его Елены Александровны. |
| Whatever happened to the exiled Kadmins, they kept saying, | Что б ни случилось с Кадмиными в ссылке, они всегда повторяют: |
| 'Isn't that fine? | - Как хорошо! |
| Things are so much better than they used to be. | Насколько это лучше, чем было! |
| How lucky we are to have landed in such a nice part of the world!' | Как нам повезло, что мы попали в это прелестное место! |
| If they managed to get hold of a loaf of white bread - how wonderful! | Досталась им буханка светлого хлеба - радость! |
| If they found a two-volume edition of Puastovsky in the bookshop - splendid! There was a good film on at the centre that day - marvellous! | Сегодня фильм хороший в клубе - радость! Двухтомник Паустовского в книжный магазин привезли - радость! |
| A dental technician had arrived to provide new dentures - excellent! | Приехал техник и зубы вставил - радость! |
| Another gynaecologist had been sent there, a woman, an exile too - very good! | Прислали ещё одного гинеколога, тоже ссыльную, - очень хорошо! |
| Let her do the gynaecology and the illegal abortions, Nikolai Ivanovich would take care of the general practice. There'd be less money but more peace of mind. | Пусть ей гинекология, пусть ей незаконные аборты, Николай Иваныч общую терапию поведёт, меньше денег, зато спокойно. |
| And the sunsets over the steppe, orange, pink, flame-red, crimson and purple - superlative! | Оранжево-розово-ало-багряно-багровый степной закат - наслаждение! |
| Nikolai Ivanovich, a small, slender man with greying hair, would take his wife by the arm (she was plump and growing heavy, partly through ill-health; he was as quick as she was slow) and they would march off solemnly past the last house of the village to watch the sun go down. | Стройненький седенький Николай Иванович берет под руку круглую, тяжелеющую не без болезни Елену Александровну, и они чинным шагом выходят за крайние дома смотреть закат. |
| Their life blossomed into steady joy on the day they bought their own tumble-down mud-hut with kitchen-garden, their last haven, they knew, the roof under which they would live and die. (They decided to die together. When one went, the other would go too: what was there to stay for?) They had no furniture, so they asked Khomratovich, an old man who was also an exile, to fix them an adobe platform in a corner, which became their conjugal bed -beautifully wide and comfortable! | Но жизнь как сплошная гирлянда цветущих радостей начинается у них с того дня, когда они покупают собственную землянку-развалюшку с огородом - последнее прибежище в их жизни, как они понимают, последний кров, где им вековать и умирать. (У них есть решение - умереть вместе: один умрёт, другой сопроводит, ибо зачем и для кого ему оставаться?) Мебели у них - никакой, и заказывается старику Хомратовичу, тоже ссыльному, выложить им в углу параллелепипед из саманов. Это получилась супружеская кровать - какая широкая! какая удобная! |
| Perfect! | Вот радость-то! |
| They stuffed a big, broad sack with straw and sewed it up for a mattress. | Шьётся широкий матрасный мешок и набивается соломой. |
| Next they ordered a table from Khomratovich, a round one into the bargain. | Следующий заказ Хомратовичу - стол, и притом круглый. |
| Khomratovich was puzzled. Over sixty years he'd lived in this world, and he'd never seen a round table. | Недоумевает Хомратович: седьмой десяток на свете живёт, никогда круглого стола не видел. |
| Why make it round? 'Please!' said Nikolai Ivanovich, rubbing his deft, white gynaecologist's hands. | Зачем круглый? "Нет уж, пожалуйста! - чертит Николай Иванович своими белыми ловкими гинекологическими руками. |
| 'It simply must be round.' Their next problem was to get hold of a paraffin lamp. They wanted a glass lamp; not a tin one, with a tall stem, the wick had to have ten strands, not seven, and they insisted on spare globes too. | - Уж обязательно круглый!" Следующая забота -достать керосиновую лампу не жестяную, а стеклянную, на высокой ножке, и не семилинейную, а обязательно десятилинейную - и чтоб ещё стёкла к ней были. |
| Since no such lamp existed in Ush-Terek, it had to be assembled piecemeal, each part brought by kind people from a long way off. Finally, there stood the lamp, with its home-made shade, on the round table. In Ush-Terek in the year 1954, when the hydrogen bomb was already invented and people were chasing after standard lamps in the capitals, this paraffin lamp on the round home-made table transformed the little clay hovel into a luxurious drawing-room of two centuries ago. | В Уш-Тереке такой нет, это достаётся постепенно, привозится добрыми людьми издалека, - но вот на круглый стол ставится такая лампа, да ещё под самодельным абажуром - и здесь, в Уш-Тереке, в 1954 году, когда в столицах гоняются за торшерами и уже изобретена водородная бомба -эта лампа на круглом самодельном столе превращает глинобитную землянку в роскошную гостиную предпрошлого века. |
| What a triumph! | Что за торжество! |
| As the three of them sat round it, Elena Alexandrovna would remark with feeling, | Они втроём садятся вокруг, и Елена Александровна говорит с чувством: |
| 'You know, Oleg, life is so good. | - Ах, Олег, как хорошо мы сейчас живём! |
| Apart from childhood, these have been the happiest days of my life.' | Вы знаете, если не считать детства - это самый счастливый период всей моей жизни! |
| And obviously she was right. It is not our level of prosperity that makes for happiness but the kinship of heart to heart and the way we look at the world. | Потому что ведь - она права! - совсем не уровень благополучия делает счастье людей, а -отношения сердец и наша точка зрения на нашу жизнь. |
| Both attitudes lie within our power, so that a man is happy so long as he chooses to be happy, and no one can stop him. | И то и другое - всегда в нашей власти, а значит, человек всегда счастлив, если он хочет этого, и никто не может ему помешать. |
| Before the war they had lived near Moscow with her mother-in-law. She had been so uncompromising and obsessed with detail, and Nikolai Ivanovich had stood in such awe of her, that Elena Alexandrovna had felt crushed. She was already a middle-aged woman with her own life to lead, and this wasn't her first marriage. | До войны они жили под Москвой со свекровью, и та была настолько непримирима и пристальна к мелочам, а сын к матери настолько почтителен, что Елена Александровна - уже женщина средних лет, самостоятельной судьбы и не первый раз замужем, чувствовала себя постоянно задавленной. |
| She called those years her 'Middle Ages' now. | Эти годы она называет теперь своим "средневековьем". |
| It would take some terrible disaster to let a gust of fresh air into that family. | Нужно было случиться большому несчастью, чтобы свежий воздух хлынул в их семью. |
| Disaster descended, and it was her mother-in-law who set the wheels turning. During the first year of the war a man with no documents came to their door, asking for shelter. | И несчастье обрушилось - сама же свекровь и потянула ниточку: в первый год войны пришёл человек без документов и попросил укрытия. |
| Her mother-in-law considered it her duty to give refuge to the deserter without even consulting the 'young couple': she combined sternness towards her family with general Christian principles. | Совмещая крутость к семейным с общими христианскими убеждениями, свекровь приютила дезертира - и даже без совета с молодыми. |
| The deserter spent two nights in the flat and then left. He was captured somewhere and under interrogation revealed the house which had harboured him. | Две ночи переночевал дезертир, ушёл, где-то был пойман и на допросе указал дом, который его принял. |
| The mother-inlaw being nearly eighty, they left her alone, but it was thought convenient to arrest her fifty-year-old son and forty-year-old daughter-in-law. | Сама свекровь была уже под восемьдесят, её не тронули, но сочтено было полезным арестовать пятидесятилетнего сына и сорокалетнюю невестку. |
| During the investigation they tried to discover whether the deserter was a relative. Had he been, they'd have taken a far more lenient view of the case: a family looking after its own, quite understandable, excusable even. | На следствии выясняли, не родственник ли им дезертир, и если б оказался родственник, это сильно смягчило бы следствие: это было бы простым шкурничеством, вполне понятным и даже извинимым. |
| But since he had been a mere passer-by, nothing to them, the Kadmins got ten years apiece, not for harbouring a deserter but as enemies of their country who were deliberately undermining the might of the Red Army. | Но был дезертир им - никто, прохожий, и получили Кадмины по десятке не как пособники дезертира, но как враги отечества, сознательно подрывающие мощь Красной армии. |
| The war ended and the deserter was released in Stalin's Great Amnesty of 1945. (Historians will rack their brains, wondering why deserters should have been pardoned before anyone else - and unconditionally.) He'd forgotten in whose house he'd spent two nights on the run, and that he'd dragged others into prison after him. | Кончилась война - и тот дезертир был отпущен по великой сталинской амнистии 1945 года (историки будут голову ломать - не поймут, почему именно дезертиров простили прежде всех - и без ограничений). Он и забыл, что в каком-то доме ночевал, что кого-то потянул за собой. |
| The Kadmins were not affected by the amnesty: they were enemies, not deserters. | А Кадминых та амнистия нисколько не коснулась: ведь они были не дезертиры, они были враги. |
| They'd served their ten years but they were still not allowed to go home: after all, they hadn't acted as individuals, they were a group, an organization -husband and wife! Therefore they must be exiled in perpetuity. | Они и по десятке отбыли - их не отпустили домой: ведь они не в одиночку действовали, а группой, организацией - муж да жена! - и полагалось им в вечную ссылку. |
| Knowing in advance that this would happen, the Kadmins had made an application to be exiled to the same place. | Предвидя такой исход, Кадмины заранее подали прошения, чтобы хоть в ссылку-то их послали в одно место. |
| No one seemed to have any particular objection, the request was legitimate enough. All the same, they sent the husband to the south of Kazakhstan and the wife to the Krasnoyarsk region. | И как будто никто прямо не возражал, и как будто просьба была довольно законная - а всё-таки мужа послали на юг Казахстана, а жену - в Красноярский край. |
| Did they perhaps want to separate them as members of the same organization? | Может, их хотели разлучить как членов одной организации?.. |
| No, it wasn't done out of malice or as a punishment, but simply because there was no one on the staff at the Ministry of the Interior whose job it was to keep husbands and wives together. So they had stayed separated. | Нет, это не в кару им сделали, не на зло, а просто в аппарате министерства внутренних дел не было же такого человека, чья обязанность была бы соединять мужей и жён - вот и не соединили. |
| The wife was nearly fifty, her arms and legs were swelling, yet they sent her out into the taiga [Footnote: Coniferous forest between the barren Arctic shores and the steppe. (Translators' note)] where the only work was lumberjacking, so familiar from the camps. (Yet she often reminisced about the Yenisei taiga - wonderful countryside!) They spent a year bombarding Moscow with complaints until in the end a special guard was sent to bring Elena Alexandrovna out to Ush-Terek. | Жена, под пятьдесят лет, но с опухающими руками и ногами, попала в тайгу, где ничего не было кроме лесоповала, уже так знакомого по лагерю. (Но и сейчас вспоминает енисейскую тайгу - какие пейзажи!) Год ещё писали они жалобы - в Москву, в Москву, в Москву - и тогда только пришёл спецконвой - и повёз Елену Александровну сюда, в Уш-Терек. |
| Of course they enjoyed life now! They loved Ush-Terek and their mud-and-clay hovel! | И ещё бы было им теперь не радоваться жизни! не полюбить Уш-Терек! и свою глинобитную хибарку! |
| What more could they wish for in the way of worldly goods? | Какого ещё им было желать другого доброденствия? |
| Perpetual exile? Very well. | Вечно - так вечно, пусть будет так! |
| Perpetuity was long enough to make a thorough study of the climate of Ush-Terek. | За вечность можно вполне изучить климат Уш-Терека! |
| Nikolai Ivanovich hung three thermometers outside his house, put out a jar to collect precipitation and consulted Inna Strom, the senior schoolgirl in charge of the State weather station, about the force of the wind. | Николай Иванович вывешивает три термометра, ставит банку для осадков, а за силой ветра заходит к Инне Штрём - десятикласснице, ведущей государственный метеопункт. |
| By now Nikolai Ivanovich had a journal full of meticulously kept statistics, whatever happened to the weather station. | Ещё что там будет на метеопункте, а уж у Николая Иваныча заведен метеожурнал с завидной статистической строгостью. |
| His father had been a communications engineer. From him he had imbibed in childhood a passion for constant activity and a love of order and accuracy. | Ещё ребёнком он воспринял от отца, инженера путей сообщения, жажду постоянной деятельности и любовь к точности и порядку. |
| Although no one could call Korolenko [Footnote: A pre-Revolutionary Russian writer, popular among members of the intelligentsia eager 'to serve the people'. (Translators' note)] a pedant, he had frequently observed (and Nikolai Ivanovich liked to quote his words) that 'order in affairs maintains peace of mind'. | Да уж педант ли был Короленко, но и тот говорил (а Николай Иваныч цитирует), что "порядок в делах соблюдает наш душевный покой". |
| Dr Kadmin's favourite proverb was "Things know their place'. | И ещё любимая поговорка доктора Кадмина: "Вещи знают свои места". |
| Things know themselves where they belong, and we shouldn't get in their way. | Вещи сами знают, а мы только не должны им мешать. |
| Nikolai Ivanovich's favourite hobby for winter evenings was book-binding. | Для зимних вечеров есть у Николая Ивановича любимое досужное занятие: переплётное ремесло. |
| He liked to take torn, tattered, wilting books and make them blossom anew in fresh covers. | Ему нравится претворять лохматые, разлезлые, гибнущие книги в затянутый радостный вид. |
| Even in Ush-Terek he managed to have a binding-press and an extrasharp guillotine made for him. | Даже и в Уш-Тереке сделали ему переплётный пресс и преострый обрезной ножичек. |
| As soon as the Kadmins had paid for the mud hut they started economizing, they scraped month after month, wearing out old clothes to save up for a battery radio. | Едва только куплена землянка - и месяц за месяцем Кадмины на всём экономят, донашивают всё старенькое, а деньги копят на батарейный радиоприёмник. |
| First they had to arrange with the Kurd who was the assistant in the cultural-goods store to put some batteries on one side for them. Batteries came separately from the sets, if they came at all. | Ещё надо договориться в культмаге с продавцом-курдом, чтоб он задержал им батареи, когда будут, батареи отдельно приходят и не всегда. |
| Then they had to overcome the horror that all exiles have of radios. What would the security officers say? Did they want the set for listening in to the B. B. C.? | Ещё надо переступить немой ужас всех ссыльных перед радиоприёмником: что подумает оперуполномоченный? не для Би-Би-Си ли вся затея? |
| The horror was overcome, the batteries were obtained, the set was switched on and out came music, sheer heaven to a prisoner's ear, with no disturbances because the battery supplied an even current. Puccini, Sibelius, Bortnyanski were chosen daily from the programmes and switched on in the Kadmins' hovel. | Но ужас переступлен, батареи доставлены, приёмник включён - и музыка, райская для арестантского уха и чистая при батарейном питании - Пуччини, Сибелиус, Бортнянский -каждый день по выбору из программы включается в кадминской халупке. |
| The radio filled their world and more than filled it: they had no need now to take from the outside world, they could give from their own plenty. | И вот - наполнен и переполнен их мир, уже не всасывать ему извне, но выдавать избыточное. |
| When spring came there was less time in the evenings to listen to the radio. Instead they had their little kitchen-garden to look after. | А с весны - вечера для радио короче, да зато заботит огород. |
| Nikolai Ivanovich divided up his quarter-acre plot with such energy and ingenuity that old Prince Bolkonski [Footnote: A character from Tolstoy's War and Peace. (Translators' note)] with his private architect at Bald Hills estate would have had to run to keep up with him. | Десять соток своего огорода разбивает Николай Иванович с такой замысловатостью и энергией, что куда там старый князь Болконский со всеми Лысыми Горами и особым архитектором. |
| At the age of sixty he was still going strong at the hospital, working time-and-a-half and ready to rush out any night to deliver a baby. | По больнице Николай Иванович в шестьдесят лет ещё очень жив, исполняет полторы ставки и в любую ночь бежит принимать роды. |
| He never walked in the village, he rushed along with no concern for the dignity of his grey beard, the flaps of the canvas jacket Elena Alexandrovna had made fluttering behind him. | По посёлку он не ходит, а носится, не стесняясь седой бороды, и только развевает полами парусинового пиджачка, сшитого Еленой Александровной. |
| When it came to digging, though, he hadn't the strength now. Half an hour in the morning was all he could manage before he was winded. | А вот к лопате у него уже сил мало - полчаса утром, и начинает задыхаться. |
| Heart and hands might lag, yet the plan was masterly, barely short of perfection. | Но пусть отстают руки и сердце, а планы стройны до идеала. |
| Boastfully, he would take Oleg round his bare kitchen-garden, the boundary carelessly marked by two saplings. | Он водит Олега по голому своему огороду, счастливо отмеченному двумя деревцами по задней меже, и хвалится: |
| 'Oleg,' he would say, 'I'm going to have an avenue running through it. | - Вот тут, Олег, сквозь весь участок пройдёт прешпект. |
| On the left here there'll be three apricot trees one day. They've already been planted. | По левую сторону, вы когда-нибудь увидите, три урюка, они уже посажены. |
| On the right I'm going to start a vineyard. It'll take root, I'm sure of it. | По правую руку будет разбит виноградник, он несомненно примется. |
| Then at the end of the avenue I'm going to put a summer-house, a real summer-house, something Ush-Terek has never seen the like of. | В конце же прешпект упрётся в беседку - в самую настоящую беседку, которой ещё не видел Уш-Терек! |
| I've already laid the foundations, look, over there, that semicircle of adobes' - (Khomratovich would have asked, 'Why a semicircle?') - 'and over here are the hop-poles. | Основы беседки уже заложены - вот этот полукруглый диван из саманов - (всё тот же Хомратович: "зачем полукруглый?") - и вот эти прутья - по ним поднимется хмель. |
| I'll put tobacco plants next to them, they'll give off a wonderful smell. | Рядом будут благоухать табаки. |
| We'll hide from the heat of the day here, and in the evenings we'll drink tea out of the samovar.' (In fact, they hadn't got it yet.) 'You'll be welcome whenever you want.' | Днём мы будем здесь прятаться от зноя, а вечерами - пить чай из самовара, милости прошу! - (Впрочем, и самовара ещё нет.) |
| What their garden would grow one day was anybody's guess, but what it hadn't got to date -potatoes, cabbages, cucumbers, tomatoes and pumpkins - their neighbours had. 'But you can buy all those things,' the Kadmins would protest. | Что там в будущем вырастет у них - неизвестно, а чего уже сегодня нет - картошки, капусты, огурцов, помидоров и тыкв, того, что есть у соседей. "Но ведь это же купить можно!" -возражают Кадмины. |
| The Ush-Terek settlers were a businesslike lot; they kept cows, pigs, sheep and hens. | Поселенцы Уш-Терека - народ хозяйственный, держат коров, свиней, овец, кур. |
| The Kadmins were no strangers to livestock breeding either, but they farmed unpractically: they kept dogs and cats and nothing else. | Не вовсе чужды животноводству и Кадмины, но беспрактичное у них направление фермы: одни только собаки да кошки. |
| They saw it this way - you can get milk and meat in the bazaar, but where can you buy the devotion of a dog? | Кадмины так понимают, что и молоко, и мясо можно принести с базара - но где купишь собачью преданность? |
| Would lop-eared Beetle, blackand-brown and big as a bear, or sharp-nosed, pushing little Tobik, white but for two quivering black ears, leap up to greet you for money? | Разве за деньги будут так прыгать на тебя лопоухий чёрно-бурый Жук, огромный, как медведь, и острый пронырливый маленький Тобик, весь белый, но с подвижными чёрными ушками? |
| Nowadays we don't think much of a man's love for an animal; we laugh at people who are attached to cats. | Любовь к животным мы теперь не ставим в людях ни в грош, а над привязанностью к кошкам даже непременно смеёмся. |
| But if we stop loving animals, aren't we bound to stop loving humans too? | Но разлюбив сперва животных - не неизбежно ли мы потом разлюбливаем и людей? |
| The Kadmins loved their animals not for their fur but for themselves, and the animals absorbed their owners' aura of kindness instantly, without any training. | Кадмины любят в каждом своём звере не шкурку, а личность. И та общая душевность, которую излучают супруги, безо всякой дрессировки почти мгновенно усваивается и их животными. |
| They deeply appreciated the Kadmins' talking to them and could listen to them for hours. | Животные очень ценят, когда Кадмины с ними разговаривают, и подолгу могут слушать. |
| They valued their company and took pride in escorting them wherever they went. | Животные дорожат обществом своих хозяев и горды их повсюду сопровождать. |
| As soon as Tobik lying in the room (the dogs had the run of the house) saw Elena Alexandrovna putting on her coat and picking up her handbag he knew they were going for a walk round the village and, what's more, would jump up, rush off into the garden to fetch Beetle, and be back with him in a trice. | Если Тобик лежит в комнате (а доступ в комнаты собакам не ограничен) и видит, что Елена Александровна надевает пальто и берёт сумку, -он не только сразу понимает, что сейчас будет прогулка в посёлок - но срывается с места, бежит за Жуком в сад и тотчас возвращается с ним. |
| He had told Beetle about the walk in dog-language, and up would run Beetle, excited and raring to go. | На определённом собачьем языке он там ему передал о прогулке - и Жук прибежал возбуждённый, готовый идти. |
| Beetle was an excellent judge of time. | Жук хорошо знает протяжённость времени. |
| After he had escorted the Kadmins to the cinema, instead of lying down outside he disappeared, but he was always back before the end of the programme. | Проводив Кадминых до кино, он не лежит у клуба, уходит, но к концу сеанса всегда возвращается. |
| Once there'd been only five reels in the film, and he was late. | Один раз картина оказалась совсем короткой - и он опоздал. |
| He was miserable at first, but he jumped for joy after all had been forgiven. | Сколько было горя сперва, и сколько потом прыжков! |
| The dogs accompanied Nikolai Ivanovich everywhere except to work, for they realized that wouldn't be very tactful. | Куда псы никогда не сопровождают Николая Ивановича - это на работу, понимая, что было бы нетактично. |
| If they saw the doctor coming out of the gate with his light, youthful step late in the afternoon, they knew unerringly, as if by telepathy, whether he was off to visit a woman in labour, in which case they stayed behind, or going for a swim, in which case they joined him. | Если в предвечернее время доктор выходит за ворота своим лёгким молодым шагом, то по каким-то душевным волнам собаки безошибочно знают - пошёл ли он проведать роженицу (и тогда не идут) или купаться - и тогда идут. |
| He used to swim in the river Chu a good five kilometres away. | Купаться далеко - в реке Чу, за пять километров. |
| Locals and exiles alike, young or middle-aged, considered it too far to go for a daily trip, but small boys went, so did Dr Kadmin and his dogs. | Ни местные, ни ссыльные, ни молодые, ни средолетние не ходят туда ежедневно - далеко. Ходят только мальчишки да доктор Кадмин с собаками. |
| Actually, this was the one walk that failed to give the dogs complete satisfaction. The track across the steppe was hard and thorny. Beetle's paws got painfully cut, while Tobik, who had once been ducked, was terrified of finding himself in the river again. | Собственно, это единственная из прогулок, не доставляющая собакам прямого удовольствия: дорожка по степи жёсткая и с колючками, у Жука больные изрезанные лапы, а Тобик, однажды искупанный, очень боится снова попасть в воду. |
| But their sense of duty was paramount; they followed the doctor all the way. | Но чувство долга - выше всего, и они проделывают с доктором весь путь. |
| Once within three hundred metres of the river, a safe distance, Tobik would begin to lag behind, to make quite sure that nobody grabbed him. First he wouЧитать дальше
Тёмная тема
↓
↑
Сбросить
Интервал: ↓
↑
Закладка: Сделать
Похожие книги на "Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты", Александр Солженицын
Книги похожие на "Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты" читать онлайн бесплатно полные версии.
Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты отзывыОтзывы читателей о книге Раковый корпус - русский и английский параллельные тексты, автор: Александр Солженицын. Читайте комментарии и мнения людей о произведении. Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв или расскажите друзьям
x
|
