Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– Обратите внимание на статистику по кражам произведений искусства в странах-членах Интерпола, – ему отчаянно хотелось спать, – Франция находится в конце списка.

Министр внутренних дел, устроившийся рядом с коллегами Пьера, довольно сказал:

– Во многом благодаря работе вашего отдела, месье старший инспектор. Надеюсь, что, пока вы пребываете в творческом отпуске, – такой была официальная версия будущей поездки Пьера, – ваши подчиненные не ударят в грязь лицом, – указка ловко складывалась.

Сунув ее в карман отчаянно модного вельветового пиджака, Пьер щелкнул выключателем.

– Не ударят, – под потолком загорелись лампы, – и я скоро вернусь, господин министр. Думаю, что монография выйдет интересной.

Пьер аккуратно сложил в папку разрозненные заметки о «Даме с единорогом». Редактор отдела искусства в «Галлимаре», где Пьер якобы работал, считал, что издательство заинтересуется книгой.

– Надо поговорить с ним о сборнике статей Надин, – напомнил себе инспектор, – и надо встретить ее в аэропорту, – кузина заметила по телефону:

– В Лондоне все в отпусках, – женщина помолчала, – извини, что я сваливаюсь, как снег на голову, но я хочу сначала прийти в себя, а потом общаться с адвокатами, – Пьер весело отозвался:

– Мадам Ламбер в городе, она приютит тебя и Дэниела. Нет смысла открывать апартаменты на рю Мобийон. Мы навестим музеи и вы отправитесь в Лондон.

Семейство Ламберов пребывало в деревенском доме на Луаре. С Татой осталась только младшая дочка, Зоя. Пьеру было неловко лишать мадам Ламбер отпуска, но женщина отмахнулась:

– Я занята в Сорбонне до конца июля. У меня не такие длинные каникулы, как у Марселя.

Месье Механик еще отгуливал отпуска, пропущенные из-за тюремных отсидок.

В августе Пьера ждал перерыв в занятиях, однако Тата обещала говорить с ним по телефону.

Его картавость не уходила, однако Пьер утешал себя тем, что многие русские тоже картавят. Он проконсультировался со специалистом по дефектам речи. Доктор уверил его, что Пьер заикается очень естественно.

– Заика, хромой, – вернувшись на свое место, он потер колено, – и картавый. Ничего общего с месье бароном, аристократом и редактором отдела искусства в издательстве «Галлимар».

Именно это Пьер намеревался написать в анкете для советской визы. Книжная ярмарка начиналась шестого сентября.

– Шестого августа надо подать документы на визу, – на трибуне бубнил коллега из отдела организованной преступности, – паспорт, метрику, справку с работы, подтверждение участия нашего издательства в ярмарке, – Пьер скрыл зевок, – фотографии…

Ночью, вычерчивая слайды, он заснул, уложив голову на раскрытый том Булгакова. Мадам Ламбер не верила в адаптированные издания.

– Читай, как есть, – требовала Тата, – слушай советское радио, – Пьер не выключал «Маяк», – смотри советские фильмы…

Вместо «Звездных войн» Пьер посмотрел «Мимино» и «Служебный роман», которые ему даже понравились. Выдав задание на август, Тата задумалась.

– Можно попросить тетю Марту прислать сюда Максима, чтобы он с тобой позанимался – мадам Ламбер постучала карандашом по белым зубам, – но, говоря откровенно, ты и Максим – опасное сочетание, – Пьер обиделся.

– Нам тридцать лет, мы не собираемся болтаться по ночным клубам. Это хорошая идея, я поговорю с Лондоном, – он хотел позвонить тете Марте после совещания.

– И надо принять обезболивающее, – колено заныло сильнее, – все потому, что я долго стоял и из-за проклятой погоды.

Судя по прогнозу, Париж был единственным ненастным местом во Франции. За окнами зала заседаний бурлила свинцовая вода Сены. Туристы скукожились под зонтами на залитой ливнем палубе речного трамвайчика. Пьеру опять захотелось спать.

– Сейчас объявят перерыв, – старший инспектор встряхнулся, – на целых полчаса. Надо выпить не два эспрессо, а три…

Господин министр проследовал с большими бонзами, как их звал Пьер, в отдельный кабинет.

– Скоро туда пригласят и меня, – он давно пообещал себе стать префектом парижской полиции и министром внутренних дел, – словно я соревнуюсь с мерзавцем Краузе, будь он проклят.

Велев себе пока забыть о немце, Пьер спустился по гулкой лестнице управления. Нога, словно приободрившись, теперь почти не болела. Завидев его, парнишка с поста охраны привстал.

– Месье старший инспектор, вас ожидает мадемуазель.

Пьер строго запрещал подружкам появляться на набережной Орфевр.

– Это еще кто, – разозлился он, – что за непрошеная гостья?

Непрошеная гостья в замшевой миди-юбке и черной водолазке рассматривала табличку с именами погибших на первой войне полицейских. С полосатого зонтика капала вода, каштановые локоны удерживал обруч. Заслышав его шаги, девушка обернулась.

– Здравствуй, Пьер, – спокойно сказала Мишель Гольдберг, – я приехала, чтобы выйти за тебя замуж.

К стальному колпаку плиты поднимался упоительный запах стейков. Облачившись в холщовый передник, Мишель орудовала веточкой розмарина, смоченной в нормандском сливочном масле. За окнами квартиры на набережной Августинок хлестал усилившийся к вечеру дождь.

– Хотя куда сильнее, – Пьер сидел за дубовым фермерским столом, – скоро Сена выйдет из берегов…

За косой сеткой ливня серели пустынный мост и голая площадь перед собором Парижской Богоматери. Мокрые такси изредка проезжали по набережной. Букинисты, облачившиеся в клеенчатые плащи, закрыли деревянными ставнями лотки. Зеленые листья плавали в лужах на булыжнике. Олива и лавр на кованом балконе, где Пьер по утрам пил кофе в компании лучшего вида в Париже, гнулись под сильным ветром. В открытую фрамугу залетали холодные капли.

Его аперитив тоже был холодным, если не ледяным. Презрев стойку с лучшими винами Бургундии и Бордо, Пьер прошествовал к пузатому американскому холодильнику, купленному при жизни матери. Он старался не думать о младшей Лауре, но ничего не получалось. За лето Пьер так и не поговорил с тетей хотя бы по телефону.

– Сначала она лежала в больнице во Флоренции, – невесело подумал инспектор, – потом опять в больнице, только в Лондоне, а сейчас она в санатории, или, попросту говоря, в психушке…

В Хэмпстеде деликатно говорили, что Лауре надо отдохнуть.

– Ей делали пластические операции, – вздохнула Адель по телефону, – она впала в депрессию, что объяснимо. Лаура не говорит о Паоло, но понятно, что она всегда о нем думает, – о возвращении тети к работе речи пока не шло. Адель помолчала:

– Она привыкает к протезам кистей. Не знаю, – ее голос дрогнул, – может быть, она займется переводами, как твоя мама, – Пьер едва не закончил:

– И спрячется от мира, потому что и ее изуродовали. Мама боялась фон Рабе, а Лаура боится Паука, будь он трижды проклят…