Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга пятая

Роза считала затею Мишель откровенной авантюрой.

– С нами никто не станет разговаривать, – предупредила она младшую сестру, – в Меа Шеарим считают, что женщины должны сидеть дома и рожать детей, а не заниматься, – Роза поискала слово, – политикой…

Стоя перед венецианским зеркалом в швейной мастерской тети Сабины, Мишель застегивала юбку.

– Достаточно длинная, – озабоченно спросила девочка, – колени она вроде прикрывает… – Роза хмыкнула:

– Положено, чтобы колени не были видны даже когда ты сидишь, – Мишель немедленно плюхнулась на антикварную кушетку, – я принесу юбку Элишевы, хотя она на тебе будет трещать по швам, – сестра еще не потеряла, как весело говорила тетя Марта, щенячьего жирка.

– Элишева едет на курсы невест, – спохватилась Мишель, – ей самой понадобится юбка, – Роза фыркнула:

– Шкаф забит ее нарядами. Демобилизовавшись, она пустилась во все тяжкие, – проведя три года в авиационной форме, сестра, как выражалась Роза, отрывалась по полной. За два дня до свадьбы Элишева устраивала девичник.

– Мы не сефарды, – весело сказала она, – однако у них красивые традиции. Можно было бы поехать в спа на Мертвое море… – Роза кисло заметила: «С военизированной охраной». Сестра погрустнела:

– Поэтому я заказала спа в тель-авивском «Хилтоне». В микву мне придется идти в Иерусалиме, – по лицу сестры было ясно, что она думает об ортодоксальных миквах, – но мы устроим день красоты, в спа работает девушка, рисующая хной, нам подадут шампанское, – Элишева перебросила ей глянцевую брошюру, – пусть и кошерное, но французское…

Роза с удивлением обнаружила, что Laurent-Perrier стал выпускать кошерную продукцию.

– Америка – большой рынок, – со знанием дела сказала сестра, – Мишель правильно сделала, что заинтересовалась сельским хозяйством. Голаны теперь наши, – Элишева говорила о Голанах так, словно они были ее личным имением, – а там отличный климат для виноградников…

В Кирьят Анавим с давних времен стоял пресс, однако кибуц производил только пару сотен бутылок домашнего вина.

– Мишель и в детстве там пропадала, – вспомнила Роза, – и она всегда помогала на ферме, – после армии сестра хотела поступить в новый университет в Негеве.

– Мне интересно осваивать пустыню, – заявила Мишель, – скоро на юге все зацветет, – доктор Гольдберг ласково согласился:

– Непременно. И хорошо, что там Фрида, она за тобой присмотрит, – Мишель хотела что-то сказать, но прикусила язык.

– Мы все бережем папу, – поняла Роза, – ему шестьдесят лет, – отец праздновал день рождения после свадьбы Элишевы.

– Мудрецы учат нас не смешивать одно веселье с другим, – заметил доктор Гольдберг, – хотя все равно придется, скоро Суккот, – Элишева выходила замуж за день до еврейского нового года. Роза наизусть помнила календарь.

– За три дня до этого прилетают София и Андреас, – девушка невольно улыбнулась, – они поженились скромным образом, но мы тоже отметим их свадьбу, – Надин должна была появиться в Израиле с тетей Мартой и епископом Кардозо.

– Сначала я отвезу Лауру в Италию, – сказала сестра по телефону, – у меня съемки во Флоренции, я помогу ей обустроиться. Тетя Марта считает, что мне можно доверять, – Роза поняла:

– Это вроде семейного ордена, как одобрение папы. Папа всегда хвалил Ника, считая, что на него можно положиться, – девушка велела себе пока не думать об этом.

– Я обо всем поговорю с тетей Мартой, – пообещала себе она, – и вообще, мне все кажется, я волнуюсь перед свадьбой, – она издалека увидела темноволосую голову Мишель. Отец и Аннет не возражали против их поездки в город.

– Разумеется, милые, – рассеянно сказал доктор Гольдберг, – незачем скучать на шестичасовом заседании. Мы высадим вас на автобусной станции, – в Израиле их возила правительственная машина, – держите деньги, погуляйте по магазинам и приезжайте в Яд-ва-Шем, – Роза и Мишель отлично говорили на иврите.

– Но идиш она не знает, – Роза запыхалась, – а я, благодаря Еве, объясняюсь свободно, – доктор Горовиц не забыла идиша, выученного четверть века назад в хасидских классах в Бруклине. Ева не говорила о своем младшем брате, только однажды заметив:

– Хаим с Полиной в безопасности, – женщина повела рукой, – однако мы не сможем увидеться по соображениям государственного порядка, – по тем же самым соображениям Роза не упоминала о встрече с Ником в Остенде.

– Тетя Марта попросила меня молчать, – она незаметно почесала голову под париком, – что я и делаю, – насколько знала Роза, Ника пока не отыскали.

Мишель болталась у облупленной двери с табличкой: «Рав Бергер». Роза ободряюще сказала:

– В ларьке, – она махнула в сторону поворота к улице Яффо, – все подтвердили, он живет именно здесь. Пошли, – велела девушка, – нечего тянуть…

Мишель решительно дернула медную ручку старомодного звонка.

В стаканчиках потускневшего серебра золотился чай. Шелестели пожелтевшие страницы старинного альбома.

– Мы с Лейзером почти ровесники, – рав Бергер указал на фотографию, – я родился в двадцать третьем году, а он в двадцать четвертом, только не в Иерусалиме, а в Литве, – Мишель рассматривала черно-белый снимок с витиеватой виньеткой: «Ателье Купервассера, Иерусалим, 1920 год». Два парня в черных капотах и шляпах неловко смотрели в объектив.

– Это мой отец, – рав Бергер коснулся фотографии, – а это отец Лейзера. Он поехал учиться в Литву, где и женился, – Роза сгрызла неожиданно вкусное, похожее на домашнее, печенье.

– Тетя Рита в кибуце делает похожие, – пришло ей в голову, – интересно, где его семья? У ортодоксов всегда есть семьи…

В углу гостиной, обставленной тяжеловесной довоенной мебелью, она заметила пару детских игрушек. Словно услышав ее, рав Бергер погладил полуседую бороду.

– Это от внука моего, – раввин пролистал альбом дальше, – его Пелег зовут. Моя дочь живет в Тель-Авиве, – на фотографии Роза увидела женщину в адвокатской мантии, – у них с мужем своя юридическая практика, – Роза открыла рот, рав Бергер пожал плечами.

– Моя жена родилась в светской семье, – он помолчал, – она приехала в страну подростком, до войны, из Германии. Ализа получилась у нас единственным ребенком, – темные глаза раввина погрустнели, – мы с женой не хотели обрубать ей крылья, запрещать учиться дальше. Я считаюсь в наших краях, – раввин кивнул за окно, – свободомыслящим человеком…

Розе не надо было спрашивать, что стало с женой раввина. На камине неожиданно чистой комнаты стояла фотография в траурной рамке. Рав Бергер вздохнул:

– Она успела порадоваться внуку. Пелегу сейчас пять лет, – в гостиной уютно пахло ванилью и лимонными корочками. Шкафы с книгами задернули бархатными занавесями, мерно тикали древние часы с кукушкой.