Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том второй

– Полицейского выпуска, – добавил Вольфганг, – я сам такой ношу. Однако в городе гуляет много неучтенного оружия, ствол могли купить на черном рынке…

Запах пожарища забивал ноздри Фридриха, у него першило в горле. Депутат Бундестага помнил каменную пустыню, оставшуюся от Берлина в конце войны:

– У меня была винтовка, – он облизал губы, – старая, времен первой мировой. Нам раздали винтовки и гранаты и велели стоять за фюрера до последней капли крови, – отряд фольксштурма состоявший в основном из подростков, прятался в подвалах на Ораниенбургерштрассе:

– Ребята хотели пробраться к реке, – Фридрих слышал голос старшего по отряду, Герберта Киммеля, – отец Герберта был полковником СС, комендантом лагеря военнопленных на западной окраине города. Герберт уверял, что туда можно доплыть по воде, что на мальчишек не обратят внимания, – выходить из подвала решились не все:

– Герберт нас уговаривал, объяснял, что фюрера больше нет, но мы ему не верили, – вздохнул Фридрих, – а потом вернулся унтершарфюрер с провизией, – эсэсовцу, возглавлявшему отряд, едва исполнилось двадцать лет:

– Ему донесли насчет пораженческих настроений Гербера, и унтершарфюрер заставил нас его расстрелять, – мальчишек выстроили в ряд, избитого Киммеля привязали к валявшемуся в подвале остову железной кровати:

– Он просил, чтобы его пощадили, плакал, – Краузе сглотнул, – но все стреляли и я тоже стрелял, – унтершарфюрер обещал разыскать родителей изменника:

– Они узнают, что их сын совершил гнусное предательство, – эсэсовец брезгливо пнул сапогом разнесенную пулями голову парня, – их отправят в концлагерь, как воспитавших врага рейха и фюрера. Хайль Гитлер, – он вскинул руку, – повторяйте за мной, фюрер жив, наш народ всегда последует за ним…

Пошарив по карманам, презрев таблички, запрещающие курение, Фридрих щелкнул зажигалкой:

– Запах, – коротко сказал он приятелю, – лучше пусть воняет табаком, – в голове что-то грохотало, Фридрих услышал отчаянный мальчишеский голос:

– Танки! Сюда идут танки…, – в подвале они лихорадочно приматывали к себе бутылки с бензином:

– Мы не успели ничего сделать, – гарь, наконец, начала рассеиваться, – мы только выбрались во двор, – унтершарфюрера убило прямым попаданием снаряда у них на глазах:

– И остальных тоже убило, – Фридрих почти не слышал соученика, – а меня оглушило, – отлежавшись в развалинах, собрав разбросанные среди останков буханки хлеба, он подождал, пока смолкнут русские танки:

– Они двинулись к Фридрихштрассе, и я пошел на запад, только окольными путями. Остальное, как говорится, история, – Краузе хмыкнул:

– Отца Киммеля американцы посадили в тюрьму, где он и умер, – Фридрих помнил списки старых бойцов наизусть:

– Вторая пуля советская, – очнулся он от педантичного голоса Вольфганга, – чего и следовало ожидать, – он пошевелил пинцетом пулю, доставленную из госпиталя, где лежал Адольф:

– У сгоревшего бедняги имелся напарник, – заметил Вольфганг, – машину с простреленной головой не поведешь, даже если она немецкая, я имею в виду голову, – хохотнул он. Фридрих кивнул:

– В озере никого не нашли, значит напарник или напарники давно в Потсдаме, – от машин не осталось ничего, могущего их идентифицировать:

– Снимки зубов мы оставим себе, – пообещал Вольфганг, – и последим за бесследно пропавшими. Может быть, удастся понять, кто этот парень на самом деле, – Фридрих напоследок затянулся окурком:

– Ты говоришь, что стреляли в него с близкого расстояния, – комиссар подтвердил:

– Скорее всего, да. По бедняге палили из соседней машины, хотя мы теперь вряд ли узнаем, почему…

Опрошенные студенты заявили, что стрельба началась внезапно. Второй раненый формально им не был. Желтые газеты, преувеличивая, назвали так парня, получившего царапины от осколков разлетевшегося гравия:

– Целью был пастор Рабе, – Вольфганг собрал папку, – но непонятно, как обстоят дела со вторым выстрелом. Кто его сделал и зачем Штази избавилось от бедняги? – Фридрих взглянул на часы:

– Адольф защищал своим телом кузена, – он знал, зачем младший Ритберг приехал в Западный Берлин, – он прав, от фон Рабе больше никого не осталось, – Краузе отозвался:

– Думаю, нам поможет разговор с пастором Рабе и этим студентом, Ритбергом…

Комиссар снял белый госпитальный халат: «Поехали».

Пожилая монахиня вкатила в палату столик орехового дерева с потускневшим серебряным кофейником и чашками мейсенского фарфора:

– Угощайтесь, – радушно сказал студент Ритберг, – булочки доставили из гастрономического отдела KaDeWe, кофе оттуда же, – юноша понизил голос, – даже сестры Христовы не смогли его испортить, – он подмигнул кузену, как думал о пасторе депутат Краузе, – надеюсь, вы не в обиде, святой отец? – пастор отозвался:

– Смею надеяться, что мой кофе вам придется по душе, герр Ритберг, – поговорив по телефону с комиссаром полиции, Адольф недовольно заметил:

– Он настаивает на личном визите, пусть и в сопровождении депутата Краузе. Фридрих знает, что мы родня, а остальным…, – он замялся. Генрих кивнул:

– Остальным об этом слышать не стоит. Не волнуйся, у тебя другая фамилия, никто ничего не заподозрит, – мать показывала Генриху фотографии военных лет:

– Я похож на папу, – вспомнил он, – а тот напоминал дедушку. Адольф вылитый покойный Отто, но и на Маленького Джона он тоже похож, вернее, на тетю Эмму, – Генрих не сомневался, что кузен понятия не имеет о его еврейской бабушке:

– Не удивлюсь, если Максимилиан навешал ему на уши лапши, – мрачно подумал пастор, – он мог придумать Адольфу героических предков, например, сделать его сыном Гитлера, – после выступления кузена в студенческом клубе Генрих чувствовал тревогу:

– Я видел записи речей Гитлера, – по спине пробежал холодок, – Адольф искусно копирует его повадки, – Генрих уговаривал себя, что молодежь в клубе соскучилась по хорошим ораторам:

– Адольф их ровесник, однако он не мямлит, – хмыкнул пастор, – и он играет на их чувстве вины, – Генрих закончил британскую школу, однако он знал содержание немецкой программы по истории:

– В школах детей учат, что все немцы виноваты в случившемся, – вздохнул пастор, – потом они возвращаются домой и не могут ничего обсудить. Как обсуждать, когда твой отец мог охранять концлагеря или расстреливать таких же детей, только в России?

Адольф не стал скрывать, что приехал в Берлин в надежде на личную встречу:

– Мой дядя, – он помолчал, – старший брат твоего отца, поручил мне разыскать тебя, – Генрих спокойно кивнул:

– Максимилиан. Я знаю, что дядя Отто погиб в Берлине в конце войны, а Максимилиан пропал без вести, – Адольф подался вперед: