Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

– Родятся малыши, – ласково подумал Джованни, – Пауль обрадуется. Он ждет детишек, рассказывает, как сделает им игрушки. Будут две девочки или два мальчика, или даже девочка и мальчик…, – перед их отъездом в Вену Пауль грустил:

– Он просил нас не улетать, – Джованни погладил ладонь жены, – даже плакал. Но Пауль не любит оставаться один…, – Инге и Сабина сейчас жили в Хэмпстеде, но Джованни знал, что Пауль плохо переносит разлуку с ними:

– Ему сорок лет этим годом, а он словно малыш. Но Клара расскажет ему о Праге, он иногда думает, что еще живет здесь…, – Джованни очнулся от испуганного голоса Клары:

– Милый, там кричат…, – жена поднялась, – Господи…, – Клара побледнела, – по набережной идут танки…, – гусеницы грохотали по булыжнику. Джованни мимолетно подумал о первой войне:

– Больше полувека прошло, с тех пор, как мы вместе со старым Джоном лежали в бельгийском окопе, – Тиква сунула ему костыль, – теперь его внук женится, а у меня скоро родятся правнуки…, – он думал о детях Аарона именно так, – тогда перед нами были немецкие танки, а теперь советские…, – машины остановились в нескольких метрах от толпы. На помосте Генрик вскочил со стула:

– Он помнит русский язык, – белый свет прожекторов осветил переулок, – он машет им руками…, – Генрик отчаянно закричал:

– Не стреляйте! Это концерт, здесь нет оружия…, – он толкнул Адель к краю помоста, – не стреляйте, пожалуйста…, – толпа ахнула. Джованни почти забыл звук танковых снарядов:

– Но Генрик помнит, – маэстро соскочил вниз, увлекая за собой Адель, – в Венгрии он садился за рычаги танка, чтобы спасти Эмиля и остальных…, – помост раскололся почти надвое, рояль с грохотом свалился на булыжник, – сейчас начнется давка…, – Тиква пронзительно завизжала.

Еще один танк, вывернув из-за поворота переулка, въехал в угол театрального здания. Зазвенело разбитое стекло, им на головы посыпалась штукатурка: -Клара, – велел Джованни, – забирай девочек и Генрика, уводи всех отсюда, – она помотала головой:

– Нет, нет…, – жена вцепилась в рукав его пиджака, – не надо, милый, – Джованни подхватил костыль:

– Я инвалид, я старик, милая, они ничего мне не сделают…, – он бесцеремонно развернул Клару и Тикву в сторону фойе, – я могу попросить их не стрелять, пусть и с акцентом…, – он торопился, прихрамывая, к башне замершего перед театром танка:

– Главное, чтобы они не пустили второй снаряд, – сказал себе Джованни, – здесь тысячи человек, и все они могут потерять голову и пойти в атаку на русских, – он поднял вверх раскрытую ладонь:

– Пожалуйста, не стреляйте, – Джованни кричал, – не надо больше жертв…, – радом с остатками помоста он заметил лужу крови, – я прошу вас…, – он шагнул ближе к танку:

– Покойный Питер атаковал такие же, только немецкие…, – он пытался удержаться на костыле, – но разница между ними небольшая…, – тридцать четверка медленно повернула пушку в его сторону, двигатели взревели. Джованни стоял на месте:

– Они не двинут машину вперед. Они видят, что мы безоружны, что здесь только гражданские люди…, – что-то заскрипело, он улыбнулся:

– Словно на качелях. В двадцатом году я привез Лауру в Париж, они с Мишелем играли в Люксембургском саду…, – старшая дочь стояла на сиденье, ветер развевал ее темные волосы:

– Папа, – весело закричала Лаура, – иди к нам…, – скрип сменился хрустом, Джованни не слышал истошного крика из фойе театра:

– Нет, пусти меня, пусти…, – каблук подломился, Клара упала на булыжники переулка рядом с мужем. Проехав по их телам, танк выстрелил в открытые двери театрального фойе.

Генрик не забыл запаха танковой брони, резкого аромата бензина, тесной полутьмы машины:

– Словно в пятьдесят шестом году, – руки привычно легли на рычаги, – тогда рядом со мной были Адель и дядя Эмиль и с тетей Цилой, а сейчас Адель и Тиква…, – он услышал всхлипывание девушки, уверенный голос жены:

– Успокойся, милая, – Адель обнимала кузину, – я уверена, что дядя Джованни и тетя Клара ждут нас в гостинице…, – Генрик на мгновение обернулся. Жена прикрыла темные глаза:

– Она все видела, – понял Тупица, – как видел я…, – ему не хотелось думать о том, что он видел, – но сейчас надо думать не об этом…, – он понял все по лицу Адели:

– На ее глазах танк раздавил ее мать и отчима, она может потерять брата, – Генрик заставил себя вернуться к управлению, – надо выбираться отсюда как можно быстрее…, – толпа все-таки ринулась на стрелявшие танки. Кто-то из зрителей, взобравшись на остатки помоста, закричал:

– Ребята, вспомним май сорок пятого! Тогда мы выволакивали из танков нацистов и власовцев! Русские больше нам не союзники, они предали чехов, разговор с ними будет короткий…, – к театру, видимо, послали всего две машины:

– Однако остальные танки рядом, – двигатель привычно гудел, – надо прорваться на окраину города и найти машину. Тикве нельзя здесь оставаться, ей через месяц рожать. И вообще никому нельзя…

Генрик надеялся, что жена и кузина не заметили трупов вытащенных из танков советских солдат. Он отыскал Адель и Тикву под грудой разбитых снарядами стульев, в разоренном театральном фойе:

– Но дядя Джованни и тетя Клара, – попыталась сказать девушка, – Генрик, надо их найти, они где-то на улице…, – с набережной доносился вой толпы, Генрик услышал высокий, задыхающийся голос. Парень кричал по-русски:

– Не надо, пожалуйста! Мы не виноваты, нам приказали сесть в машины! Не надо, мы не хоте…, – крик оборвался, кто-то заорал:

– На фонари! Всех русских свиней на фонари, рядом с нашими партийными мерзавцами! Долой коммунизм, долой русских!

Толпа лезла на танки, облепляя броню, вытаскивая наружу советских солдат:

– Я служил в Чехословацком Легионе, – крепкий мужик средних лет стоял на башне, размахивая чешским флагом, – все, кто помнит военные времена, сюда…, – Генрик поднял голову вверх. Бывший стрелок-наводчик, господин Милош, хорошо знал и английский и русский языки. Чех оказался в советском плену осенью тридцать девятого года:

– Когда нацисты вошли в Прагу, – объяснил он, – часть армии не захотела сдаваться и перебралась в Польшу, где генерал Свобода сформировал наш Легион. Но с началом большой войны мы попали в руки русских…, – отсидев два года в лагере интернированных за Волгой, господин Милош и другие чехословацкие солдаты все-таки оказались в числе союзных войск:

– Сначала нас отправили в Иран, – он прикурил от сигареты Генрика, – потом в Северную Африку, потом я воевал в Нормандии и закончил сражаться дома…, – господин Милош был в числе танкистов генерала Паттона:

– Мы с вашим отцом могли сталкиваться, – добавил он, – после войны мне предлагали уехать в Америку, но я не хотел покидать родину…, – он высунулся из открытого башенного люка: