Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Часть вторая. Том третий

– В три ночи, – коротко ответила она, – надо было занять руки, чтобы освежить голову…

Рейсы на Москву задержали якобы по техническим причинам. Маленький Джон провел четыре часа в нейтральной зоне аэропорта Орли, внимательно разглядывая всех пассажиров. Самолеты обыскали, но ребята из Службы Внешней Документации, французской контрразведки, не обнаружили никаких следов Паука:

– Он не мог улететь из страны на частном самолете, – сказала Марта на совещании, – ваши силы ПВО не зарегистрировали незаконных попыток пересечения границы, а все согласованные вылеты мы тщательно проверили.

Она вернулась на рю Мобийон после полуночи, когда контрразведка приняла звонок из Гавра. Фельдшер, с присущей ему дотошностью, настоял на прочесывании всего района порта:

– Он поджег ситроен, – устало сказал Иосиф по телефону, – как вы и боялись. От машины осталась груда обгорелого металла, никакая лаборатория ничего не определит… – Фельдшер помолчал:

– Сухогруз «Валериан Куйбышев» покинул Гавр в пять вечера. Судно идет из Гаваны в Ленинград, с остановками в Бордо и Гавре. Корабль сейчас в нейтральных водах, неподалеку от голландских берегов.

Марта угрожающе сказала:

– Даже не думай. Все остальные рейсы задержали… – Иосиф щелкнул зажигалкой:

– Всего один, французское судно «Дюмон-Дюрвиль». Оно тоже направляется в Ленинград, через Гамбург. Они пока стоят на приколе. Тетя Марта, – Фельдшер запнулся, – я не прошу вертолет, мне нужен только катер. Французские ребята помогут, мы догоним «Куйбышева», и … – Марта отрезала:

– И вас перестреляют, как кур. Не надейся на удачу миссии, это полное безрассудство… – дома она застала Джованни с Кларой в компании Шмуэля и Волка:

– Полина в госпитале, с Мишель, – вспомнила Марта, – Виллем, наверное, поехал к Хане, Джо на набережной Августинок, – она решила пока отложить разговор с племянником, – а где Питер… – младший сын болтался где-то с Пьером де Лу:

– Они звонили, предупредили, что появятся поздно. Наверное, они на набережной Орфевр… – Марта не дождалась возвращения Питера домой:

– Волк загнал меня в постель в четыре ночи, а в семь я была на ногах и разговаривала с Мон-Сен-Мартеном… – Марта присела на постель:

– Тиква с Аароном добрались до поселка, дома у тебя все в порядке. Они не сказали, что Мишель в больнице, не хотели пугать Ладу… – Гольдберг вздохнул:

– Я сегодня им позвоню, когда сюда принесут телефон… – Марта изучала его хмурое лицо:

– Только не вздумай никуда ездить, – она помахала рукой, разгоняя дым, – у тебя Лада и девчонки на руках. Эмиль, я прошу тебя… – кадык дернулся, он проскрипел:

– Ей было четыре года, меньше, чем сейчас Мишель. Элиза брила ей голову наголо, чтобы немцы не заподозрили в ней еврейку. Маргарита плакала и тогда Элиза связала ей красную шапочку к ее красному пальтишку… – по царапинам на щеках текли слезы, – когда немцы арестовали Элизу и увезли детей из приюта в Льеж, Маргарита успела убежать. Шахтеры привели ее ко мне в лес, мы прятали ее четыре года в подвале замка… – Гольдберг помотал седеющей головой:

– Я не позволю, слышишь, не позволю СССР сломать ее. Она не Кардозо, она никогда не преступит честь врача. Я ее вырастил, она моя ученица, но она и моя дочь… – Марта ласково вытерла его заплаканное лицо платком:

– Никто не позволит, Эмиль, – тихо сказала она, – как никто не позволит Кардозо продолжать его грязные дела, только теперь на службе СССР. Но ты не имеешь права погибать, ты не увидел Аннет и Надин, не дождался внуков… – Эмиль коснулся губами сильной руки:

– Ты дождалась, Марта… – она погладила его по голове:

– Я только знаю, что Феденька родился, но где он сейчас, где Теодор-Генрих с Машей… – в дверь поскреблись. Марта поднялась:

– Полина привела твою дочку, Монах… – Мишель разрешили вставать с постели:

– Она похудела, бедная моя… – Гольдберг раскрыл руки, – побледнела. Ничего, отравление не оставило следов, а дома мы ее откормим…

Дочка носила домашнюю тартановую пижаму и серый халатик с кружевами. Под мышкой Мишель тащила вытертого медведя с пуговицами вместо глаз. Забравшись на кровать, девочка нырнула в объятья Гольдберга. Он послушал стук маленького сердечка:

– Ровно бьется, – Эмиль прижал дочку к себе, – медведя сшила покойная Роза, когда мы жили в бараке после войны. Она занималась с девочками рукоделием и забрала мою заячью жилетку на тряпки. Я сердился, говорил, что я в ней всю войну проходил и еще двадцать лет прохожу… – одна пуговица болталась:

– Я пришью, – Мишель шмыгнула носиком, – Полина принесет нитки и иголку. Папочка, – она свернулась клубочком, – папочка, милый, ты не умрешь? Я так боялась за тебя… – из коридора Марта услышала веселый голос Гольдберга:

– Никто не собирается умирать. Круассаны нам пока запретили, но где-то здесь я видел миндальное печенье… – на лестнице отделения Марта наткнулась на Полину. Девочка торопливо сказала:

– Тетя Марта, я присмотрю за Мишель. Насчет Питера, он хотел… – рация в сумочке Марты ожила:

– Потом, – рассеянно сказала Марта, – потом поговорим. Мне надо ехать… – каблуки женщины застучали по гранитным ступеням. Привалившись к стене, Полина мрачно пробормотала: «Как бы потом не стало поздно».

Сделать копию ключей в мастерской рядом с церковью Сен-Сюльпис не заняло у Полины и пяти минут:

– Настоящие я вернула на место, – девочка возилась с дверью квартиры месье Ламбера, – тетя Марта ничего не заметила… – Питер вздохнул:

– Разумеется. Мама сейчас вообще ничего не замечает. Она пьет кофе на ходу и выкуривает по две пачки сигарет в день… – замок щелкнул, грохнула дверь подъезда.

В пролете показалась белокурая голова кузена Пьера де Лу. Юноша тащил военных времен саквояж и большую сумку:

– Ты вовремя, – сказал Питер, – мы открыли дверь… – по виду кабинета месье Ламбера он понял, что мать убиралась в комнате:

– Она проводила в квартире совещание с Иосифом и Маленьким Джоном, – Полина узнала адрес апартаментов от брата, – интересно, что они обсуждали… – Питер велел себе не думать о посторонних вещах.

Ему, в общем, все было понятно:

– Я совершил ошибку, я должен ее исправить, – Пьер вручил ему холщовую сумку, – только маме и Волку ничего говорить нельзя, иначе меня никуда не пустят… – оказавшись в прохладной ванной, Питер разозлился:

– Мне семнадцать лет, я почти совершеннолетний. Я делаю то, что должен сделать любой порядочный человек. Из-за моей халатности и легкомыслия пострадали люди, едва не погиб ребенок… – он покопался в сумке, – значит, я обязан позаботиться о том, чтобы больше такого не случалось…

Еще в парке, услышав о пропаже Маргариты и ранениях дяди Эмиля и Ханы, Питер решил действовать именно так: