Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том второй

– Она постарела, – понял Джон, – но, если бы мой сын пропал в СССР, я бы тоже постарел. О чем я, – герцог усмехнулся, – мне не исполнилось пятидесяти, а я выгляжу на десять лет старше… – Марта тихо сказала:

– Я знала, с послевоенных времен. Пусть Авраам сам решит, когда поговорить с девочкой и что сказать близнецам насчет их отца. Фриде девятнадцать лет, она служит в армии своей страны, она плоть от плоти Израиля. Авраам ее отец, а вовсе не… – Марта оборвала себя. Герцог отозвался:

– Все верно. Я, разумеется, и словом ни о чем не обмолвлюсь. Что касается мальчика, которого родила Циона, младенец, скорее всего, давно мертв, если его похитила воровка. Но Аврааму надо предупредить Фриду. Максимилиан, мерзавец, настолько обнаглел, с новым лицом и новыми документами, что он может либо сам наведаться в Израиль, либо послать туда… – он передернулся, – Адольфа… – как не старался Джон, он не мог назвать подростка сыном Эммы:

– Она не хотела этого ребенка, – сказал себе герцог, – не считала его своим, а теперь брат Маленького Джона, пусть и по матери, отъявленный нацист… – Марта уверила его, что за Максимилианом следят:

– По мере сил и возможностей, – добавила женщина, – и мы читаем их шифрованную переписку, когда корреспонденция попадает к нам в руки…

Приподнявшись на тощей подушке, он отпил остывшей заварки, из носика стоящего на полу чайника:

– Насчет Сэма они молодцы, – одобрительно подумал Джон, – хорошо все спланировали, но никто не смог бы угадать, куда его потащат беглые нацисты. Понятно, что парень торчит где-то в тропиках, а не заведует кухней на вилле Макса… – Джон даже с Мартой не обсуждал службу в отряде Барбье:

– Я все делал ради Эммы, – он вернулся на подушку, – приходилось творить и зло. Но я был взрослым человеком, я отслужил в армии, а Сэм мальчишка. Он может оказаться перед выбором, которого я никому не желаю…

Часы хрипло отстучали половину пятого. Марта, разумеется, сама рвалась поехать в Тайшет и Братск, но герцог остановил ее:

– Не торопись, – ласково попросил он, – я понимаю, что ты хочешь первой пробраться к внуку, но надо подождать, пока Маше сделают паспорт. Я вернусь на восток и привезу всех сюда… – по недовольному огоньку в зеленых глазах кузины, Джон видел, что она хочет отправиться в Сибирь сама:

– Все идет хорошо, – успокоил ее герцог, – твой внук растет, как ему и положено. Пока я доберусь до Тайшета, он, наконец, пойдет, а не поползет. Ты говорила, что Теодор-Генрих тоже никуда не спешил, пока был ребенком… – Марта улыбнулась:

– Именно так. Но у тебя пока тоже нет паспорта, придется подождать и тебе… – по словам Аркадия Петровича, бумаги должны были привезти дня через три:

– Тогда я и отправлюсь в обратный путь… – пошарив по полу, он нашел пачку американских сигарет, – в Сибирь и назад…

Рассохшиеся половицы заскрипели. В свете луны за неплотно задернутыми шторами блеснули светлые волосы. Герцог сварливо сказал:

– Спать надо, мой дорогой. Я в твои годы спал как сурок, особенно после водки… – сын присел на край узкого топчана:

– Ты не поедешь в Сибирь, папа, – твердо сказал Маленький Джон, – туда поеду я.

Чай подали на закрытую мраморную террасу, выходящую в расчищенный от снега сад. На газоне клумб пробились зеленые ростки.

Усаживая гостью в плетеное кресло, Эйтингон заметил:

– Не поверишь, но, кажется, прилетели грачи. Я сегодня ходил к озеру… – на озере он был с Иоганном, однако гостье он, разумеется, не мог сказать о мальчике, – слушал голоса птиц… – створку окна распахнули. Эйтингон заботливо сказал:

– Накинь платок, – он подал девушке оренбургскую шаль, – это еще обманная весна, нас еще ждут морозы…

Самовар охрана растапливала сосновыми шишками. Чай подавали с яблочной шарлоткой или ванильным кексом, с черничным и крыжовенным вареньем, с пряниками и сушками. По заведенной традиции за самоваром они о делах не разговаривали. В передней дачи Невеста передавала ему конверт с нащелканной за неделю пленкой. Девушку снабдили ручкой особой конструкции:

– Паркер и паркер, – довольно подумал Наум Исаакович, – никаких вопросов он не вызывает… – бывшие шарашки, а ныне закрытые КБ, не зря ели свой хлеб:

– Дочь Вороны хочет попасть в бюро Королева, – о планах Марты Наум Исаакович знал от Саши, – девчонка молодец, она унаследовала упорство матери. И ее интеллект, слава Богу, потому что полковник Воронов не был светочем ума. Как и генерал Кроу, – он исподтишка взглянул на утомленное лицо девушки, – от военных не стоит ждать большой сообразительности. Матвей тоже не отличался инициативой, однако Саша не такой. Он пошел в Горского, хотя тот вообще ни признавал никаких авторитетов…

Иоганна Наум Исаакович засадил за, как он выразился, каникулярное задание:

– Тебе предстоит учиться на русском языке, – мягко сказал Эйтингон, – тебе организуют дополнительные занятия с преподавателем, но лучше приехать в Ленинград подготовленным… – мальчик читал «Остров сокровищ»:

– Английский и французский у него свободные, – порадовался Наум Исаакович, – он вырос на ферме, но совсем не кажется провинциалом…

Невеста курила, прихлебывая чай, завернувшись в платок. Под лазоревыми глазами девушки залегли темные круги, веки припухли:

– На «Октябрьской» никто тебя не видел… – он подвинул гостье хрустальную вазочку с вареньем, – все прошло хорошо… – Густи кивнула:

– Саша не придет, – она оглядела стол, – здесь всего два прибора. Он позвонил в среду, передал приглашение, но его самого нет… – глаза Густи набухли слезами:

– Я ему не нужна… – девушка повертела гранатовый браслет, – он ко мне остыл… – Густи не хотелось думать о таком, – он живет в Москве, а не в проклятой посольской клетке, – рот девушки дернулся, – он встречается с друзьями, ходит на вечеринки…

Густи хотелось побывать на брехтовском спектакле в новом театре, о котором ей рассказывал Саша. Она хотела носить джинсы, а не скучный министерский твид, водить «Волгу», танцевать рок и ездить на выходные в Ленинград или Прибалтику:

– Не в Мейденхед или Саутенд, чтобы играть в кегельбан на пирсе… – она скривилась, – британцы не умеют отдыхать… – московская жизнь казалась Густи гораздо интереснее лондонской:

– В Лондоне все усаживаются у телевизора от «К и К», с подносом на коленях и жуют разогретые обеды, а в Москве только начинают развлекаться…

Она слышала о выступлениях поэтов в Политехническом музее, о концертах бардов, как их называл Саша. Коллега из посольства, за бесценок, скупающий картины непризнанных художников, рассказал Густи об артистических вечеринках:

– В Москве очень красивые девушки, – по блеску в глазах дипломата, Густи поняла, что девушки удостоили его вниманием, – жаль, что вы, леди Августа, не можете окунуться в светскую жизнь столицы, – он подмигнул Густи, – вы особа высшего уровня секретности… – Густи отчаянно надоел ее статус: