Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том второй

– Хорошо, не они, а кто-то из твоих учителей в школе… – кузина ухмыльнулась:

– Сунула бы электроды им в рожу… – Роза писала мелким, четким почерком:

– Папа сказал, что именно поэтому и уничтожали евреев. Люди всегда выполняют приказы, даже самые жестокие. Но папа считает, что, все равно, всегда найдутся те, кто откажется причинять боль другим людям… – Ник все смотрел на ее фотографию:

– В следующем году я поеду в Мон-Сен-Мартен, – внезапно решил подросток, – с охраной все как-нибудь устроится. Летом, когда там все цветет. Мы с Розой поднимемся на Ботранж, полазим по пещерам… – Ник поймал себя на улыбке, – она ходит в скаутский отряд и знает тамошние края… – передвинув фигуры, Ник сверился с записью этюда:

– Все верно, – сказал себе подросток, – белые начинают и выигрывают.

В полуоткрытую дверь библиотеки из рабочего кабинета матери доносилось монотонное чтение:

– Три миллиона пятьсот семьдесят… – голос заколебался. Максим едва не крикнул кузену: «Тысяч!». Маленький Джон справился сам:

– Тысяч, – уверенно продолжил юноша, – пятьсот семьдесят тысяч тонн хлопка – Родине… – Максим услышал широкий зевок. Кузен оживился:

– Тетя Марта, смотрите, здесь об убийстве Кеннеди… – Маленький Джон каждый вечер читал матери советские газеты:

– Для практики в языке, – подумал Максим, – акцент у него слышен, но советские немцы в семьях говорят на немецком языке, на старом диалекте. Товарищ Ян Вальд не вызовет подозрений, у мамы русский родной, а тетя Вера разыгрывает глухонемую…

Максим не заикался о своем участии в миссии:

– Бесполезно, – понял юноша, – сейчас меня никто никуда не отпустит…

Они с Питером слышали об истинной цели командировки матери, но младшие, как они звали Полину и Ника, оставались в неведении:

– Меньше знаешь, лучше спишь, – хмыкнул Максим, – мы не проболтаемся, а они могут… – в библиотеке горел камин. Волк проверял его работу по римскому праву для зимней сессии. Максим незаметно изучал невозмутимое лицо отца:

– Он говорит, что вернулся в подполье, – юноша знал о некоем мистере Миллсе, – а маму ранили в Далласе, на линии огня, – Максиму было неловко, что родители, немолодые, по его мнению, люди, рискуют жизнью.

– Бабушка Анна сидит на острове и никуда не ездит, а папа еле вырвался из СССР. Теперь еще и мама туда отправляется… – семейные портреты, с комодом черного лака, расписанным драконами, перенесли в библиотеку. Мать исправно раскладывала письма по ящичкам, с выстуканными на машинке ярлычками:

– Нью-Йорк, Париж, Израиль, Сиэтл, Мон-Сен-Мартен… – Максим знал, что его дядя Петр сейчас в Канаде:

– Он прячется от ФБР, но мама не сказала, почему… – покосившись на отца, он взял сигарету, – у нас в семье это стало традицией. Покойный дядя Меир от них скрывался, а теперь Петя бегает от Гувера и компании…

Щелкнула зажигалка. Отец вздернул бровь, но ничего не сказал. Максим полюбовался тонкой фигурой матери на портрете. Ветер развевал бронзовые волосы, за ее плечами бился рыбацкий бушлат. Мать смотрела в морской простор:

– Дедушка говорит, что картина в стиле Серова, – вспомнил Максим, – а остальные портреты семнадцатого и восемнадцатого века. Только следующей Марты здесь не появится, наша Марта погибла… – над камином висел короткий кортик с золоченым эфесом, украшенным наядами и кентаврами. Мать не разрешила юному Ворону забрать оружие в кадетскую школу:

– Во-первых, там не разрешают держать при себе такие вещи, – объяснила она, – а во-вторых, здесь реликвии надежней. Закончишь военную академию, станешь пилотом и забирай клинок на здоровье… – Ворон недовольно что-то пробурчал, но спора не затеял:

– Он, наверное, отправился на танцульки… – Максим выдохнул дым, – а Питер поехал в Сент-Джонс-Вуд, к Луизе. Они, скорее всего, пошли в кино… – брат хотел посмотреть «Воскресенье в Нью-Йорке»:

– Луиза напоминает Джейн Фонда, – усмехнулся Максим, – они могут сейчас целоваться… – брат, как и Ворон, не распространялся о личной жизни, но не скрывал, что хочет сделать предложение Луизе. Максим очнулся от веселого голоса отца:

– Пару абзацев надо отшлифовать, но, в общем и целом, неплохо, дорогой будущий адвокат… – Максим велел себе: «Вот сейчас». Об их с Питером плане никто не знал, однако он не собирался скрывать от родителей главного:

– Маме я об этом говорил, – вздохнул подросток, – а теперь и папа услышит… – он закрыл лежащий у него на коленях «Один день Ивана Денисовича». Максим откашлялся:

– Я стану адвокатом, да… – он увидел смешинку в ярких глазах отца, – но я хочу работать на правительство… – Максим встряхнул белокурой головой, – то есть под началом мамы. Не всегда, – торопливо поправил он себя, – ты не волнуйся, – отец улыбался, – контору ты мне успеешь передать… – Волк забрал у сына сигарету:

– Хватит тебе, – сварливо сказал он, – я, в общем, и не волнуюсь… – он окинул Максима долгим взглядом:

– Мне, значит, придется еще лет тридцать работать, – весело сказал Волк, – но что с тобой делать, милый? Отправляйся под начало к маме… – Максим хотел прибавить, что знает языки и умеет стрелять, но прикусил язык:

– Папа все понимает, незачем зря тратить слова и время… – большая рука отца похлопала по креслу:

– Иди сюда, – ласково попросил Волк, – посиди со мной… – подвинувшись, он обнял сына. Максим привалился головой к надежному плечу:

– Надо всех найти и привезти домой, – тихо сказал он, – это мой долг, папа, то есть наш долг… – Волк, как в детстве, погладил его по голове:

– Да, милый… – он послушал гудение пламени, – как любит говорить твоя мама, делай, что должно, и будь что будет… – они посидели, не разнимая рук, глядя на огонь в камине.

Пустынную Харли-стрит поливал ледяной дождь. Хлопья мокрого снега таяли на капоте Maserati Mistral, цвета голубиного крыла, с номерной табличкой MOZ ART. Машину припарковали у белых колонн, осеняющих вход в докторскую практику.

Забросив ногу на ногу, попивая хорошо заваренный кофе, Тупица изучал рождественские открытки под пышной елочкой, перемигивающейся огоньками гирлянд. Подписи на дорогих карточках были ему знакомы:

– Скрипачи, пианисты, певцы, – он узнавал фамилии приятельниц Адели по труппе Ковент-Гардена, – профессор Люмсден чуть ли не лучший специалист по слуху в Британии, – скрипела ручка доктора.

Генрик откашлялся:

– Простите, что я заставил вас прилететь в Лондон перед Рождеством, – Люмсден работал в Эдинбурге, но держал кабинет в столице, – однако мне показалось, что есть какие-то проблемы.

Врач благодушно отозвался:

– Мы с семьей все равно послезавтра отправляемся в Италию из Хитроу. Жаль, что придется пропустить ваши праздничные концерты, но на обратном пути мы не преминем сходить в оперу.