Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой

– Года через три Полина переедет в Лондон, – подумал Джон, – когда придет время для школы. Тогда я что-то решу, насчет Ционы. К тому времени, может быть, у меня и Адели все сложится. Мне еще нет сорока. Я не хочу всю жизнь провести рядом с женщиной, которая словно тот волк, в русской пословице, смотрит в лес. Я хочу настоящую семью, как у дяди Джованни, как у Марты… – аккуратно укрыв дочь шотландским пледом, он постучал в детскую сына: «Долго не засиживайтесь».

– Скоро ложимся, папа… – донесся до него мальчишеский голос, – нам с кухни какао принесли, с печеньем… – забрав с маленького столика пустой стакан, из-под молока с медом, Джон, напоследок, перекрестил девочку:

– Спи спокойно, милая… – оставив стакан у двери, для лакея, он остановился у большого, полукруглого окна. Детские помещались в одной из башен замка.

Мрамор фонтана блестел под низким солнцем. Цила, в свитере и джинсах, бросала палочку черному спаниелю. Собака ластилась к женщине, Цила гладила длинные, шелковистые уши:

– У нее тоже есть титул, – отчего-то, подумал Джон, – Циона воспользовалась ее паспортом, чтобы проникнуть в Венгрию, войти в доверие к покойному фон Рабе… – он вспомнил улыбку Цилы:

– Ваша Полина очень похожа на Фриду, дочку тети Эстер. Да вы и сами видите, наверное… – Джон кивнул:

– Они родственницы, понятно, почему они похожи… – герцог постучал пальцами по стеклу:

– Ерунда. Даже если что-то такое и случилось, Циона избавилась бы от ребенка. Она еврейка, зачем ей отродье отъявленного нациста? Циона ненавидела фон Рабе… – в рыжих волосах Цилы играл закат:

– Она, наверное, обручена с кем-то в Израиле, – решил Джон, – просто не говорит. Там не принято долго вдоветь… – задернув гардины, на окне, герцог пошел в апартаменты жены.

В антикварном, венецианском зеркале, отражались распущенные по плечам рыжие волосы, черный шелк отделанного брюссельским кружевом пеньюара.

Ухоженная рука протянулась к мрамору раковины, повертела флакон: «Penhaligon’s Blenheim Bouquet. Парфюмеры, поставщики Ее Величества Королевы Елизаветы Второй». Мыло, в фарфоровой шкатулке, тоже пахло сандалом:

– Бритву он здесь не держит, – хмыкнула Циона, – он бреется в своих апартаментах… – муж обычно уходил к себе рано утром, когда Циона еще спала:

– Даже когда мы завтракаем в постели, он, все равно, потом идет в свою спальню… – пока Полина была маленькой, ее колыбель стояла в апартаментах Ционы. Она не могла пожаловаться на мужа:

– Джон менял ей пеленки, мыл, приносил мне для кормления. Всего лишь две ночи в неделю, правда… – Циона взяла свой лосьон, от Элизабет Арден, – но теперь его все считают прекрасным отцом. Он вообще очень убедителен, во всем. Все поверили, что у меня расстроены нервы, и мне противопоказан шум… – она прислушалась. В спальне включили радио:

– Шопен, – поняла Циона, – я играла этот ноктюрн. Волчонок сейчас в Лондоне, у него концерты с маэстро Менухиным, а ему всего пятнадцать лет… – девушка едва подавила желание швырнуть флакон прямо в зеркало:

– Проклятый мерзавец запер меня здесь, заставил отказаться от карьеры музыканта. Я разыгрываю гаммы с девчонкой, обрезаю розы и учу ее читать… – Циона не испытывала никаких чувств к дочери:

– Она мне не нужна, мне нужна только Фрида. Фрида мое настоящее дитя, от любимого человека, а девчонка пусть остается с отцом. Она, все равно, больше любит Джона… – дочь ждала выходных, не отходила от Джона и потом, всю неделю, говорила о его подарках:

– Он ее балует, – Циона, медленно, протирала лицо лосьоном, – ни в чем не отказывает. Кролика притащил, словно ей мало здешнего зверинца. Впрочем, он и мне ни в чем не отказывает… – в замок, с курьерами, доставляли пакеты из дорогих лондонских магазинов. Муж никогда не интересовался предпочтениями Ционы:

– Он знает мои размеры и заказывает все по своему выбору. Мне даже рта раскрыть нельзя… – она получала шелковое белье, американские чулки, французские духи. В пакетах лежали кашемировые свитера, на Рождество из Лондона привезли изящную, шубку, темной норки. После рождения Полины герцог подарил Ционе жемчужное ожерелье:

– Я ношу драгоценности в постель и на семейные обеды… – девушка скривила губы, – моя гардеробная забита вещами, которые мне некуда надеть. Макс возил меня в оперу, он обещал мне балы и званые приемы… – Циона не могла выехать даже в деревенское Банбери.

Миссис Мод, надзирательница, как о ней думала Циона, приставленная к ней мужем, во время беременности, изображала личную горничную ее светлости. Миссис Мод, женщина средних лет, с повадками работницы тюрьмы, неожиданно ловко ухаживала за ногтями Ционы, делала ей массаж и подстригала волосы:

– У нее на лице написана преданность Британской империи и лично его светлости герцогу Экзетеру, – кисло подумала Циона, – она мне не поможет… – к городскому телефону Циону не подпускали, муж читал ее переписку. Она говорила только со слугами или Полиной:

– Когда девчонка была младенцем, я за весь день ограничивалась десятком слов, – поняла Циона, – с кем мне здесь разговаривать… – она даже не интересовалась меню, аккуратно появляющимся, каждое утро, на секретере в ее кабинете:

Циона взялась за серебряный гребень:

– Зачем читать, и так все понятно. Сегодня все поехали на пикник, а ее светлость поужинала в одиночестве. Суп биск и куриные котлеты, с ранним шпинатом, из Франции. Вчера был шоколадный мусс, сегодня, крем-карамель, завтра, наверное, подадут пирог с ревенем. Завтра вечером Цила уезжает. Джон расщедрился, отправляет ее в город на лимузине… – Ционе предстояло терпеть мужа и пасынка еще неделю пасхальных каникул:

– В воскресенье он идет с детьми в церковь, потом они навестят ярмарку… – о крещении дочери Циона узнала из объявления в The Times:

– Его светлость герцог Экзетер с супругой… – она едва ни выругалась вслух, – он меня даже имени лишил… – из газеты она поняла, что Полину крестили в Банбери. Девочке тогда исполнился год:

– Он мне ничего не сказал. Я думала, что он просто гуляет с детьми… – Ционе было все равно, кем вырастет дочь:

– Хоть огнепоклонницей, ее судьба меня совершенно не волнует… – в разговоре с Цилой, она, тем не менее, заметила:

– Полину представят ко двору, она леди. В аристократических кругах положено крестить детей. Да и меня растили атеисткой… – Цила кивнула:

– Меня и саму крестили. В любом случае, для нас девочка остается еврейкой… – Полина раздражала Циону тем, что была похожа на Фриду:

– Если бы она напоминала Джона, мне было бы легче, – вздохнула девушка, – а так я словно каждый день вижу мою девочку. Тетя Эстер украла ее у меня, воспользовалась моим отчаянным положением. Но Фрида еще узнает, кто ее настоящие родители… – Циона, регулярно, получала от тети Эстер семейные фотографии: