Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой

– Реванш не удался… – смеялась женщина, – купаться всем! Устроим заплыв на скорость, товарищи… – Наташа поняла:

– Она тогда ждала ребенка, но, все равно, играла в волейбол, скакала на лошади… – вытащив записную книжку, Наташа, незаметно, взглянула в зеркальце, над местом шофера:

– Вроде бы, он ничего не видит. Надо быть очень осторожной. Говорят, что все водители работают в отделе внутренней безопасности… – после триумфального завершения Волгодона, в прошлом году, муж получил должность заместителя начальника Главгидробалтстроя. Михаил Иванович отвечал за новое строительство, на Беломорско-Балтийском канале. Как и на Волгодоне, на севере работали почти одни зэка:

– Сто тысяч заключенных, – восхищенно подумала Наташа, – и еще сто тысяч пленных немцев… – муж вернулся в Москву прошлым месяцем, с новостями о будущем, более высоком назначении. Довольный его работой, министр Берия, переводил Михаила Ивановича в начальники всего хозяйственного управления МВД. Прошлым летом, пока Наташа с дочерью отдыхали в санатории, на их этаже, в ведомственном доме на Фрунзенской, шел большой ремонт. Теперь генеральша Журавлева распоряжалась десятью комнатами. Она рассматривала заложенную в блокнот афишку:

– Бывшую квартиру Антонины Ивановны слили с нашей. Для кого бы ни готовили апартаменты, этот человек в Москву не приехал… – у Наташи появилась собственная горничная, жившая в квартире. Праздничные обеды готовил приглашенный повар, из ведомственного комбината питания:

– Пятнадцатого марта, – читала Наташа, – показательные выступления школы юного наездника, при Московском ипподроме… – Машенька участвовала в программе выездки и брала препятствия. На соседней странице Наташа записала меню праздничного обеда, на восьмое марта:

– Завтра привозят заказ из распределителя, утром праздника приходит повар. Уха с расстегаями, жареный поросенок, с гречневой кашей, сибирские пельмени, киевский торт. Все наше, исконно русское. «Цимлянское» и кавказские вина. Интересно, что нам подарит Михаил Иванович… – утром, провожая дочь в школу, Наташа забрала у консьержа подъезда аккуратную, самодельную открытку, с военным штампом:

– Машенька обрадовалась поздравлению, – ласково подумала женщина, – они с Сашей подружились. Бедный мальчик, круглый сирота. Тогда, матушка обещала мне мальчика, он и появился. Но ведь она говорила и о девочке, и прошлой весной это повторила… – осторожно подняв афишку, женщина вгляделась в небольшой рисунок:

– Все понятно, я быстро найду могилу. Тридцать пять лет… – она прикусила губу, – мне тридцать пять, осталось совсем немного. Я хочу ребенка, еще одного. И Михаил Иванович хочет, я по глазам его вижу… – Наташа откашлялась:

– Остановите здесь, Павел Сергеевич. Меня ждет подруга, мы выберем духи… – Наташа могла получить любые духи в закрытом распределителе. Приказав голосу звучать спокойно, Журавлева добавила:

– «Красная Москва», лучшие духи в Советском Союзе. Партия и правительство заботятся о нуждах женщины, труженицы… – она щелкнула застежкой ридикюля:

– Мы выпьем кофе, в кондитерском магазине, на Шаболовке. Заберите меня оттуда, через два часа… – шофер, весело, отозвался:

– Будет сделано, не волнуйтесь. Покупайте подарки… – он подмигнул Наташе, – скоро ваш праздник… – выбираясь на тротуар, она вспомнила:

– Михаил Иванович хмурый ходит, в последние несколько дней. Он сказал, что Иосиф Виссарионович заболел. Наверное, простуда, очень сырая погода… – опель исчез в конце улицы. Наташа, облегченно, выдохнула:

– За два часа я успею и на кладбище, и на Шаболовку. В конце концов, доктор велел мне больше двигаться… – она заметила на углу старика, по виду, колхозника, в косматом тулупе, при шапке-ушанке:

– Тоже, что ли, духи собрался покупать, своей старухе… – лицо старика показалось Наташе странно знакомым. Поглаживая седоватую бороду, он изучал наклеенную на щит, «Вечернюю Москву»:

– Соревнование каменщиков… – прочла Наташа:

– Неподалеку от станции метро «Аэропорт», напротив лесного массива Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, раскинулся Истоминский поселок Управления жилищного строительства Московского Совета…

– Нет, мне почудилось, старик и старик… – решила она. Хлюпая сапожками по лужам, поддернув подол шубы, Наташа пошла к Даниловскому кладбищу.

Рисунок в записной книжке Наташи появился прошлым июнем.

Приехав в деревянный домик, в Сходне, где, покинув Москву, обреталась матушка Матрона, она нашла в скромной комнатке, увешанной иконами, только пожилую женщину, ухаживавшую за матушкой:

– Схоронили ее, – грустно сказала та, – в начале мая. Отошла праведница, в мир иной, иже нет в нем ни болезней, ни печалей. Матушка пребывает у престола Иисуса, молится за нас, грешных… – начертив Наташе грубую схему могил, на Даниловском кладбище, женщина протянула ей блокнот:

– И ты помолись. Молитва на могиле праведника до Бога доходна… – Наташа остановилась на дорожке, засыпанной влажным гравием. На обочине оплывали серые сугробы. У потемневшего креста лежали растрепанные бумажные цветы. Сырой ветер холодил щеки Наташи:

– Я к ней приезжала в апреле, – вспомнила женщина, – получается, что перед самой ее смертью… – она, сначала, думала, взять с собой Машеньку. Собираясь, Наташа покачала головой:

– Нельзя, слишком большой риск, Маша еще ребенок. Михаил Иванович на Волгодоне, но Маша может проговориться в школе, на ипподроме, рассказать что-то преподавательнице музыки… – как бы ни хотела Наташа получить благословение Матроны для дочери, она повторила себе: «Нельзя». Женщина застыла перед роскошным, карельской березы, трюмо, в пышной спальне:

– Тогда, на Арбате, она сказала, что Маша не моя дочь. Ерунда, она бывает не в себе, вот и все… – услышав шепот матушки:

– Кольцо ей отдай… – Наташа оторвалась от трюмо. Змейку она надежно прятала среди просторных, сшитых на заказ, атласных бюстгальтеров и шелковых панталон, с кружевом. Достав коробочку, Наташа коснулась изящной, золотой головы. Блеснула алмазная насечка, крохотные сапфиры в глазах:

– Антонина Ивановна осталась с Машенькой, а я пошла на кухню. Она привела к нам Володю, она уезжала на аэродром. Она летела в Калинин, в действующую армию… – Наташа помнила перетянутый ремнем полушубок соседки, офицерский планшет, мягкой кожи, ушанку из темного соболя. Вернув коробочку в белье, Наташа вдохнула аромат «Красной Москвы»:

– От нее пахло духами, лавандой. Потом я нашла змейку, в кроватке Машеньки. Я решила, что Антонина Ивановна обронила кольцо. Она пропала без вести, муж ее перебежал к Власову. Я решила, что не стоит никому говорить о драгоценности… – задвинув ящик комода, Наташа распрямилась: