Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том седьмой

Дебора стояла над плитой, кутаясь в халат, темно-зеленого тартана:

– Мы не танцевали, Мирьям в трауре. Но я видела, как на нее смотрят мужчины… – оставив маленькую Сару в номере, под присмотром Аарона, женщины выпили кофе, в компании бывшего командира майора Мозеса, генерала Гленна:

– Он и смотрел, – Дебора затягивалась сигаретой, – ему только сорок, этим годом, а он генерал. Хотя он белый, он никогда не женится на негритянке. Как и в прошлом веке, это конец карьеры. Дедушка Дэвид Вулф именно поэтому оставил дипломатическое поприще…

За кофе генерал рассказывал о службе в Корее, Мирьям говорила о новой должности, в госпитале Уолтера Рида, о начале занятий в университете:

– Через пять лет она получит диплом врача… – подумала Дебора, – она не собирается увольняться из армии. Благодаря указу Трумэна, это единственное место в Америке, где нет сегрегации. Мирьям воевала за нашу страну, спасала солдат на поле боя, но она и Сара не могут сесть на места для белых, в автобусе. Хорошо, что в музеи пускают всех, не устраивают отдельные дни для негров…

После возвращения Аарона из синагоги и завтрака, Дебора шла с сыном в музей естественной истории:

– Мэтью обещал провести нас в Капитолий, свозить в зоопарк… – она поморщилась, – надо показать мальчику столицу, если мы сюда приехали… – генерал Горовиц появился в пансионе в семь утра. Аарон успел подняться и выпить чашку какао. Дебора, ласково, поправила кипу на кудрявых волосах мальчика,

– Завтраком я тебя накормлю после молитвы. Дядя Мэтью покажет тебе места, где сидели наши предки… – Мэтью вел племянника на Шестую Улицу, в синагогу Адат Исраэль. Поймав взгляд Мэтью, Дебора покраснела:

– Ты, конечно, тоже позавтракаешь с нами. Или ты торопишься… – кузен, весело, отозвался:

– В общем, нет. Более того, я договорился с раввином, насчет занятий для Аарона, на этой неделе. Его ждут сразу после молитвы. Потом я его заберу, приведу сюда… – Дебора заметила жадный блеск, в серых глазах. Вспомнив пальцы, поглаживавшие ее запястье, на кладбище, она передернулась:

– Вчера он обещал принести новое письмо, от Аарона. То есть очередную фальшивку. Понятно, зачем он устроил занятия, для мальчика. Ночевать Мэтью здесь не может, а от синагоги до пансиона пять минут ходьбы. Он будет возвращаться сюда, чтобы… – справившись с тошнотой, Дебора сняла кофе с огня:

– Я могу пойти в секретную службу. Те письма якобы Аарона, что мне удалось спрятать, лежат в университетском кабинете. Это улика, против Мэтью, но ведь он может заявить, что я все придумываю, что он не имеет никакого отношения к переписке. Это мое слово против его слова… – Дебора замерла, – я возглавляю шифровальный отдел в штабе военно-морского флота и нахожусь в связи с человеком, перебежавшим в СССР, с бывшим шпионом русских… – она понимала, что, стоит ей переступить порог секретной службы, как домой она больше не вернется:

– Мэтью не заберет Аарона, мальчик ему не нужен. Надо было отправить его и Еву в Лондон, как мы хотели, с Меиром… – сердце тоскливо заныло, – но от Меира с лета ничего не слышно. Где он, что с ним… – навещая Еву, Дебора видела спокойные, серо-синие глаза девочки:

– С папой все хорошо, – уверенно говорила малышка, – он скоро приедет в Америку, тетя Дебора… – с разрешения ребе, в комнате резиденции на Истерн Парквей, Ева развела розы, в глиняных горшках, маргаритки, в ящиках за окном:

– Словно она живет в саду, даже осенью, – Дебора, невольно, улыбнулась, – она повесила кормушку, для птиц…

Подоконник Евы осаждали бруклинские голуби и воробьи. Несколько раз Дебора замечала над крышей резиденции, в чистом небе, темный очерк сокола. Для Ринчена выстроили будку, во дворе. Считая себя охранником, апсо, с удовольствием, переселился на новое место.

Дебора пила кофе, поглядывая на пустынный двор пансиона, за окном кухни, на прикрытую полосатыми чехлами, летнюю мебель. Холщовые зонтики, сложили, ветер гонял по камням опавшие листья. Дебора повертела на пальце кольцо, тусклого золота, с темной жемчужиной:

– Оно достанется Аарону, для его невесты. Я не могу лишаться мальчика, не могу рисковать его судьбой. Если я пойду в секретную службу, мне предстоят долгие допросы. Никто меня не отпустит домой. Аарона заберет семья, но могут пройти годы, прежде чем мы увидимся. Дядя Теодор вывез жену и сына с Аляски, а кто спасет меня, с какой-нибудь секретной базы? Меня вообще могут осудить, отправить на электрический стул, как русскую шпионку… – рука заколебалась:

– Мэтью обо мне не позаботится, он будет спасать свою шкуру. Он и есть шпион, а вовсе не Меир. Но я даже не знаю, как связаться с Меиром. Ни мне, ни Деборе пока никто не звонил…

Женщина вздрогнула. У массивной, дубовой двери, завыл старомодный гонг:

– Ему так не терпится, что он сбежал с половины молитвы, – горько подумала Дебора, – я не хочу ему открывать, не хочу его видеть, не хочу… – она ощутила мягкий толчок в спину:

– Иди, Двора, поднимись, иди… – не выпуская из рук чашки, она щелкнула засовом. На Дебору повеяло свежестью раннего утра, сладким ароматом выпечки:

– Он, до сих пор, не сбрил бороду, – колени задрожали, – в Нью-Йорке я думала, что так он еще больше похож на Аарона. Это опасно, сейчас вернется Мэтью. Надо предупредить Меира, что ему нельзя здесь оставаться… – кофе выплеснулся на зеленый тартан халата.

Меир едва успел, свободной рукой, перехватить чашку:

– Она опять в зеленом, как в Нью-Йорке. Любовь моя, цвет зеленый… – черные, непокрытые волосы падали ей на плечи, она часто дышала. Смуглые щеки пылали, краска ползла по стройной шее в ложбинку, где блестела золотая подвеска, со щитом Давида. Пухлые губы разомкнулись, она поднесла руку к виску:

– Голова кружится. Что со мной? Надо ему сказать, насчет Мэтью… – Меир вдыхал горький аромат степной травы:

– Опять, как в Нью-Йорке. Но не может быть такого, я давно забыл, как это…

Он понял, что ничего не забыл. Чашка, со звоном, полетела на половицы, он бросил куда-то пакет с круассанами. Гладкая, нежная грудь, под халатом, обожгла руки. Затрещал пиджак, пуговицы с рубашки посыпались вниз, загремели замки, на двери.

Прижавшись спиной к стене передней, она уронила растрепанную голову на его плечо:

– Меир, я не знаю, не понимаю… – он больше ничего не слышал:

– Прямо здесь, прямо сейчас… – Меир едва сдержал стон, – я никогда ее не оставлю, никогда… – Дебора, сквозь зубы, простонала:

– Еще, пожалуйста, еще… – он закрыл глаза:

– Теперь мне больше ничего не страшно. Дебора со мной, она всегда будет со мной… – в окне гостиной, над белым куполом Капитолия, бился на ветру американский флаг.

На темно-красных губах таял миндальный крем, в черных, спутанных прядях волос застряли крошки круассана. Брошенный на половицы халат помялся. Приподнявшись на локте, Меир пошарил рукой, в поисках рубашки. Длинные ресницы дрогнули, сверкнули темные глаза: