Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том седьмой

– Мне и не нужно окно. Позавчера меня перевезли через мост Джорджа Вашингтона на Манхэттен и доставили к причалу, на Ист-Ривер… – на причале Меира и ребят из ФБР, в неприметных костюмах, ждал полицейский катер, с мигалкой. Его провели в трюм, но могли и оставить на палубе:

– На остров Блэкуэлл меня не повезли… – усмехнулся Меир, – слишком близко к Манхэттену. Вдруг я брошусь в океан, где меня ждет подводная лодка русских. Отсюда, с острова Райкерс, не сбежишь… – Меира поместили в новую тюрьму, с усиленными правилами безопасности, построенную незадолго до войны.

Он медленно жевал подгоревший тост, с порцией маргарина:

– Здесь отбывают пожизненный срок мафиози, здесь есть крыло для приговоренных к смертной казни, ожидающих электрического стула… – в Райкерсе сидели только мужчины, но Меир был уверен, что Дебору тоже привезли сюда:

– Женская тюрьма на Манхэттене, в Гринич-Вилледж, но они захотят устроить нам очные ставки… – запив тост слабым, едва теплым кофе, он откинулся к стене.

Вчерашний день, из-за праздника, Меир оставлял порции нетронутыми. Он понял, что, неожиданным образом, провел Йом-Кипур почти так, как положено. Меир взглянул на парусиновые тапочки, тюремного образца, стоявшие на полу:

– Я даже успел помолиться. Я не курил… – сигареты у него отобрали при оформлении в камеру, – в душ меня не водили, а умываться я не стал. Впрочем, мне пока и не выдавали мыла… – лишение сигарет было антиконституционным, но Меир решил не протестовать:

– Мне некому заявить протест… – он поставил пустой поднос рядом с тапочками, – кроме местных охранников, я еще никого не видел… – он предполагал, что и Даллес и Гувер успели приехать в Нью-Йорк:

– Но Мэтью, вкупе с Кепкой, наверняка, покинул город… – Меир потер обросший бородой подбородок. По конституции, заключенные имели право оставаться при бороде:

– Я бы мог, наверное, попросить кипу и кошерный паек… – он почесал затылок, – но, мне кажется, что просьбы оставят без внимания… – в процедуру оформления арестованного всегда входило фото, но фотографа Меир не дождался. Он понимал, почему:

– Арест пока не отразили на бумаге. Мы с Деборой не уголовные преступники. Все засекречено, как при арестах, после убийства Линкольна. Дед Мэтью, будущий генерал Дэниел Горовиц, занимался расследованием заговора. Он отправил под трибунал полковника Вильямсона и женился на его дочери. Дрозд, Мэтью Вулф, тогда закончил расстрелом… – Меир разозлился:

– Не случится никакого трибунала. ФБР обыскало номер, в пансионе. Они забрали папку, предназначавшуюся для Донована. При встрече с Даллесом и Гувером я им все объясню и докажу. Мне поверят, а Мэтью объявят в розыск…

Он жалел, что не успел лично проследить за кузеном:

– Но как бы я его нашел, – мрачно подумал полковник, – в Нью-Йорке живет четыре миллиона человек. На Бродвее, рядом с университетом, он оказался потому, что поехал к Деборе. Но куда он направился дальше, неизвестно. Мисс Ривка видела его и Кепку в кондитерской, у Карнеги-холла… – Меир, устало, закрыл глаза:

– Вокруг Карнеги-холла полсотни небоскребов. Мэтью и Кепка могли прятаться, где угодно. Но Кепка знал, что мы в Хобокене. Я уверен, что именно он и позвонил в ФБР… – часы у Меира отобрали, при оформлении, но он знал, что время подбирается к девяти утра:

– Подъем в семь, завтрак приносят в восемь… – Меир задумался, – через полчаса можно настаивать на конституционном праве сделать один личный звонок…

С Вашингтоном он связаться не мог. Тюремный телефон не пропускал междугородные звонки. Поднявшись с койки, он смерил шагами камеру:

– У Исии нас держали в подвале, среди крыс и нечистот. Тогда я выжил, выживу и сейчас. Но я не подставлю миссис Анну и Марту. Они сами позвонят Доновану, и все узнают. Хотя им опасно приезжать в Нью-Йорк, им тоже грозит арест… – Меир дернул губами:

– ФБР раскрыло гнездо советских шпионов, то есть нас. Лучше бы они обратили внимание на Розенбергов, а еще лучше, арестовали бы Мэтью. Однако они поддались на игру Лубянки и выполняют сценарий Эйтингона. Пока я докажу, что мы с Деборой невиновны, Мэтью и Кепки и след простынет… – он не собирался такого допускать:

– Надо, чтобы Донован позаботился о детях, – напомнил себе Меир, – Аарон с Евой, наверняка, подались на Истерн Парквей. У ребе они в безопасности, но долго так продолжаться не может. ФБР поймет, что малыши в Бруклине, просмотрев вещи Евы… – дочка привезла в Хобокен школьные тетрадки, – они пошлют в резиденцию социальные службы. Ева и Аарон не отправятся в приют. Надо, чтобы Донован забрал детей и связался с Джоном, в Лондоне…

Прошагав к двери, Меир застучал в окошечко: «Эй, кто-нибудь! Мне нужен мой телефонный звонок!».

За окном, перекрытым частой решеткой, сверкала под утренним солнцем широкая Ист-Ривер. Грязноватое суденышко, с американским флагом за кормой, суетилось у носа белого, блестящего иллюминаторами, океанского лайнера.

Водрузив ноги на стол, пожевывая потухшую сигару, глава ФБР изучал потрепанную тетрадку, в косую линейку, с зеленоватой обложкой. На оборотной стороне красовалось хорошо знакомое Гуверу лицо:

– Вице-президент США, Дэниел Вулф, участник Бостонского Чаепития, герой войны за независимость, отец американской дипломатии… – тетрадку подписали детским почерком: «Хава Фельдблюм, 6 лет».

– То есть Ева… – Гувер вздернул бровь, – я понятия не имел, что у Ягненка есть дочь… – Даллес оторвался от разложенных по столу, машинописных листов:

– Не только ты, Эдгар… – он почесал нос ручкой, – но теперь мы знаем, под каким именем Ягненок скрывался в Америке. Не то, чтобы нам это было интересно. Дело, в общем, ясное…

По мнению Гувера и Даллеса, дело, действительно, было ясным, словно осеннее утро. В папке, найденной при обыске, в пансионе, хранились письма, отправленные якобы покойным капелланом Горовицем жене, из Москвы. Гувер, удовлетворенно, потряс конвертами:

– Как я и говорил, Аллен, индейская дрянь передавала сведения русским. Не забывай, Сталин объявил войну Японии, когда дело, что называется, шло к шапочному разбору. Я больше, чем уверен, что информация от Утки отправлялась прямиком из Москвы в Токио. Наши ребята гибли в Тихом океане, а мы доверяли отродью левых строго секретные шифры… – они сошлись во мнении, что спешно заключенный религиозный брак Ягненка и Деборы, просто дымовая завеса.

– Брачный контракт… – хмыкнул Гувер, – написанный от руки, не обладает никакой силой. Они вообще не муж и жена, и не имеют права на свидание. Все сделано по просьбе капеллана… – Гувер ударил широкой ладонью по бумаге, – рав Горовиц до войны вывез из Польши этого ребе Шнеерсона… – узнав, что Шнеерсона арестовывало НКВД, Гувер обрадовался: