Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том седьмой

– Я считаю, что они правильно решили, любовь моя… – щелкнув застежкой сумочки, Дебора закурила:

– Правильно. Но сначала, сразу после праздника, Меир пойдет к Доновану… – ей захотелось домой, в огромную, выходящую на Парк гостиную. Уютно гудел огонь в камине, Ринчен дремал на ковре, дети устроились, с книгами, на большом диване, под стеной, увешанной фотографиями родни и плакатами фильмов, по книгам бабушки Бет:

– Донован, в Вашингтоне, подарил Марте ее романы… – вспомнила Дебора, – когда все прояснится, я смогу, наконец, увидеть и Марту, и миссис Анну. То есть увидеть тайно. Из-за русских они, все равно, засекречены, как и Констанца… – Дебора встряхнула черноволосой головой, в беретке:

– Меир сказал, что в квартире нам пока появляться не след… – муж считал, что ФБР снабдило апартаменты жучками, – но даже потом, из соображений безопасности, нельзя сюда приглашать миссис Анну и Марту. Можно поехать в горы Кэтскилс, поселиться в кошерном пансионе. Детям понравится. Осенью в тех местах особенно красиво. Там у нас получился Аарон… – Дебора, немного, зарделась. Меиру она, конечно, такого не говорила:

– Но мне с ним даже лучше, чем с покойным Аароном. Я и не знала, что так может быть… – рука, с чашкой, немного задрожала, – я с ним обо всем забываю… – Дебора приложила свободную ладонь к щеке:

– Думаю о нем и краснею. Даже под хупой я краснела… – свадьба, в кабинете ребе, была самой простой. Дебора, в сопровождении ребецин Хаи-Мушки, быстро навестила микву, в неприметной пристройке к зданию резиденции. Ктубу написали от руки, на листе бумаги. Ребе и его зять привели десять студентов ешивы, для миньяна:

– Но Меир пришел с кольцом… – улыбнулась Дебора, – он успел забежать к ювелиру, в Хобокене… – она носила золотое, обручальное кольцо, на одном пальце со старинным, семейным перстнем. Меир прикрыл ее голову талитом:

– Вся хупа не заняла и четверти часа, – вспомнила Дебора, – мы выпили домашнего лимонада, получили шоколадного печенья, от Евы, и поехали не в «Плазу», на банкет, а к Эссену, есть сэндвичи с солониной. Но с Меиром мне везде хорошо, так, как еще никогда не бывало… – оставив на столике серебро, она встала:

– Через час буду в Хобокене. Погода хорошая, они, наверное, еще гуляют, с Ринченом… – натянув перчатки, подхватив сумочку, Дебора вышла на залитый осенним солнцем Бродвей. До станции подземки оставалось два блока. Она постукивала каблуками, по асфальту, ловя свое отражение, в витринах магазинов:

– У меня изменилась походка, выпрямилась спина. Слава Богу, дурман рассеялся. Меир сказал, что Мэтью собирался увезти меня в СССР… – Дебора передернулась, – Господи, как я его ненавижу, мерзавца. Я приду посмотреть на его казнь… – она сжала руку в кулак, – пусть он получит по заслугам… – сильные пальцы схватили ее за локоть, Дебора ощутила аромат сандала. Проезжавшее мимо желтое такси взметнуло ворох сухих листьев.

Обернувшись, она взглянула в холодные, серые глаза Мэтью:

– Он за мной следил, он тайно приехал в Нью-Йорк… – уверенная рука оттащила ее к обочине, дальше от потока прохожих. Он носил кашемировое, штатское пальто, с мягкой шляпой:

– Дебора, что случилось? Ты внезапно уехала из столицы, я волновался… – тяжелая ненависть поднималась внутри, в глазах Деборы заплясали отсветы огня:

– После гибели Аарона, он пришел ко мне. Я едва не умерла, едва не потеряла мальчика, а он хлопнул дверью, не вызвав скорую помощь. Пусть он сдохнет, я его ненавижу, ненавижу… – раздув ноздри, вырвав руку, Дебора, с размаха, ударила Мэтью сумочкой по лицу. Женщина пронзительно завизжала:

– Оставь меня в покое, мерзавец! Не смей меня трогать, я замужем… – люди, на тротуаре, замедлили шаг. Мэтью держался за ссадину, на щеке:

– Я бы ему все лицо располосовала, – мстительно пожелала Дебора, – но надо быстрей оказаться в Хобокене. Надо предупредить Меира, что этот подонок в городе… – выскочив на мостовую, Дебора, отчаянно, замахала: «Такси! Такси!».

Зашипела перекись водорода.

Эйтингон, аккуратно, вытер ватой красную ссадину, на щеке Мэтью:

– Ничего страшного… – он сунул пузырек в автомобильную аптечку, – тебя, например, могла поцарапать кошка. На границе ссадина не вызовет подозрений. Тем более, на Ниагарском водопаде всегда полно туристов…

Послеполуденное солнце сверкало в окнах небоскреба, по соседству. На газовой плите грелся оловянный кофейник и кастрюлька с молоком. Наум Исаакович хотел залить мальчику термос, в машину.

Собрав аптечку, он присел напротив:

– Значит, ты понял. Сначала едешь в Ньюпорт. Сделаешь небольшой крюк, ничего страшного. Там ваши семейные могилы, старейшая синагога в Америке… – стряхнув пепел от сигары, Мэтью кивнул:

– На службе все считают, что я взял короткий отпуск, на праздники… – Эйтингон потрепал его по плечу:

– Так оно и есть. Ты решил провести День Искупления в Ньюпорте. В конце концов, твои предки жертвовали деньги синагоге. Ваше имя высечено золотом, в вестибюле. Но сначала, перед Йом-Кипуром, ты возьмешь напрокат лодку… – лодка, с документами генерала Горовица, переворачивалась. Мэтью доплывал до берега, где садился обратно в машину.

Эйтингон взялся за французский паспорт, на столе:

– Остальное просто. Месье Патрик Верне, тридцати шести лет, уроженец Парижа, возвращается из увеселительной поездки в Большое Яблоко, как принято говорить… – месье Верне направлялся в Монреаль. Эйтингон снабдил мальчика адресом скромного, но приличного пансиона, на рю Сен-Дени, в местном Латинском Квартале:

– Вокруг много студентов, это старинный, бойкий район, – бодро заметил Наум Исаакович, – на тебя никто не обратит внимания. Впрочем, и не на что обращать. Ты летишь домой, в родной Париж… – Эйтингон присоединялся к мальчику через несколько дней:

– Погуляешь по городу… – он передал Мэтью паспорт, – купишь подарки, для Саши, и первым отправишься во Францию. Я удостоверюсь, что твой рейс поднялся в воздух, – он улыбнулся, – и сам пройду регистрацию… – Эйтингон не собирался больше рисковать.

Паспорт для будущего генерала Гурвича сработали безукоризненный. Мэтью рассматривал собственное фото, сделанное летом, в Вашингтоне. В августе, куратор из посольства СССР получил от него конверт со снимками. Мэтью поднял серые глаза:

– Товарищ Нахум, вы думаете, что она лгала, насчет замужества… – молоко на плите зашипело. Надев стеганую рукавицу, Наум Исаакович, ловко, снял кастрюльку с огня:

– Милый мой, разумеется. За кого ей было выходить замуж… – он фыркнул, – не за твоего ведь кузена? Нет, она играла, по заданию Секретной Службы. Они надеялись, что ты устроишь сцену, в общественном месте, раскроешь себя… – он высыпал в термос молотый кофе, – скажешь Деборе, что хочешь вывезти ее из страны… – на кухне стоял приятный, горьковатый аромат.